имитация.

ты сдаёшь меня, а потом говоришь: это любовь но как-то не верится

Всё как всегда. Всё по классике. Голова — на коленях Родериха. В волосах — его пальцы. А в мыслях только тот солнечный мальчик. Гилберт закрывает глаза. Раньше, ещё в детстве, таким странным казалось, что солнце видно, если закроешь глаза, а звёзды — нет. А луну — нет. — Что ты делаешь, когда тебе очень грустно и ты вот-вот, — Гилберт мнётся. Родерих понимает его и так. Невидимая нить, связывающая их, думает Гилберт. Толщиной с аорту, наверное. Раз до сих пор стягивает их. Как швы. Ну да, два идиота. Им почти всё равно друг на друга. Это же было шито белыми нитками. Гилберту просто нужно, чтобы рядом кто-то был. Родериху просто нужно быть нужным. — Стараюсь улыбнуться. Легче не становится, зато помогает не терять лицо. Гилберт смеётся. Родерих — дурак, каких поискать надо. Дурак. Наверное, в школе ему постоянно что-то не очень пристойное на стикерах писали и на спину лепили. Когда он отвлекался. Он всегда отвлекается, думает Гилберт. Рассеянный. Как скопления звёзд в его глазах. Как Феличиано. Феличиано-то точно никто ничего не лепил. Гилберт чувствует себя так, будто ему прямо на лоб жёлтый (потому что жечь) стикер приклеили. С надписью: не подходить. С надписью: не трогать. С надписью: опасно. Гилберт не собака, чтобы от него отгораживать. Если и собака, почему Родерих, кошатник до мозга костей, не выгнал его? Гилберт не щиток, чтобы вешать на него жёлтый (потому что желчь) глянцевый треугольник с черной каймой и молнией внутри. Если и щиток, почему Родерих, ни разу не электрик, так спокойно касается его, не боясь получить током? Гилберт не канистры с бензином, керосином, даже не Хиросима. Иначе почему он не взорвался, когда Феличиано улыбнулся ему в первый раз? На баллончике сказано: беречь от попадания прямых солнечных лучей. Гилберт никому не сдался. Нужно самому. Бережёного бог бережёт. Бога нет. Каждый сам за себя. Ночью он видит Родериха на кухне, с дрожащими руками, хлопающего глазами. На полу — осколки чашки. Той, которую ему, Гилберту, Феличиано подарил. С Веной. Опять перепутал. — Ничего. На счастье. Не поранился? — он осматривает руки Родериха, будто что-то могло случиться с ними. — Всё в порядке. — Кружку жалко. Родерих кивает. Родерих извиняется. Родерих улыбается.