Звёздная пыль

Чхве Субин — это чертово созвездие на темном небосводе в холодную ночь. И Пак Исыль точно уверена, что он состоит из сотен тысяч частиц, которые собираются в одно целое и несут миру его красоту. Субин, как звездная пыль. Неуловимый и легкий, казалось бы, на вид, он рассыпается прямо у неё на глазах каждый раз, когда она с замиранием смотрит в его глаза, пока нежная рука где-то у сердца рисует очертания новых звёзд, составляющих стрельца. Исыль казалось, что она постепенно вдыхая эту мертвую звездную пыль, всё больше и больше умирала. Здесь только холодные до леденящего кровь ужаса, стены, покрашенные в противно белый и местами желтый, объединяющие их с Чхве чем-то эфирным и стойким, словно запахом крови и слёз. Тихие вечера на чердаке, где они разглядывают новые и новые звёзды, которые потом прячутся в ямочках Исыль или отражаются в родинках Субина, пока тонкие пальчики девушки обводят каждую из них. Здесь не просто холодно. Субин говорит, что это просто температура такая. Что мол, нет на самом деле хорошего отопления и руки у девушки холодные только из-за этого, хотя они настолько ледяные, что, казалось бы, Пак просто ходячий живой труп, который дышит и не выдыхает пар изо рта, хотя должна была, потому что… хорошего отопления нет? Но Исыль Субину верит, он видит это в её темных глазах, которые светятся искорками в темноте, когда она на звезды смотрит. Чхве Субин нормальный. И Исыль наверно тоже, как говорят им каждый день врачи, которые только и рады напичкать их пакетом таблеток и поставить под капельницу, чтобы пациент безмолвно лежал на кровати, пялясь куда-то в свод потолка, на котором распускаются неоновые цветы под действием белых таблеток. И обеспокоенные родители или родственники отстегивают приличную сумму денег за, казалось бы, эффективное лечение, хотя на деле их травили. Травили как тараканов, пичкали не пойми чем, чтобы продлить действие, попутно отмечая в бумажке, что пациент не хочет идти на встречу и активно сопротивляется. Прекрасно зная, что тот парень из десятой палаты уже полноценно выздоровел и всё что они могут это пичкать его наркотиками, пока мамаша каждую неделю переводит около двадцати одного миллиона вон, они проворачивали подобные махинации не только с ним. Исыль казалось, что всё её существование здесь — тюрьма. Тюрьма, расписанная миллионами звезд, к которым её привел Субин и она точно знает, что если бы его не было рядом, она точно так же сейчас кричала в холе, пока санитарки связывали бы ей руки и просили успокоиться. Они говорили, что помогают им. Но на деле… только калечили. Пак Исыль была заточена здесь уже как три года. Три года, которые были покрыты темным мраком, оставляя там где-то в дымчатом прошлом, отрывки старой жизни, которая пестрила чем-то шумным и веселым, с нотками счастья и громкого смеха, что терялись среди смазанных поцелуев и пожеланий спокойной ночи от мамы или отца. Её желтая палата (серьезно, стены здесь были выкрашены в болотно-желтый, который производил не самое лучшее впечатление на неё и Чхве) не была пристанищем звезд, пока не появился Субин. Её третий год возможно и был бы кошмарным, если бы однажды она, ожидая процедуру, не увидела его, тогда, впервые. Одетый в белое худи, поверх которого было надето бежевое пальто, парень не представлял из себя больного человека. Он размеренно и спокойно смотрел на пациентов, не кривил губы и, не кричал, хотя его отец при нём же оформлял документы. Она встретилась с ним глазами случайно. И подобно биллионам звёзд в ночном небе растворилась на его лице трепетная улыбка, которая запала в душу Исыль, навсегда храня лицо солнечного мальчика не только в памяти, но и в сердце. И когда она пришла с процедуры, комната её наполнилась миллионами атомов, потому что на единственной рядом кровати сидел Он и разглядывал эти глупые, неудачно выкрашенные желтой краской стены. — Отвратительно, — тихо сказал он, имея в виду стены и Исыль, вслушиваясь в этот волшебный голос, медленно кивнула. Действительно отвратительно. У Исыль в амбулаторной карточке черным по белому «Депрессивное состояние с суицидальными мыслями и попытками», на что девушка хрипло смеётся, пока родители выплачивают немалую сумму, заверяя Пак, что всё будет хорошо и ей, конечно, помогут. Обязательно. Её первый день в жёлтом болоте делится на две одинокие кровати и четыре угла, в которых отражается эхо криков из соседней палаты. Ей ведь должно быть страшно? Но ей почему-то ничуть. И Субин, который скромно вписался в её тогда, двухгодовалое одиночество, был настоящим резким ветром, ворвавшимся с морозной улицы в её жизнь, открыв дверь совсем в другой мир. Он был словно большая стена, что ограждала её, такую хрупкую Пак Исыль, от внешнего мира о котором напоминали только шаги за дверью, да прозорливые медсестры. И сидя темными и одинокими вечерами, девушка не раз задумывалась о том, что же подвергло этого обычного и здорового парня общаться здесь только с ней, а не с теми же молоденькими сестрами, которые к отвращению Исыль, частенько флиртовали с Чхве, на что тот всегда отвечал и умилялся. — Отвратительно, — снова говорил он, как только закрывалась дверь палаты, и парень словно становился совсем другим Чхве Субином. Её — родным. Он, действительно, был здоров, о чем говорила не только его пустая амбулаторная книжка, но и сам парень, которого упекли сюда только из-за того, что кто-то там угрожал их семье и отец не нашёл ничего лучше, кроме как отправить наследника крупной компании сюда, куда точно бы не отправил здравомыслящий человек. Если следовать той самой логике. — Это был не просто выбор, учитывая, что можно было затеряться где-то за границей, — Субин водил узоры по жёлтому, словно рисуя мысленно новую проекцию звёзд, — Здесь находится человек, которым я дорожу и не хочу отпускать. У Субина глаза, как у маленького, потерянного мальчика. У Исыль сердце медленно замирает, потому что смотреть в эти самые глаза становится невыносимо. Кажется, что они затягивают так глубоко, словно вязкое болото и Исыль через-чур резко кивает под его взгляд, пока что-то жжёт в груди. Здесь есть тот, кто дорог ему. И становится страшно вовсе не из-за того, что рядом бродят такие же ненормальные, как и она, а из-за того, что кто-то кто ему дорог может забрать Субина к себе, оставив её в одиночестве. Тогда она точно не выдержит. Однако тот факт, что его поселили к ней, намного больше удивлял, чем наличие кого-то ещё у Субина. Возможно, на это повлияло то, что Исыль вела себя тихо и исправно выполняла все их приказы или то, что она не буянила, как например Хюнин Кай из седьмой палаты. Иногда она и правда срывалась: её находили в петле из простынь в туалете и она резала себе заточенной вилкой вены. Пару раз совершила передозировку, каким-то чудом умыкнув из сестринской лекарства. Но это было давно. Примерно года два назад, когда она только поступила сюда, а после вполне себе жила, как в тюрьме. И даже её палата отличалась от других, своими желтыми шершавыми стенами, в то время как в других они были белые, словно надувные — мягкие. Они сразу нашли общий язык с Субином, который относился к ней нормально, как к здоровой девушке, своей соседке по комнате. Он много чего знал и рассказывал ей, будь это что-то из новостей или каких-нибудь научных фактов. А она молча слушала, прислонив ноги к груди и внимательно смотрела, представляя, что она где-то там, дома и сейчас просто её лучший друг пришёл к ней в гости. Вот он внимательно смотрит ей в глаза, а сейчас мама позовет их пить чай, попутно вспоминая, что забыла купить печенье. А потом Исыль вздрагивает, когда голос Субина замолкает, возвращая её в пустую палату, где пахнет не сладостями, а стойким запахом медикаментов и сырости. — Ты напоминаешь мне о доме, — она стыдливо шепчет, устремив взгляд куда-то в пол, где буквально через несколько секунд видны ботинки Чхве, который тут же присаживается на корточки, заглядывая в глаза. — Значит, я буду твоим домом, — он отвечает на её шепот таким же тихим голосом, словно говорит о том, что предназначено это только им двоим. В его глазах отчетливо выражается забота и некая братская любовь к Исыль, которая года на два его младше. Он поднимается медленно и садится к ней на постель так аккуратно, словно боится спугнуть маленького котенка, которого нашли где-то на улице под дождём. И в груди у Пак целая штормовая буря, когда парень обнимает её крепко-крепко, позволяя вдыхать запах его одежды, что пропитан совсем не таблетками и не ржавчиной, как её. В глазах у Исыль рябит так сильно, что она закрывает их резко, зная, что одна предательская слезинка всё-таки скатилась куда-то вниз, оставляя след за собой. Она уже и не помнила этого тепла, как и лиц отца и матери, что оплачивали её лечение дистанционно, но сейчас ощущая как мягко Субин водил рукой по её спине, внутри неё расцветало маленькое чувство, которое отдавало чем-то нежным и сладким. Отдавало домом. Её палата становится пристанищем звезд совсем скоро. Субин рассказывает о далеком космосе, о миллионах звездах и даже о том, что на западе больше верят в совместимость знаков зодиака, чем в группу крови, как у них. — А кто же ты тогда по гороскопу? — спрашивает Исыль, сидя у него на кровати в ногах, хотя Чхве облокотившись на подушку, предлагал ей лечь где-то под боком. — Стрелец, — отвечает Субин и что-то говорит про каких-то астроблизнецов, пока Исыль отворачивается от него, устремив взгляд на свою кровать. Она не чего не знает о гороскопах, но ей впервые интересно: совместимы ли Стрельцы с Водолеями? Её тихий мир теперь совсем другой, потому что его тишину разрушает громкий смех Чхве и её, а потом и вовсе он становится совсем крошечным, только для них одних. Потому что теперь на процедуры она ходит не только с Хесон — медсестрой, сопровождавшей её до кабинета, но и с Субином, который подбадривает её кучей фраз, выискивая кого-то глазами в толпе, Пак совсем не глупая и догадаться, что он ищет того кто ему дорог для неё не сложно. Потому что теперь её личный дневник, который разрешил вести её врач, исписан не только почерком Исыль, но и Чхве, что писал для неё сказки и описывал, как прошёл их день. Потому что теперь Субин брал её за руку и вел по каким-то длинным коридорам, прячась от каждого прохожего. Он вел её в какое-то пустое крыло, а там отворял хлипкую дверь, за которой виднелась лестница, ведущая на крышу. И тогда Субин, не обращая внимания на возражения девушки, нагло поднимался по ступенькам, отворяя ещё одну дверцу и попадая на чердак, куда за ним, конечно же, бежала Исыль. — Теперь это наше место, — он смотрел ей в глаза, всё ещё удерживая маленькую ладошку в своей. Здесь было слишком пыльно на первый взгляд и вместе с тем, слишком уютно. Это место во многом напоминало ей что-то из того далекого прошлого: здесь пахло чем-то старым — как в доме её старенькой бабушки, у которой часто оставляли маленькую Пак; повсюду валялись какие-то старые книги, которые напоминали девушке о её комнате, что хранила в себе целую библиотеку; около большого окна висела старая и пыльная шторка, что была почти такой же, как в гостиной дома — её сшила мама, когда была беременна Исыль; а там внизу лежали какие-то маленькие баночки, напоминавшие большую полку с химией, что стояла у них в ванной за шкафом — отец сильно ругался из-за этого, но мама Исыль, будучи опытным химиком, только смеялась на все его слова. Но все это было убрано в валявшиеся здесь же пустые коробки и поставлено куда-то в угол. Сдёрнув с окна пыльную шторку, Субин постелил её на старый матрас, похлопав по нему и приглашая подругу сесть рядом. Теперь окно было намного больше, и звезды, коими было усыпано всё небо, было видно намного отчётливее — казалось, протяни руку и достанешь. И теперь каждый вечер, когда всех пациентов уводили на читку — какой-то батька-проповедник читал психически неуравновешенным людям о вере во всё святое — они забирались на старый чердак, где Чхве рассказывал о каждой из звезд, показывая на то или иное созвездие. Он говорил так много и интересно, что Исыль слушала его с открытым ртом, иногда переспрашивая что-то по нескольку раз. В её голове вспыхивали новые образы, когда она восхищенно смотрела иногда из открытого окна на созвездия, даже не догадываясь, что в такие моменты Субин смотрел таким же взглядом на неё. И каждый раз, когда он говорил о какой-то там звездной пыли, сама Исыль задыхалась ею, там, на темном чердаке, потому что Субин был, несомненно, одной из тех небесных звёзд, которые сияли так ярко и так обжигающе холодно. Он был целым созвездием, подобно таким же, какие он показывал Исыль темными вечерами и ночами, которое составляли маленькие звездочки, отравляющие душу Пак Исыль раз за разом и взгляд за взглядом. И Исыль помнит, как однажды она не увидела Субина вечером в палате, а потом и утро, и другой вечер. И то чувство всепоглощающего ужаса от мысли, что его забрали обратно домой, и он уехал, не попрощавшись с ней. А потом она увидела его рядом с молодой девушкой, которая сидела рядом с ним у одной из палат на втором этаже. И казалось ей тогда, что весь ей мир разлетался так быстро и резко, до темноты в глазах. Что миллионы звезд потухали друг за другом, оставляя её в одиночестве, которое снова и снова покрывалось желтыми стенами. Ведь он держал её за руку, он был с ней со вчерашнего вечера и весь сегодняшний день. И даже тот факт, что он говорил о дорогом человеке, обитавшем здесь, никак не помогал справиться с нараставшими обидой и слезами. Ничего обычного. Просто в её новый дом слишком резко ворвался старый хозяин. Она не помнила, как убежала от туда, попутно смахивая слезы с мокрых щёк, однако отлично осознавала, что она срывается, когда резала себе вены в их желтом болоте. Это было странно, наблюдать, как когда-то их мир, наполнялся багровыми реками её же обиды и бессилия. Она четко поняла в этот момент, что слишком зависима от Чхве Субина, который чуть позже неодобрительно покачал головой, находясь за спиной Хесон, что обрабатывала рану, найдя её несколькими минутами ранее в палате. — Прости, — шептала Пак, под громкий голос врача, что записывал на ещё одни пытки её слабое тело, которые Исыль уже бы точно не выдержала. Она и так было легким ветерком, который колыхался едва-едва, пока на одной процедуре ей читали заученный текст, а на другой кололи несколько препаратов за раз. — Господин Им, могу я поговорить с вами? — он даже не посмотрел на неё, отчего в груди у девушки словно вскрыли чем-то острым, позволяя мертвым бабочкам скатиться на пол. Врач кивнул, немного удивленный словами Субина, хотя только что приносил свои извинения «молодому господину» и клятвенно заверял, что переселит Исыль в седьмую палату, как раз в ту, где буянил Кай. Хесон проводила удаляющиеся спины потухшим взглядом, а потом повернулась к девушке, выглядевшей как нашкодивший ребенок, и устало потерла глаза. — Довольна? — она недовольно скривила губы, а потом заботливо приобняла её за голову. В этом и была вся Чон: за эти два года медсестра тесно привязалась к ней и уже относилась к Исыль буквально как к младшей сестренке, которую родители оставили ей на попечение, — Не волнуйся, всё будет хорошо. Всё будет хо-ро-шо. А потом Хесон ушла, тихо закрыв за собой дверь, она дала осознать Исыль всё, что она натворила. В душе у девушки было гадко и мерзко, настолько что, казалось бы, тёмная и вязкая ненависть к себе скоро затопит её тело и польётся через горло, расплескивая темную жижу по стенам. Думать о том, что уже скоро она будет сидеть уже совсем в другой, мягкой палате, на одинокой кровати, пока где-то рядом будет метаться Хюнин, было просто невыносимо, поэтому она молча встала с кровати, направляясь на чердак. Это было странно осознавать: никто никогда не терял их с Субином, когда они сидели там и все делали вид, будто не знают о их проделках. Звёзд не было, о чем свидетельствовало темное небо, поэтому девушка молча вслушивалась в звуки проезжавших на улице машин, пока среди этого шума не услышала шаги, скользящие по лестницам. — Не делай так больше, — тихо раздалось над ухом, а потом её плечи обвили теплые руки, заключая в крепкие объятья, прижимая Пак к мужской груди, — Ну, и зачем? Исыль повернулась к парню лицом. Разворачиваясь всем телом, она только уткнулась носом в его теплую кофту, стараясь не всхлипывать. Субин действовал на неё отрезвляющее, как-то тихо он ломал её всю, создавал в ней что-то новое, что-то, что нравилось самой Пак, будь то целая вселенная созвездий или только одно — Стрельца. — Я думала, что ты ушёл. Я просто поняла, что уже не смогу тут быть без тебя, наверно, я поверила в собственную ложь, о том, что тот дорогой человек не отнимет у меня тебя, — его нежные пальцы водили немыслимые для неё узоры на холодной от слёз щеке и Пак наверняка была уверена, что он рисует какую-то новую звезду, что открыли совсем давно. — Ты дурочка, Исыль, — он тихо рассмеялся, прижимая к себе хрупкое тело ещё ближе и кладя подбородок ей на макушку. Внутри у Субина давно была создана целая галактика и только одна яркая звезда, что являлась самой главной в его внутреннем мире так и не смогла за год понять, что во всей орбите она является солнцем. — Сунан-нуна, моя старшая сестра¹. Она давно здесь, лет пять, почти шесть. Сунан попала сюда из-за зависимости от наркотиков, которыми её по-тихому пичкала госпожа Ким, — словно предугадывая вопросы Исыль, Субин, аккуратно взяв девушку за ладонь, продолжил, — Родители были в разводе, когда я родился. Так получилось, что я остался с мамой, а Сунан жила с отцом и с госпожой Ким, что вскоре стала ей мачехой. Не знаю, чем она думала, но когда начало подходить время к подготовке вступления Сунан в наследство компании, та стала подкладывать ей наркотические вещества в еду, думая, что место нуны займёт её сын. Если вкратце, то когда все вскрылось, госпоже Чхве вынесли приговор, мама, которая сохранила с отцом дружеские отношения, стала поддерживать, вскоре они снова сошлись. Завтра Сунан уезжает, ведь она вылечилась, и отец принял решение перевести её в Канаду, ведь по официальной версии она учится за границей, чтобы после унаследовать компанию, я провожал её. — Значит, ты уже завтра уедешь? — Исыль пораженно замерла, обращая, внимая на то, что гладившая раньше её волосы рука Чхве остановилась. — Я же говорил, что я здесь, потому что тут находится дорогой мне человек. Зачем мне уезжать? — он мягко улыбнулся, глядя в глаза ничего непонимающей подруги, параллельно думая, что его солнце так обжигающе светит, что он, кажется, умирал от её света. Точно так же, как и в его звездной пыли задыхалась она сама. — Но Сунан уезжает завтра… — А я разве о ней говорил? — он медленно преодолев расстояние, коснулся её губ своими, подарив её вселенной новое созвездие, имя которому было Чхве Субин. И Пак Исыль впервые не знала, что ему ответить. Дни тянулись бесконечной чередой, такой, что хотелось выпрыгнуть в окно, но девушка крепко сжимала руку Субина и гнала такие мысли прочь. Благодаря разговору Чхве с господином Имом, её никуда не переселили и не стали добавлять ещё одну процедуру, более того ей даже урезали курс антибиотиков. Теперь парень часто спал с ней на одной кровати, не переступая никаких границ, читал ей книжки, которые благодаря милым глазкам выпрашивал у сестер и пел ей колыбельные по ночам. Голос у Субина был настолько волшебный, как и весь он сам, поэтому Пак крепко засыпала на его плече, мысленно представляя как стены их палаты раскрашиваются в темное ночное небо, по которому бегают звездные кошки, оседлавшие созвездие овна или тельца. Субин смеялся на её фантазии, когда она рассказывала ему о своих снах, чтобы после поцеловать обиженную девушку куда-то в лоб, так по-братски, хотя на деле он готов был целовать каждый участок её маленького тела. И жизнь шла своим чередом, слишком долго растягиваясь, настолько, что Исыль считала время не по датам, а по сменявшимися за окнами пейзажами. Она серьезно, поняла, что в какой-то момент не помнит какое сегодня число, а на электронных часах навечно заело двадцать шестое октября, словно показывая всем, что табло сломалось. Но никто не обращал на это внимание и только Субин говорил ей, что всем просто не до этого, да и нужны разве часы и календарь там, где время течет не по правилам. Она здесь шесть лет — это поняла одним утром Исыль, когда снова увидела за окном их старого чердака падавший с темных небес первый снег. Они с Субином вышли на новый уровень шалостей года два назад: открывали окно и забирались на саму крышу, которая благо была пологая и не скользила. Они могли долго сидеть летними вечерами на ней, разглядывая звезды, которые никогда ни ей, ни Субину не будут противны. В конце концов, это всё что у них осталось. Забираясь на крышу, Исыль не думала даже о том, где пропадает Субин, потому что мальчишка всегда находил ее, где бы она ни была. Аккуратно усаживаясь на поверхность, Пак думала о том, что это странно, не чувствовать холода, царившего на улице. Её пальцы, которых иногда касался снег, давно уже должны были покраснеть, но они так и оставались мертвенно-бледными, такими же, как и у Чхве или того же Кая, что в какое-то время навсегда замолчал и сидел почти всё свое время на старом кожаном диванчике на втором этаже. Он был пугающим — и это проявлялось вовсе не в том, что он сидел, пялясь куда-то в одну точку, а в том, что в глазах его была огромная пустота, словно он давно был изнутри мертв и заживо гниет. Пак думала о том, что давно не видела Хесон, наверно как раз с таки двадцать шестого, она, конечно, могла уволиться, но мысль о том, что Чон ушла не попрощавшись, так обжигала девушку, что той просто хотелось верить, что медсестра взяла долгосрочный отпуск. Года так на три. И её родители совсем забыли про свою дочь, которые раньше хоть иногда, но присылали письмо. Её больше не трогали. Не было новых медсестер, ведущих её на прием, не было врачей, что должны были сидеть в кабинетах. Иногда Исыль видела несколько новых людей ходивших в холе на первом этаже, чаще подростков, которые иногда кричали, натыкаясь на Кая и убегали прочь. Это было слишком странно, но Субин говорил, что это наверняка какие-нибудь детки богатых отпрысков, что решили позабавиться. Исыль делала вид, что верит Чхве, иначе быть не могло. Он всегда тихо приходил вслед за ней. Садился на холодную поверхность, иногда прижимал её к себе, кутая в объятья, иногда просто садился рядом, накрывая её ладонь своей. И сейчас он накинул на её худые плечи теплый плед, что когда-то валялся на их кровати в обиталище звезд, согревая её когда-то давно зимними вечерами. Исыль закуталась прочнее, укладываясь ему куда-то на грудь, тоже накрывая покрывалом и его. Это было чем-то пустым, таким заброшенным и глухим, что Исыль хотелось сброситься сейчас же вниз, чтобы не чувствовать эту тяжелую внутри пустоту, что сжимала её внутренности выворачивая внутри все в крепкий узел. Только это было бесполезным, таким же ненужным, как и те коробки, которые всё это время продолжали пылиться на чердаке. Исыль уже не жила, она буквально существовала, крепко сжимая в ладонях лицо Субина и целуя его нежно в губы, пока он послушно зарывался рукой в её волосы, прижимая к себе ближе. Они были здесь у друг друга и словно два маленьких атома во вселенной, буквально взрывались, как только касались один другого. Внутри у Исыль часто перекрывало всю пустоту щемящее чувство, которое дарил ей Чхве, что плескалось на дне её тела, как только он смотрел ей в глаза. Наверно, это и была любовь. Она окутывала Пак Исыль с головы до ног, обволакивая её тело той самой звездной пылью, что действовала скорее опьяняющее, чем губительно. И к черту, что вдыхая её, она умирала снова и снова. Субин остался в её памяти солнечным мальчиком, который когда-то перешёл порог психиатрической больницы «Конджиам»² и украл её сердце, как только посмотрел ей в глаза. Это он — мальчик созвездие, принес в её мир новые звезды, раскрывая свою внутреннюю галактику только для неё. И, несмотря на то, что он старше её, Исыль, девушка в какой-то момент поняла, что он ещё мальчик: немного потерянный, одинокий где-то там, в душе и открывший свою вселенную ей. Пак всё бы отдала, что этот парень улыбался всегда, живой и яркой улыбкой, сидел не здесь, а где-нибудь дома с родителями и Сунан. Они играли в глупую игру. Это Исыль поняла не так давно. Она помнит, как искала по всей больницы их главврача, но господина Има нигде не было. Это натолкнуло девушку на мысль зайти в кабинет, который к слову, закрыт так и не был. Она не видела его давно. Он пропал, так же тихо, как и Хесон, поэтому Пак даже не удивилась количеству пыли в его кабинете. Да и сама больница тоже постепенно разваливалась к чертям, потому что на глаза девушке частенько попадалась отвалившаяся штукатурка, а местами даже потеки от сырости. Субин говорил, что всё это из отопления, перемещая взгляд куда угодно, но только не на неё. Это уже потом она поняла, что он не был глуп и понял всё с самого начала, стараясь ограждать её, Исыль, от звенящей от ужаса правды. Когда она наступила на какой-то обрывок газеты, Пак напугано вздрогнула, чтобы после опустить взгляд вниз и поднять газету. Заголовок первый полосы кричал большим капсом, пока Пак, поднеся ко рту ладонь, пыталась переварить увиденное. «Массовое убийство Конджинам» рассказывало о том, что двадцать шестого октября, три года назад главврач Им Джинхун совершил массовое убийство, застрелив около сотни пациентов. Сказано было даже о Хесон, которая осталась единственным выжившим свидетелем, благодаря тому, что она спряталась на их с Субином чердаке. Глядя на предположительное время, Исыль обессиленно уселась на край стола. Они с Чхве ушли оттуда за семь минут до того, как началась вся эта беда. Если бы она тогда не сказала, что замерзла, они были бы живы. Она мертва. Не сразу поняв это горькое предложение, Исыль раз за разом перечитывала список погибших и, натыкаясь на знакомые имена, мотала головой, не зная как в это верить. В списках её не было, там были по большому то счету включены только отпрыски богачей, но, несмотря на это, она точно опознавала, что мертва. Это, конечно, многое объясняло. Но разве Пак Исыль верила, что после смерти она будет скитаться по заброшенной больнице, даже не помня свою смерть? И теперь даже понятно стало поведение Кая, который, похоже, тоже догадался или нашел эту газетенку здесь в кабинете. Но в списке не было и имени Субина. Это могло только означать, что родители не хотели афишировать его смерть, заплатив большую сумму репортерам. Думая о родителях, девушка разлеталась на маленькие кусочки, понимая, что больше никогда она не увидит их лиц. Всё что у неё осталось, это бесконечное время, встречи с Субином и теперь навсегда желтое болото в её обители звезд. Исыль изменилась. Она делала всё, чтобы её маленький (и к черту, что он старше) мальчик не узнал о страшной правде, хранящейся в этих стенах. Она не могла даже плакать, чувствуя внутри пустоту, словно то, что она умерла — это само разумеющиеся обстоятельство, что так и должно быть. И от мысли, что Субин попал сюда случайно, что он не должен был погибнуть здесь, на сердце становилось невыносимо тяжело, словно кто-то напомнил ей, что маленький принц вернулся к звездам, а не к своей розе. Он ведь тоже умер, так и не попрощавшись. И Субин, будучи мальчиком созвездием, уже никогда не сможет вернуться домой, потому что он был заточен в темнице. Рядом с ней, Исыль. Холодный ветер обжигал щеки, возвращая девушку из воспоминаний назад. Её пальцы выводили на груди парня проекцию стрельца, которую однажды ночью ей показал Чхве, любуясь не только небом, но и ей. У них целая вселенная впереди: она напичкана сотнями маленьких и больших атомов, которые тянутся бесконечной вереницей где-то на коже у Исыль, зарываясь в её мягкие волосы, которые так любит перебирать Субин, лёжа утром на кровати. Она закрыла глаза, теснее прижимаясь к Субину, будто прячась от ветра, хотя на самом деле она пряталась только от себя, от той сломанной девочки, что когда-то восхищалась звездами в небе, а теперь только одной, сжимающей её в объятьях. Проваливаясь в какую-то полудрему (Исыль и сама не знала, что это и могли ли призраки спать, но факт сей был) девушка ощущала холодные руки, скользящие по её юному лицу и отдаленные голоса, которые доносились сквозь вакуум. Она снова видела звездных кошек, которые носились на тельцах, догоняющих пару овнов и мягко улыбалась во сне, пока колючий ветер уносил её сознание всё дальше и дальше отсюда. Туда, где звездная пыль подхватывала её волосы и душила своими частицами, превращая её вселенную в новую и совсем неизведанную галактику. Уносясь куда-то далеко, девушка, конечно же, не знала, что имени Чхве Субина не было в списке только потому что сердце его билось каждый раз, когда он смотрел на своё солнце, которое успел спрятать в одном из шкафов, закрывая глубокую рану на девичьей кофте рукой. В его глазах, уже не было тех далеких плеяд, которыми восхищалась его маленькая девочка, там плескалась настоящая боль, которую он прятал долгие годы где-то внутри. И сейчас он держал холодную руку Пак Исыль, которая снова уже лежала в палате, стены которой не были жёлтыми, как в том месте, где они создали свой мир. Стены здесь раньше были белыми, ровно до того момента, пока сюда не поместили тяжело раненную пациентку, вслед за которой на стенах появились миллионы светил и планет, нарисованных самим господином Чхве, что каждую ночь оставался в палате до утра, слушая как мирно пищали приборы, что свидетельствовало о том, что Пак Исыль непременно была жива.

Пускай и находится в коме около трех лет.