не оставляя заснеженного

      и нимфалидус полихлорос, и ванесса атланта не щадят своими воющими недвижными крыльями. булавки пальцев ставрогина изящны, рука носит остроигольную систему притупившихся железокапилляров. и в податливое, пойманное тело. одна за одной. промежкрылое. пьеросвинное. всаживает. а игольные окончания весь свой аппарат вводят посмертной инъекцией. сплавы медно-никелевые сплетаются с природным окрасом за пару мгновений.       сперва у верховенского лишь слегка чешутся изнанки глаз. затем появляются россыпи маков вдоль бельма. россыпи пухнут. пьер списывает на прелюбодеяния с чернилами ночи. а одним утром, вместе с прокисшим творогом зимнего солнца, в зраках прорезаются первокрылья. метаморфозы капустницы. грязно-белые, как рубашка ставрогина. как сперма бога. и боль сверлящая, словно одинокой звезде горлышко перетянули. ни капли. ни зернышка гранатового. верховенский смотрит уцелевшим глазом в зеркало. крылышки трепыхаются, вписываясь в композицию ока. ставрогин ухмыляется. Улыбка мокрицей проползает по сухим губам пьера. — пьерис брассикай не крылатый цимис.       и смех словно приступ чахоточный. нимфалиды и зубастые моли, которыми кишат вены ставрогина, все больнее. все меньше места заснеженного. уже и второй глаз сплошь и рядом взрыхлен крыльями. пестрые, павлиньи, рваные. а самое поганое то, что сухие крылы вянут, предоставляя незажившие очи новым мучителям.       верховенский рвет очередное забвение мутации. ставрогин наслаждается, втыкая иглотелы глубже. изящество насилия. танец. и каждый раз, видя пьера, он зверничает. беспомощный стал. с тростью ходит. — отбивная ходячая. — бес.       и целует руки отбивная, пытаясь нащупать колкое запястье вслеп. ставрогин подобен довольной свинье. гроза и гроздья. крылья бабочек как личное колесо дефекта. как горькие русские конфеты.