Mi amor

На руках Саши новые порезы. Они все появляются и появляются, истекают кровью, причиняют невообразимую боль, и ему горько от осознания того, что где-то там, на другом конце света, кто-то перестал хотеть жить. Он вновь и вновь перебинтовывает руки, лишь бы скрыть эти тонкие длинные раны, но запястья нещадно жжет от новых шрамов, а бинты из белого превращаются в кроваво-алые с пугающей скоростью. Он снова сидит в темной комнате, зарывшись пальцами в вечно спутанные темно-русые волосы, и мелко дрожит, ощущая, как снова лезвия вонзаются в тело где-то там, далеко, сквозь расстояние. И ему больно. Душевно больно и страшно. Но еще больше пугает тот факт, что началось это все так «вовремя», будто давно отмерено по часам: год прошел с тех пор, как его мама разбилась на машине, и ровно год назад его соумейт начал творить… это… Раздался телефонный звонок. Саша нехотя берет трубку, вытягивая свободную руку вперед и глядя на раны. — Алло, алло, Сашенька! — раздается в трубке взволнованный, смешанный со слезами голос его тети, и парень морщится от этого звонкого крика. — Сашенька, приезжай! — Что случилось, теть Марин? — глаза скользят по тонким струйкам крови на запястьях, а мозгу абсолютно все равно на рыдания женщины. — Сашенька, тут Тошенька! Он… в комнате заперся, приедь, пожалуйста! — Саша! — на кухню влетает переполошенная, явно только-только разбуженная приятная шатенка. Ее испуганные серые глаза метаются по лицу брата, и тот напряженно отнимает от уха телефон, так как женщина уже сбросила звонок. — Там… — она сглатывает, и колени ее дрожат. — Звонил дядя Миша… Антон… у него опять… приступ. Саша тут же подрывается с места, отталкивая от себя сестру и выскакивая в коридор. Запястья покрываются новыми и новыми шрамами, но ему уже плевать на эту истеричку-предназначение, которая сейчас меньше всего хочет жить. В голове лишь одна мысль: «Успеть». Он, с размаху влетая в свои излюбленные берцы и хватая с вешалки пальто, выскакивает наружу, даже не закрыв дверь. Бежит к лифту и жмет на кнопку, но тот не спешит подниматься, загружая в себя пассажиров с первого этажа, а потому летит к лестнице, в несколько шагов преодолевая пролеты. Выскакивает на улицу, по пути повязывая шарф и нажимая на кнопку на пульте, и машина неподалеку громко пищит. Город мрачный и темный, держит в себе и не отпускает, как бы ты не старался сбежать. Саша нервно барабанит пальцами по рулю и обгоняет несущиеся машины, напряженно вглядываясь в свечение Русского моста перед ним. Тут на щеке импульсом пробегает острая боль, и Саша, мельком глядя в зеркало около головы, замечает парочку неглубоких ран, оставленных ногтями. А рядом расцветают новые... Он рывком останавливает машину, даже не паркуя ее как следует, и выскакивает на морозный воздух, смотрит на часы. Шесть минут… успеет ли он? Говорил же сразу: нельзя, чтобы этот мелкий придурок жил в доме тети. Наверняка снова она что-то не так сказала. Старая карга… Снег отвратительно громко гремит под ногами, и вот парень раскрывает тяжелую дверь одним рывком, наконец спасаясь от этого грязно-белого убранства толщиной всего в десять сантиметров. Влетает на третий этаж и дергает за ручку. Дверь предусмотрительно не заперта. — Сашенька! — раздается визг, и из кухни выбегает тучная женщина лет сорока, а за ней — лысый мужчина с пышными усами. Они вскрикивают и ошалело пялятся на молодого мужчину, который, раскрасневшийся с мороза, с лихорадочно блестящими глазами и мокрыми от снега волосами, тяжело дышит и бегает глазами по комнатам. — Где? — на выдохе срывается с губ, и Марина дрожащей рукой указывает в конец коридора квартиры. — Сашенька, кровь, — она рывком указывает на щеку парня, но тот ее не слышит, пробегая вглубь квартиры и прижимаясь лбом к одной из дверей. У его ног вьется кошка. — Солнышко! — хрипло выкрикивает он, но в ответ — тишина. — Прошу, открой, солнце, это я! Абсолютная тишина, но тут слух начинает различать тихие рваные рыдания и дрожащие вздохи. Слышится звон бьющегося стекла, и всю руку, начиная от плеча, начинает нереально жечь от боли. Кровь капает на дешевенький ковер коридора. Саша, мысленнл извиняясь перед родственниками, отходит к противоположной стене и со всего размаху выбивает дверь с ноги, и та с громким стуком врезается в стену. Марина и Михаил хотят подойти, но парень захлопывает чудом уцелевшую дверь и подскакивает к съежившемуся подростку. Берет его лицо в ладони, вглядывается в практически черные от панически расширенных зрачков глаза и убирает со лба влажные черные пряди. Его всего бьет дрожью, истерикой, ноги не слушаются, а в ушах звенит. Он закрывает глаза, и Саша с ужасом прижимает брата к себе. — Тише, я с тобой, — шепчет он, но тот его не слышит, продолжая содрогаться всем телом и судорожно хватать ртом воздух, вдыхая, кажется миллиард раз в минуту. — Я тут, солнышко, я тут, — шатен откидывает голову младшего и долго, пронзительно смотрит в серо-зеленые глаза, из которых продолжают литься слезы. За спиной вдруг начинается тихое шипение от телевизора, и вот на экране снова лицо молодой, красивой женщины. Краска отхлынула от лица Саши. — Блять. " — Соскучились, небось? — смеется женщина, и Саша не может оторвать от нее глаз. Воспоминанмя накатывают, заставляя тонуть, и он чувствует, как Антон в его руках сжался, снова заходять истерикой. — Ну ничего, я скоро уже приеду! Приеду и приготовлю ваш любимый пирог! — она легко и задорно смеется. Брюнет сползает вниз по стене, закрывая лицо ладонями и сворачиваясь в клубочек. — Саш, я знаю, что Антон живет пока у тебя, так что ты вытаскивай его оттуда: я уже возвращаюсь. Моя командировка окончена. Совсем скоро я буду с вами», — лицо ее трогает улыбка, женщина поднимает голову, и стремительно бледнеет. Визг тормозов, пронзительный крик и звуки ломающегося железа сливаются воедино, и старший зажмуривается, отворачивается и наклоняется над братом. Он видел это видео так много раз… мама… она так и не успела сказать им, что любит их. Он не может себя заставить глянуть на экран, но точно знает, что там сейчас. Камера упала на землю, снимая прямо искаженное смертью лицо напротив. Один глаз выколот осколком лобового стекла, и из него хлещет кровь, а шея согнута под неестественным углом. И несколько минут гробовой тишины, остановленном на этом кадре. Минута или две сотни минут… — Господи, зачем ты снова включил это? — прошептал Саша, и рывком поднимает Антона, бросая того на кровать и нависая сверху. Он ладонью зажимает ему рот, перекрывая доступ к кислороду, и младший испуганно, затравленно смотрит на брата, пытаясь вырваться из его захвата, и тогда Саша ладонью ощущает что-то горячее, неприятно липкое. Он приглядывается и видит шрамы. Царапины от ногтей. Тоха освобождается от захвата пораженного брата и отползает от него, прижимаясь к стене. На запястьях кровавые раны. — Да стой же ты! — рявкает он и снова подскакивает, потому что Антона уже начинает качать из стороны в сторону от переизыбка кислорода. Он снова закрывает ему рот, и брюнет хватает ладони брата, жмурясь и пытаясь вздохнуть, но тот не дает ему это сделать, вместо этого отцепляя от себя чужие руки и вглядываясь в шрамы. Он нажимает на свежие раны пальцами, и паренек дергается от резкой боли, которая пронзила и запястья его старшего брата. — Ты… — он пораженно смотрит на младшего, дыхание которого постепенно выровнялось, и отнимает руку, пододвигаясь ближе. Он пальцами находит пульт и вырубает телевизор, который уже в сотый раз начал прокручивать последнее видео их матери. — Его дала мне Марина, — прохрипел севшим голосом Антон, оправдываясь под тяжелым взглядом Саши. — Я сидел и смотрел телевизор, как вдруг она принесла мне коробку с дисками и… — он зажмурился, съеживаясь и снова начиная безвольно плакать. — Там… был диск из… полиции… вот этот диск с мамой… я… — Тише, — Саша провел ладонью по растрепанным волосам Антона, и ладонь его скользнула по виску, по щеке, размазывая кровь. Касание отдалось легкой болью на его лице, и шатен с тихим стоном уткнулся лбом в ключицы брата, чуть оцарапывая ноготками его бледную кожу. — Тише… — Я… я увидел и вспомнил… я так хочу к ней, — по ладоням Саши скатились горячие слезы младшего, так как его рука до сих пор была на его щеке. — Я хочу к маме… Хочу к маме, Саш… — Тише… — снова обессиленно выдыхает тот, и Антон снова заходится в истерике. — Я устал… — Поэтому вредишь себе? — печальные, полные боли ореховые глаза оказываются напротив лица Антона, и тот силится сфокусировать взгляд. — Поэтому режешь? Издеваешься над собой? — Я не… — Только попробуй врать! — срывается на хриплый крик тот, и касается лбом лба брюнета. — А я-то думал… думал, что же это за эмо для меня родился, а это ты… — Я… — А я все думал, что же за «совпадение времен»… — не слушая его, бормочет Саша, а потом поднимает подернутый дымкой взгляд. — А это ты… ты — мой мир… вот же!.. Рай для Кати, — горько уммехается он и долго, пронзительно сканирует взглядом дрожащего брата. — Хватит, — просит тот. — Прекрати. Остановись. Даже не вздумай говорить об этом. — Так ты знал? — Еще с того времени, как ты сделал пирсинг, — прошептал младший. — До сих пор язык болит… — Прости… знал бы я, что ты мой, я б ни за что!.. — Саша дрожит, а потом прижимает к себе младшего брата, зарываясь носом в его растрепанные черные волосы. — Я очень боюсь… — внезапно срывается с губ Антона, и он доверчиво вжимается в тело старшего, глотая слезы. — Я так боюсь, что вы тоже уйдете… как папа, как мама, как Бася… я не хочу терять еще и вас… — Я никуда не уйду. Моя любовь не позволит, — прошептал Саша, целуя брата в макушку, и тот нервно смеется, пытаясь отстранится. Антон падает на кровать, отворачиваясь и заливаясь громким, полным боли и отчаяния смехом. — Вот же!.. Мой брат — мой соулмейт… — Боишься? — спрашивает тот, нависая над младшим, и внимательные ореховые глаза изучают перепуганные серо-зеленые. — А чего мне бояться, mi amor(1)? — неслышно спрашивает Антон и, схватив брата за ворот растянутой футболки, тянет на себя, прикасаясь к его губам своими.