Вепрь
15 февраля 2020 г., 22:00
- В тебе не жизнь теплится, а смерть, гниль…
Бабка Тисса больно давит на живот, крепкими пальцами прощупывает плотный шарик в матке девочки. Ефаксылу двенадцать, год назад её выдали замуж и теперь все очень ждут от неё крепкого смуглого младенчика. Она же ничего не ждёт – ей было больно дома, когда отец и старшие братья гоняли бедняжку палками по двору («козу не выпасла, окаянная!»), было больно с мужем, безмолвно вталкивающимся в тощенькое тельце каждый вечер, больно с его роднёй, ни во что не ставившей очередную невестку-неумеху. Боль-боль-боль, и никакие молитвы, никакие крики не способны что-либо изменить.
Иная девица от одного только слова «смерть» побледнела бы, разревелась. Ефаксылу безразлично смотрит в потолок, пытаясь отвлечься от прикосновений Тиссы. Деревянные перекрытия увешаны пучками сушёных трав, в тёмном углу сереет паутина. В ней – серебристая точка, пленённая мушка, ожидающая кончины.
- Там нет ни сына, ни дочери: живот набух от болезни…
- Надеюсь, мой живот меня убьёт.
Тёмные брови бабки взмыли вверх.
- Смерти хочешь, девочка?
- Если меня не убьёт болезнь, то семья мужа точно заколотит до смерти. Единственное, чего они хотят от меня, это – наследник.
Семье Байгыша не хватило достатка на достойный выкуп – никто не отдавал за него дочерей. Лишь отец Ефаксылу согласился избавиться от седьмого рта в семье за две коровы и мешок зерна. Байгыш, уязвлённый бедностью и собственной неказистостью, был угрюм и молчалив. Он не искал в молодой жене ни ласки, ни утешения, ни чистого дома, ни накрытого стола. Ему нужен был сын, способный воплотить то, чем не стал он сам. И если жена не даст ему сына – не будет смысла её кормить, забьёт ногами и скинет собакам в корыто (те настолько исхудали, что не откажутся от свежей крови и мяса).
- Жалкое ты создание… Хочешь, возьму грех на душу? Пущу тебя на тот свет. Мамке покойной в грудь поплачешься.
Девочка отводит взгляд от потолка, переводит его на Тиссу. Радужки глаз отсвечивают лиловым, точно сирень в цвету. Если бы хоть кто-то из тех, кто её окружает, удосужился приглядеться к тихой замарашке (хотя бы несколько секунд, не больше), - то отметил бы, что Ефаксылу от природы прехорошенькая. Лицо её облагорожено чертами западных славянок, кожа и чёрный волос – кровью восточных красавиц. Но красота забита семьёй, жестокостью и безразличием. Загнана в самую глубину, и теперь робко мерцает лишь в глубине необыкновенных глаз.
- Хочу. Возьми. Я замолвлю за тебя и твой грех слово тем, кого встречу на той стороне.
Ни капли сомнения, ещё совсем детский голос не дрожит. Тисса невольно морщится. Да, она видела не одну девчонку, переломанную временем и людьми. Но так и не смогла привыкнуть к угасшим лицам. Иной раз она бы просто задушила дурочку комом тряпья, но сейчас решила, что Ефаксылу уже достаточно натерпелась грубой силы, потому сплела пальцы над лбом девочки в форме руны эйваз [1] и зашептала, забасила под нос низким бабьим гонором.
Тени загуляли по комнате, изогнулись кошачьими спинами, поползли вдоль лавок и печи мириадами паучьих лапок. За окном загулял ветер, резко ухудшилась погода, так, что, казалось, вся лачужка бабки Тиссы заходила ходуном, готовая развалиться на части.
И вдруг пространство хрустнуло, точно зеркало, тени слились в единый ком и понеслись, рванули потоком прямо на девочку, распластанную вдоль лавки. Та решила, «вот она, погибель» и подалась навстречу…
Но вместо гибели упала в тень, погрузилась в бледный мир, похожий и не похожий на привычный одновременно. Тисса вошла за ней следом, разомкнула знак и досадно сплюнула на пол:
- Вот ведь! Чуяла я, что с тобой неладное что-то – ты из наших, из нелюдей! Топтать тебе эту землю не перетоптать теперь… Ну, что глазами лупаешь? Сумрак никогда не видела? Знакомься, он теперь твоим вторым домом будет…
Ефаксылу выдохнула и с непривычки ушла в блаженное забытие, уже не чувствуя, как Тисса матерясь волочёт её из Сумрака в привычную реальность. Туда, где паук, обратившийся к своей жертве, обнаружил лишь пустующий кокон, покинутый бежавшей пленницей.
***
Два коротких вдоха, медленный выдох. Сконцентрироваться на звуке, на шелесте крыльев – где-то недалеко пролетела сорока. Чёрная, с отливом на крыльях, похожим на разводы бензина. Она рядом, в десятке метров, несложно нагнать. Вложить кусочек разума и души в кулак, сжать, чтобы получилась крохотная невидимая горошина, и запустить снаряд в ночную мглу. Всего несколько секунд, и птица разражается бешенным криком: никому не понравится ощутить резкую боль от вмешательства.
Обычно ведьмы предпочитают зверьё, покрытое шерстью. Более податливое, привычное. Мне же всегда нравились птицы, как бы болезненно ни было наладить с ними связь. Сорока оказалась довольно упёртой, но сопротивлялась не более минуты, и вот её крылья – мои крылья, её глаза – мои глаза. Можно беспрепятственно лететь вперёд, вглядываясь в ночь.
Тёмную-тёмную ночь. Слишком облачную, недобро рокочущую где-то на горизонте. Неудивительно: сегодня весь день парило, обычно после такого приходит гроза.
Сорока летит между крыш неказистых серых домишек, огибает фонарные столбы (они перестали работать ещё вчера, но особенно зловеще смотрятся именно сегодня). Я мчусь наугад, понятия не имея, куда мне направиться. Приказ был прост: проследить за Тёмным, не инициированным, совсем зелёным, но достаточно настырным, чтобы пытаться вершить свои порядки. Того и гляди, совершит глупость похуже внушения минимального уровня или переполоха на сельской свадебке…
Светлые считают, что Дневному Дозору с начинающими Иными легче. Мол, всякий Тёмный думает только о себе, это в его природе, и вероятность того, что он вдруг начнёт вершить что-либо «не угодное тьме» - крайне мала. Ах, если бы оно было так… Тьма не равна злу, как и Свет не равен добру. Это лишь способ мышления, источник «питания», а как пользовать такой источник – дело каждого. Потому дурак – он и в Африке дурак. Хоть ты ему скипетр любви дай, хоть адские вилы – себе же лоб в первую очередь ими разобьёт.
С моими целями Тьма совпала прекрасно, так что я в Дозоре прижилась более чем органично, какими бы нелепыми мне порой не казались эти вечные политические разборки. А вот Юлиан…
«Не-не, я за хороших всегда хотел! Не надо меня к Ситхам подряжать!»
Ситхи… Уж обозвал так обозвал. Хорошо хоть начальство не слышало: кто Звёздных Войн не смотрел мог бы серьёзно обидеться.
Дурак он. Что гораздо хуже – дурак идейный, вдохновенный. Его бы в Ночной сбагрить, но нет, слишком эгоист, там ему не место. А в Дневной – не хочет, убеждён, что будет «бороться со злом». Папа-политик недосмотрел, мама-светская-львица недолюбила, выделили от себя сыночке только двойную фамилию, да откупились N-ной суммой зелёных.
Полёт. Воздух плотный от удушающей влажности: такое чувство, будто можно взять острый нож и вырезать, выкроить кусок, освободить в пространстве более-менее прозрачный квадратик и продышаться. Ещё один признак надвигающейся бури. Ветер усиливается, планировать между потоками воздуха становится всё сложнее, но пока крылья более-менее слушаются. Сгущающаяся тьма плетёт причудливый ковёр из квадратов домов, тусклых маковок церквей, пушистых перелесков. Чуть напрячь взгляд, и в нити реальности вплетаются акварельные разводы – следы человеческих аур, эмоций, недобрых слов, признаний в любви. Цветастые, но бледные, они растворяются в воздухе, накладываются друг на друга, отлетев от владельца невольно цепляются за случайных прохожих. Где же, где же след Юлия? Пустует комнатушка в придорожном отеле, не звучит живая музыка в ресторане, - нигде, куда указали местные человечки, нет того, кого я ищу.
Зато из перелеска звучит сдавленный крик. Детский, едва различимый – ветер дует в сторону воды и пустырей, глушит зов. Хотелось бы думать, что местные карапузы загулялись в лесу и решили затеять драку, но в животе (непонятно: моём или птичьем) неприятно ойкнуло. Знакомый ком подошёл к горлу.
«Я знаю, почему так кричат»
Пикирую между ветвей, камнем падаю под ближайший куст и всматриваюсь.
«Вот бл…»
Омерзительно массивная туша вжала ребёнка в дерево. Одной рукой-батоном сжала тоненькую шейку, другой – пытается уловить ноги, панически бьющие ему по животу. А над ними – незримый ворох нитей, бешено вращающаяся воронка. С каждым оборотом сознание «туши» мутнеет, отходит на второй план, сменяясь безумием, животными инстинктами. Побороть, подмять того, кто слабее, ощутить превосходство, сломить волю, вдоволь наиздеваться над хрупким тельцем.
«Скотина, а он и рад поддаться помешательству!»
Я – ведьма, Дозорная. Мне доводилось приносить в жертву младенцев, забирать жизненную силу матерей и отцов, разорять целые города. На моих руках столько крови, пролитой Тёмными, Светлыми, людьми, столько войн пройдено, столько поступков свершено. Да я свою же наставницу, отказавшуюся сдаться Дневному Дозору и объявившую себя «староверкой, не подчинённой Договору», убила! Проткнула кочергой, едва та собралась удариться в бегство.
Но где-то под рёбрами затаилась тощая босая девочка, лопочущая по-татарски. Девочка, которая помнит омерзительный ужас первой брачной ночи, когда тебя берут против воли и вдалбливают в простыни, вытряхивают, словно пыльный коврик.
Ха, совсем как в сказке: девочка в ведьме, ведьма в сороке, сорока в кустах… А ребёнок – в беде. Только дальше, милый, сказка заканчивается и начинается жизнь. Тьма радеет за свободу: свободу мальчика гулять ночью в лесу, равно как и за свободу мужика наконец высвободить своих внутренних демонов. Душою, так и быть, я за тебя погорюю. А если этот маньяк в итоге свернёт тебе шею – чисто символически заговорю тело от зверей, чтобы не погрызли, пока люди не обнаружат твой труп. Но «помогать» - в компетенции Светлых. Или полицейских. Их, к несчастью, здесь сейчас нет. Не повезло.
Мальчик слабеет, его губы синеют от удушья. Движения замедляются, будто под водой. Маньяк ощущает победу и ослабляет хватку на шее, давая ребёнку сползти по стволу дерева, но лишь затем, чтобы удобнее перехватиться. Ночь обещает быть долгой. И мучительной.
Держись, пацан…
- СТОЯТЬ, ПАДЛА! ОТПУСТИ РЕБЁНКА!!!
Пронзительный крик заглушил собой ветер, разнёсся между качающихся крон деревьев.
Неужто мне может так повезти? Вот же он, Юлий, собственной персоной. Тот, за кем мне приказано следить, и кто никак не желал находиться, вдруг очутился там, где я меньше всего ожидала его встретить. На тёмной поляне среди жуткого леса. Тьма родная, надо же так!
- Пшёл вон отсюда, пидр, или следующим будешь…
Туша рычит в ответ. В другой ситуации появление чужака спугнуло бы его, но сейчас смерч отмёл все сомнения и страхи, так что маньяк оказался скорее раздражён.
- Ага, как же! Тварина ты бессовестная, пусти мальчика!
Следом за Юлием из кустарника показался кто-то ещё. Широкоплечий, неспешный в движениях. Сверкнула молния, и вспышка озарила суровое, некрасивое, но по-мужски складное лицо и не по возрасту серебристые волосы.
«Хм, любопытный элемент…»
Сквозь сумеречную завесу я прощупала ауру незнакомца – ничего особенного, практически человек. Но что-то явно не так, раз он пришёл сюда следом за Юлием. Вечер переставал быть томным и банальным. Прелестно! Всплеснула бы руками, кабы не сорокины крылья.
- Пошли вон отсюда!!! – взревел насильник. Его терпение было на исходе. Но никто не намеревался уходить, потому пришлось швырнуть еле живого ребёнка в сторону и достать из кармана брюк маленький нож-перо.
Как истинный зверь, он чуял страх, тянулся к нему. Этот запах раздражал обоняние и будто кричал «я здесь, хватай меня!». Мальчик едва-едва находился в сознании, у него уже не хватало силёнок даже на то, чтобы по-настоящему испугаться. Зато Юлий дрожал, как осиновый лист, наполовину от негодования, наполовину – от леденящего ужаса. Потому первой жертвой атаки просто обязан был стать именно он.
Тень грузно сдвинулась с места, занося смертоносную лапу-коготь для удара. Паренёк даже рот открыть не успел, не готовый к такому раскладу. Тут бы ему крышка, но седовласый товарищ не дал беде случиться: отточенным прыжком встал точно щит между атакующим и жертвой.
Он ловко перехватил вражескую руку и заломил её за спину маньяку так, что тот взвыл и выпустил оружие из ладони. Однако смерч не желал улетучиваться: напротив, эта мерзкая опухоль на теле мироздания только сильнее напиталась гневом и нетерпимостью своего хозяина. Тот был вне себя, как зверюга, из пасти которой выхватили едва пойманного зайца, как кобель во время гона, из-под которого вынули суку. И вихрь над его тупорылой мордой набирал обороты, ширясь и извлекая из носителя последние остатки человечности.
- Григ, я вызову полицаев! Сможешь его удержать?
- Не уверен, лучше хватай пацана и…
Фраза оборвалась. Потому что Григ (хм, интересное имя) почувствовал, как чужая спина под ним покрылась буграми и те пришли в движение, прямо под кожей.
- Зараза…
Впервые за долгое время я увидела, как Сумрак может влиять на материю обычного мира. Туша заворочалась, исказилась, свернулась до состояния шматка мяса, перекрученного трещащей по швам одеждой. Григ отшатнулся в сторону от трансформирующегося чудища. Нити смерча достаточно насытились негативом и моральным уродством, что услужливо решили воплотить это уродство в реальность: они вцепились в позвоночник и выгнули его аркой, вытянули и без того уродское рыло до некого подобия свиной морды, втянулись в руки, раздув их так, что твари пришлось опереться на них, точно исполинской горилле.
Вот забавно: Тёмные борются за свободу со Светлыми, Светлые строят козни против Тёмных во имя человечества… А человечество в это время изничтожает само себя, обезумевшее от бессилия и собственных пороков. До чего прелестно. Тьфу…
- Григ, что это за хрень?!
- Я что тебе сказал делать?!
- Пока – ничего!
- Беги, придурок, бери мальчишку и беги!!!
Гигантский боров, увитый нитями Сумрака и собственных шмоток, издал рёв. Блеснула очередная молния, но в этот раз следом за ней докатился и тяжёлый рокот. Заморосил дождь. Всё-таки есть у природы своеобразная склонность драматизировать.
Рывок, туша срывается с места, несясь вперёд. Юлий отчаянно перекатывается из-под ног-копыт в сторону кустов, где безвольно валяется ребёнок. Ему везёт только потому, что в этот раз тварь нацелилась не на него. Седовласый же застыл, точно вкопанный. Неужели испугался?
«Дурак, куда ты против сумеречной твари?!»
Но и тут незнакомцу удалось меня поразить. Очередной отблеск молнии, он ловит собственную тень, нечеловеческим рывком отрывает её от земли и накидывает на монстра, увлекая его за собой в иной слой реальности.
«Быть такого не может!»
Да, вышло чопорно, будто бы вслепую. Он ведь человек, ему не дано чувствовать того, что ощущают Иные! И тем не менее, каким-то отработанным движением ему удаётся шагнуть в Сумрак вместе с чудищем. Пришлось сделать лёгкое усилие и перенести тело птицы следом – благо, животные от природы вольны перемещаться между слоями миров.
Здесь тоже шёл дождь. Более обильный, пускай и медленный. Зигзаги молний лениво ползли по небу, озаряя поле битвы. Боров окончательно утратил человеческий облик, покрывшись клочьями чёрной шерсти, из отвисшей нижней челюсти выросла пара острых клыков-бивней. Газа-бусины налились кровью, окончательно потускнев. Григ же почти не изменился. Только глаза его зловеще засияли золотом, а за спиной стали видны два здоровенных меча.
«...серебряный – для нечисти, стальной – для людей»
Я вздрогнула и поняла, что всё это время была не единственным безмолвным наблюдателем. Золотые глаза, два меча, и вот где-то рядом – сгусток человеческих душ, рукотворный Источник, позволяющий своему владельцу удерживаться в Сумраке. Мне казалось, что их всех давно вырезали, вытравили. Тогда же, когда схватили мою наставницу, когда объявили охоту на «староверов» - отказников от Договора. Иные, отвернувшиеся от Света и Тьмы, обратились к людям, подарили им бесценное, пускай и не полное, знание, дали в руки оружие, способное противостоять потусторонним силам. Так появилась ходячая мертвичина, вроде вампиров, зомби и гулей, так появилось зверьё, вроде оборотней.
Так появились Ведьмаки. И если слабых полу-Иных мёртвых и перевёртышей Дозоры приняли в свои ряды, то Ведьмаков они человечеству не простили. Слишком дурная, неконтролируемая сила. Слишком большой риск.
И вот один из них здесь, передо мной. А откуда-то из чащи уже слышен волчий вой. И чем ближе подбирается Источник, тем сильнее его хозяин. И тем меньше шансы у новоявленного монстра дожить до рассвета.
Один из клинков сверкнул, рассекая пространство. У твари преимущество скорости, так как Сумрак – её стихия. Боров в один скачок оказывается рядом с Ведьмаком, готовый сбить воина с ног. Тот парирует удар, пускай и с трудом. Его движения замедлены, но отточены и выверены.
Меч проходится чудовищу по плечу, так, что лапа частично отделяется от тела, повиснув на нитях и сухожилиях. Разворот, зверюга верещит от боли (вылитая свинья на скотобойне) и замахивается здоровой лапой-копытом, метя в обидчика. Фатальная ошибка – лезвие уже наготове, задрано вверх. Конечность насаживается на него, точно шашлык на шампур.
Григ всем телом подаётся вперёд, вспарывая лапу. Кровь хлещет из разреза, покрывая Ведьмака алыми пятнами, обрывками мышц и артерий. Дождь слишком медленный, чтобы смыть эту грязь, зато молнии всё ещё сияют, так, что картина становится ясной, как в солнечный день. Лишь сейчас я понимаю, что забываю дышать, не в силах оторваться от этого зрелища. Воин и чудовище, Сумрак против человека, за спиной которого – белоснежный волк, невероятная силища, сопоставимая как минимум с моей.
«Не дай Тьма заиметь такого противника…»
Ведьмак нетерпеливо рычит, продолжая давить на рукоять. Боров мечется, но никак не может снять грузное тело с меча. А лезвие неуклонно продолжает свой смертоносный путь: уже добралось до предплечья и теперь устремилось вниз, к грудине.
- СДОХНИ!!!
Волк вздыбился от возбуждения. Его дурманит запах крови и ярость хозяина, он жаждет битвы, жаждет мяса и хруста костей. Но чудище оказывается слабее, чем могло показаться на первый взгляд. Оно боролось неумело, без каких-либо шансов одержать верх над расчётом и безжалостным клинком. Серебро вспороло грудь, Ведьмак вогнал меч по самую рукоять и провернул его, превращая внутренности зверя в кашу, насаживаясь на горячее нечеловеческое сердце.
Сумрак вздрагивает, вихрь мечется, но всё более беспорядочно, теряя свои нити, постепенно растворяясь. Пространство вбирает в себя высвобождающуюся энергию, жадно забирает то, что само же и породило.
Чёрный вепрь издал предсмертный хрип и затих, обмякнув над Григом. Так, что тому пришлось сначала выкарабкаться из-под тела самому и только затем – вытянуть своё оружие.
Я невольно залюбовалась им. Не человеком и не Иным, не Светлым и не Тёмным. Воином, порождённым людским страхом и упрямством отступников-староверов. Тем, кто все эти годы был скрыт от глаз Дозоров. Причём абсолютно зря: такая сила способна на многое. Перевернуть миры, повлиять на Баланс. В конце концов, уничтожить многих, как угодных Тьме, так и угодных Свету…
К сожалению, чёртова женская лиричность меня абсолютно отвлекла. Я потеряла бдительность: волку было мало крови и он, почуяв комочек силы и плоти поблизости, уже крался в сторону неприметного, как мне казалось, убежища.
Последнее, что я увидела, прежде чем вынырнуть из тела птицы и прийти в себя, - это острые-острые клыки…
..и золотые-золотые глаза
«Бер кеше бөтен кеше өчен, бөтен кеше бер кеше өчен...» [2]
Примечания:
[1] Эвайз - руна перевоплощения, трансформации, перемен, как плохих, так и хороших. Одно из её значений - смерть, не как физическая гибель, но как переход из одного мира в иной.
[2] Татарская пословица: всё хорошо, что хорошо кончается