***
Действительно, сообщив о том, что тяжко заболел и не сможет на ногах стоять всю церемонию, и по своему обычаю сделав это холодно и надменно, сия персона сидела на полу своего дома, заранее прогнав жену и детей под предлогом этой самой болезни и отправив их к родителям супруги. Лев уткнулся в колени, плакать он уже не мог, слишком часто это делал за эту зиму, но это не мешало ему сидеть с лицом, на котором были написаны отчаяние и безысходность. Он временами что-то тихо шептал, смотря в небо, будто разговаривая с умершими людьми, а может с Богом? Нет, Троцкий был атеист и в Бога не верил, но сейчас он был готов поверить. Если таким образом он бы еще раз увиделся с Владимиром. Если бы таким образом народ перестанет подозревать его, его, в убийстве Ленина. Лев задрожал, говоря что-то вроде: - Немыслимо! Ну немыслимо же! Как вообще появились слухи, что я способен на такое? Разве я выгляжу как тот, кто мог убить его? Я...я... Тяжёлый вздох и еврей не договаривает. - И мне это интересно, - низкий голос, с слышным кавказским акцентом, спокойно ответил Троцкому. Тот подскочил, намереваясь тут же громко спросить как Иосиф вообще оказался здесь, но стоило ему открыть рот, как грузин и сам ответил: - Тебе стоит научиться запирать дверь, Лев. От обращения на "ты", неформальности Сталина, урождённый Бронштейн опешил, просто удивлённо смотря на генерального секретаря, осматривавшего дом: - Неплохо, неплохо...правда я ожидал чего-то более великолепного от правой руки Владимира Ленина. - было видно как он усмехается через густые усы. Тонкие губы Льва задрожали, казалось, будто он думает, ударить Иосифа или просто накричать, а может кинуть в него что-то, сказать убираться? Но Троцкий лишь вздыхает и спокойно, что стоило ему огромных трудов, отвечает: - Шик и богатство не удел строителей нового, совершенного мира, неужели ты забыл? Сталин не ответил, погрузившись в свои мысли, а после сказал: - В Иркутской губернии произошёл еврейский погром...понимаешь почему? Не дав шокированному темой Троцкому ответить, он довольно продолжил: - Из-за тебя, кхм, "Перо". Люди считают, что ты виновен в смерти Ленина. А, плюс ко всему, ты еврей, а евреи в этой стране всегда чужаки, и мы это видели и видим. Но сейчас...мы почти добились равенства, всеобщего равенства, а ты его разрушаешь. Собственному народу, как же не стыдно, Лёва? В ответ слышится отчаянный крик, который так и норовил сорваться на визг или истерику: - Ты же знаешь! Ты точно знаешь! Я не виноват в смерти Владимира! Я ничего с ним не делал...я бы не смог...я бы.. - мужчина начинает задыхаться от переполнявших его чувств, так много надо было сказать, - Т-ты.. Сталин остановил его движением рукой: - Я-то знаю...а вот другие..другие не знают, Лев. И твои писанины только помогают твоим врагам подливать масла в огонь. "Опасные делишки – писать в России книжки. Ты, Лева, тиснул зря “Уроки Октября”", - процитировав частушку эсеров, грузин довольно хохотнул. Сам Лев же был на грани срыва: - Что ты хочешь от меня? Зачем пришел? - Предложить помощь. Мне не очень нравится то, как быстро ты опускаешься, а я набираю репутацию, я стал генеральным секретарём. Я могу помочь тебе. Верно? Взгляд голубых глаз прищурился, недоверчиво смотря на собеседника: - И что? Просто так? Бескорыстно? Иосиф цокнул языком и помотал головой. Как вообще этому еврейскому мальчику пришла мысль, что он сделает что-то для него просто так? - Нет, конечно, и ты это знаешь. Я потребую с тебя ответную помощь. Завтра приходи ко мне, всё и обсудим.***
Снег хрустит под ногами, где-то слышатся радостные крики детей, играющих в снежки. Они далёки от переживаний. Им чужда горесть по утрате Вождя. Сейчас Лев отдал бы многое, дабы вернуться в детство, где не было партии, не было Ленина, не было ничего, кроме Яновки, старших брата с сестрой, нерадивой няньки, строгого отца и мамы. Внезапно Троцкий вспомнил как решил поймать шмеля, но, либо забыв, что они жалят, либо не знав вообще этого факта, мальчик взял его указательными и большими пальцами. А в следующую минуту уже с воплем нёсся к отцу, плача и рассказывая, что произошло. Усмехнувшись своим воспоминаниям, Лев сказал сам себе: - А ведь это происходит и сейчас. Я вновь не думаю о том, что меня могут ужалить. Какая хорошая параллель получилась... Троцкий знал адрес квартиры своего грузинского товарища, так что казусов по пути не произошло. Как только Надежда Сергеевна запустила его в дом, Лев пошёл в кабинет генсека. В кабинет Иосифа Виссарионовича проникал яркий свет из окна, комната была ярче, чем всё остальное в доме, на столе было огромное количество бумаг и два пустых стакана, стоящие рядом с полной бутылкой вина. За столом сидит и сам Коба, посмотрев на своего посетителя, он улыбнулся, что уже само по себе странно для него: - Проходи. Не стой на пороге. Итак, - подождав, пока Лев сядет, Иосиф налил гостю в стакан вино, - Выпей со мной. - Благодарю, не пью...я сюда пришёл обсудить.. Его перебили, все также улыбаясь. Правда, казалось, что улыбка стала шире: - Это важно для меня, ну же, Лёва, не огорчай. Слегка смутившись, Троцкий все же отпил вина. Казалось, что тепло разошлось по телу вместе с кровью, стало легче дышать, но разум стал рассеяннее, Лев практически не мог сосредоточиться на обсуждении вопросов с Иосифом, который встал из-за стола и подошел к слегка качающемуся собеседнику: - Что же...я уже говорил о своей части нашего маленького договора, надо обсудить твою сторону и некоторые..нюансы. - Ч-что же... Сталин удивлённо вскинул брови: - Тебе плохо? Нервы, друг мой, нервы..выпей ещё, - после того как еврей последовал совету, голос генерального секретаря стал елейно-нежным, приторность, сплошная приторность, - Солнце, не стоит так переживать. Пока я за твоей спиной, все будет хорошо. В своём обычном состоянии Троцкий возмутился бы и такому обращению к себе, и к прикосновениям, поглаживаниям по плечам. Но сейчас, после еще одного глотка, стало так жарко и невыносимо, так мутно в разуме, было непонятно, кто он, где он, что от него хотят. Сплошной туман, не было ничего, что сейчас могло сфокусировать его внимание. Он не понял, что уже лежит на диване в кабинете старого неприятеля, не понял, что всё, что осталось на нем из одежды - это рубашка, да и та расстегнута, не мог понять, что говорил Иосиф и кому, томно вдыхая: - Лёва, Лёвушка...мой Лёвушка. Мой. Мой... Но он почувствовал резкую боль, когда Сталин вошел в него, грубо и резко, разрывая. Возможно, что эта боль и пробудила его сознание: - Ах..что? - слышится визг, который тут же заглушается, когда грузин закрывает его рот рукой, злобно шипя, как же резко меняется его настрой: - Только попробуй закричать, тварь. Тебе будет еще хуже. Зато теперь ты знаешь свою цену. Цену своей репутации... - Джугашвили смотрит на партнера с вожделением и злобой, страстью и в тоже время желанием разорвать на куски, но он улыбается, странно и безумно. Кудрявого это пугает, он пытается усмирить гордыню и гнев, старается сильно не брыкаться, лишь иногда его тело содрогается от судорог, а комнату наполняли крики лишь в редких случаях, когда Иосиф становился совсем уж грубым. Сам же Иосиф томно выдыхал и тихо стонал, иногда шепча что-то: - - Мнгх..я ждал этого. Но этот картавый черт не позволял даже притронуться к тебе, да что там даже смотреть, знал бы ты как же зол я был, рассержен... - в нём вскипела ненависть к уже ушедшему человеку, он едва не срывался на крик, но голос заметно стал громче, - Ненавижу! В сердцах он сжимает бёдра лежащего под ним мужчины, заставляя того заскулить. На голубых глазах от боли выступили слёзы. Сталин лишь усмехнулся: - Хах, синяки явно останутся...Теперь ты понял, да? Нет, слушай меня. Слушай. Цена твоей репутации и жизни в Союзе Советских Социалистических Республик, если не жизни в принципе, вот цена. До тех пор, пока ты делишь со мной кровать и держишь язык за зубами, ты в полной безопасности, обещаю тебе. Но только до тех пор.***
Крики партии, страстные обсуждения - жизнь строителей новой реальности продолжается, пусть и без Ленина. Они исполнили его последнюю волю - взяли огромное количество новичков, новую кровь, что должна была продолжить их деяния. Сталин всегда ухмылялся, смотря на эти безбородые и безусые лица, чистые глаза, горящие любовью к своим делам, наивной улыбкой. Молодые глупцы, уж не планируют ли они стать новыми Лениными? Вполне возможно, каждый приходит сюда с мыслью сделать карьеру и прославиться. Пожалуй, все, кроме... Иосиф взглянул правее от себя. Лев выглядит как обычно, холодно и недосягаемо, усмехается на сказанные другими глупостями, добавляет едкие замечания и артистично поправляя пенсне. Но он знал, что Лев так именно выглядит. Он застаёт его другим. Пугливым. Кричащим от боли. Жалким. И картина педантичного и эгоистичного Троцкого становится еще прекраснее, зная его натуру. Зная его, которого он скрывает под маской холодного лицемерия. Ещё одну ночь он не выдержит. Тело трясётся, руки отказываются слушаться. Язык заплетается. Но он смог твёрдо сказать своему давнему мучителю, что думает о нём. Что на самом деле думает о нём. Ожидаемые крики и угрозы. Возможно, побои. Но Иосиф лишь кивает и тихо говорит: - И это всё? - Всё. - Лев становится более уверенным и ответ становится более твердым. Коба усмехается: - Можешь идти. Но ты подписал себе приговор.