От: ??? 31.12.20ХХ [18:13] встречпй с подарочками будц через полчаса))0
От: Крысеныш 31.12.20ХХ [18:31] Откуда у тебя мой номер?
Осаму довольно хмыкает, заметив ответ. Наконец-то. Как-то Его крысиное Величество не торопится отвечать. Неужели занят в такое время? До праздника пять с половиной часов, а этот трудолюбивыйОт: Осаму Дазай 31.12.20ХХ [18:33] что-то ты долшо. крысы нынче занятые? и я немного опаздваю не думаю, что ты сильно расстроишься прост сообщаю))0)0))) 31.12.20ХХ [18:34] и да. птичка на хвосте принесла
От: Крысеныш 31.12.20ХХ [18:36] Приму к сведению. И я не впущу тебя в дом.
Шатен фыркает громче, чем следовало бы, из-за чего водитель с соседнего сиденья опять странно косится на него. Ага, конечно, не впустит он. Дазай сам зайдет.От: Осаму Дазай 31.12.20ХХ [18:36] да ладно тебе, Федор. праздник же
От: Крысеныш 31.12.20ХХ [18:38] И что?
От: Осаму Дазай 31.12.20ХХ [18:39] как что? нельзя встречать праздник в одиночестве!
От: Крысеныш неНовогодний 31.12.20ХХ [18:43] Я занят.
От: Доставучий Осаму Дазай 31.12.20ХХ [18:47] а я около тврего дома)0))))
Федор долго сопротивляется желанию раздолбать к чертям собачьим дверной звонок, который не прекращает работать уже четыре минуты (он засекал), но в итоге Вселенная (или сам Бог) смилостивилась над ним и прекратила эту звенящую пытку. Однако ниспослала другую. Тяжелый вздох раздается в небольшой квартирке, когда в дверном замке начинают со знанием дела копаться. Достоевский даже не удивлен тому, что видит наглую морду детектива на территории своей жилплощади уже через минуту. С детектива капает на пол, а пакеты противно шуршат, но парень даже бровью не ведет, продолжая невпечатленно пялиться на незваного гостя. – Привет? – продолжает несуразно улыбаться шатен, бахая на пол в прихожей покупки. Из единственной жилой комнаты дверь открыта, так что он видит Достоевского во всей его домашней красе, устроившегося с ноутбуком и кипой бумаг на диване. Загляденье. Так бы и свернул ему шею за все хорошее. – Что ты здесь забыл? – раздается недовольное, но тихое. Брюнет всегда говорил так, чтобы его точно могли услышать, а в тихом доме спального района это в принципе легче легкого. Хорошее местечко себе нашел, Крысик, ничего не скажешь. Так-то и не понять, что он дохрена людей положил в деревянную коробку с обивкой из бархата своими махинациями. – Новогоднее настроение, – наугад ляпает Дазай, пока вешает промокшее пальто. Погода просто ужас, его успело занести всей этой слякотью за те пару минут, пока он бродил в поисках нужного подъезда. Парень не обращает внимание на ворчащее создание тьмы на диване и идет мыть руки в ванную, заодно закинув пакеты с продуктами на кухню. Потом разберет. Когда он возвращается и все же подходит на близкое расстояние, с которого его можно легко убить, к дивану, Федор все еще представляет из себя замкнувшееся в себе недовольное нечто. Ну хоть без ушанки на голове, жить можно. – А что, у тебя его нет? – Я зол, – хрипит брюнет, смотря на собеседника исподлобья, потому что сидя он значительно ниже вытянувшейся во весь свой рост телевышки. Шпала хренова, какого черта? – О, не ври мне, Федор. Ты не злишься, – почти не наиграно усмехается Дазай, рассматривая просторную комнату. Тут довольно много места несмотря на то, что квартира кажется маленькой с первого взгляда. Здесь свободно помещаются диван, шкаф, рабочий стол, небольшая тумбочка и пара пуфиков. По центру еще можно спрятать труп, закатав его в ковер, и даже пространство останется. Красота! Что еще нужно для счастья гениальному недоманьяку? В углу приютился сиротливый фикус, Осаму тут же начинает гадать, кто его притащил. Неужели Гончаров-кун?.. – Гоголь рассказывал. Ты метаешь топор, когда злишься, – парень наконец опускает взгляд вниз и даже немного наклоняется, чтобы улыбнуться прямо в недовольную моську Достоевского. Какие мы злые, ух. Аж кушать захотелось. – И он непременно поплатится за свой длинный язык, – начал было Федор. Но его наглым образом заткнули, приложив ко рту два пальца. – Делай с ним что хочешь, но не сегодня, – продолжает лыбиться шатен. – Дай ему отдохнуть с кем-нибудь. Праздник же, – заметив нехороший прищур у русского он убирает руку, чтобы ему ее не дай бог не оттяпали. А то кто его знает, вдруг укусит, а там бешенство? Опасно. Вообще, Федор выглядит на удивление как-то… обычно? Нет его этой любимой ушанки. Она лежит на верхней полке в прихожей, Дазай видел. Нет надоевшего белого цвета, что кажется вырвиглазным с этим вычурным плащом. На парне только глупый новогодний свитер сиреневого цвета с оленями, серые свободные штаны и махровые носки. Интересно, кто ему такую вязаную прелесть притаранил? Тот человек хоть жив еще? – С кем, кстати? – внезапно спрашивает Осаму, прекращая рассматривать своего вообще-то врага. Федор на изучающий взгляд детектива никак не реагировал, он и не такую странную ебатню встречал. Детектив хоть не обнюхивает, и то хорошо. – Кто? – как-то даже устало спрашивает Достоевский, потеряв нить разговора за своими мыслями. Он уже не уверен, что легче выгнать этого упрямого утырка, чем перетерпеть его в своей квартире пару часиков. Ну правда, что такого будет? У них перемирие, если его хоть пальцем коснутся без его разрешения, то Крысы мертвого дома получат сигнал к началу военных действий, а Осаму ой как этого не хочет, раз так рьяно защищает этот городок. Побесится и успокоится, а брюнет хоть немного отвлечется от работы. заколебался. – Гоголь, – в тон ему отвечает шатен, будто это самое элементарное, что могло быть. – Понятия не имею. – Все же завалил Гончарова, да? – ухмыляется эта шпала-переросток, упирая руки в бока. Он еще когда они мирный договор подписывали заметил, что эти двое как-то странно цапаются между собой. Ух, крысятки играются, пока старший Крыс делами занят, такие забавные. На насмешливый фырк Федора Дазай удивленно вскидывает брови. – Что? Неужели совратил малыша Сигму? – Нахер иди, – бурчит Достоевский, принимаясь что-то печатать на ноутбуке. На попытку Осаму посмотреть, что же там такое интересное, на него возмущенно зашипели и диванными подушками выгнали из комнаты. – Что ж, – бубнит шатен, поднимая бедную ни в чем не повинную синтепоновую прибалду, – пора. Достоевский честно не понимает, что в голове у этого яблоневого дерева, раз он решил украсить его квартиру к Новому году. Оказывается, в многочисленных пакетах были украшения, продукты для классического праздничного стола и конечно же новогодние колпаки. Один такой был надет на Федора, когда мишура уже оплетала шкаф на манер питона Каа, а огоньки раздражали своим миганием боковое зрение, будучи приклеенными к стене на скотч. – Веселись, Демон Федор, – улыбнулся детектив, поправляя красный конус на немного лохматой голове, после чего скрылся за дверью, предположительно в стороне кухни. Через час матерящийся Осаму появился в заляпанном чем-то фартуке и с миской салата в руках. – Чертов комод… – проскулил еле слышно детектив, потирая на ходу одну ногу о другую, – попробуй, – и чуть ли не тыкнул оливье Достоевскому в нос. Парень миску в руки взял и сочувствующе на Осаму посмотрел. Сам иногда спотыкался. Надо снести нахрен. – А если ты меня отравишь? – поинтересовался Федор, с сомнением поглядывая на салат. Вообще, выглядит неплохо. – Ешь давай, – рявкает шатен, потирая болящее место рукой. Достоевский от такого зрелища еле заметно улыбается и сует небольшую ложку в рот. Жует. – Ну как? – устав ждать, пока русский оценит его труд, спрашивает парень, становясь ровно. Он так заколебался с этой русской приблудой. Еле достал все нужное. Теперь чуть порезал, потому что с ножами у него отродясь отношения не самые лучшие, а тут еще и не вдоль, и так много. – Есть можно, – пожимает плечами брюнет, отдавая почти готовое блюдо, – только добавь больше колбасы. – Хорошо, – кивает брюнет и уходит, шаркая тапочками хозяина дома по полу. Надо же, нашел где-то. В прихожей видна развешанная мишура с елочными украшениями на ней. На самой двери висит венок из искусственных еловых лапок. Красиво… Еще через час с мелочью Осаму приходит обмотанный мишурой и без фартука, но выглядит он уже не таким воодушевленным. Федор несмотря на то, что строит из себя похуистичную тварь, внутренне начинает волноваться. Что-то случилось? У него что-то сгорело? Или разбилось? – У тебя нет даже искусственной елки, да? А. – Нет, – тихо отвечает брюнет, чувствуя себя при этом как-то виновато. Ему-то и не нужна она вовсе, он работать всю ночь хотел. Крысы мертвого дома что-то не подрассчитали в этом году, ВДА им все планы похерило (в частности вот этот вот субъект, что стоит напротив него прямо сейчас) и для того, чтобы получить ту прибыль, что они поставили целью в этом году, им теперь надо было конкретно поднапрячься. Так поднапрячься, что еще на целый январь хватит. Гончаров вон уже иногда от усталости не попадал струей чая в кружку, из-за чего на праздничные выходные был отпущен первым. Потом Пушкин умотал к своим на пару дней. Гоголь встречает с Сигмой здесь, но просил три дня точно не кантовать. А Федор работает, ему этот праздник и на родине побоку был. – Ясно, – вздохнул детектив, снимая с себя золотистую мишуру и кидая ее рядом с брюнетом на диван, – я за елкой. Сиди тут. И прежде чем Федор успел возразить, он скрывается за дверью комнаты. Детектив вернулся в начале одиннадцатого, громко матерясь из-за колючих веток, что случайно ударили его по лицу. Отсмеявшись, они решили средних размеров елку поставить на тумбочку, перетянув бечевкой за верхушку к шкафу. Достоевскому экстренно пришлось искать банку, но нашел только ведро, так что спасались чем могли. Кое-как установив довольно неустойчивое дерево, Дазай уже хотел было начать наряжать, как к нему ненавязчиво присоединился Федор. Он просто притащил оставшиеся пакеты с игрушками из прихожей, пока детектив пытался понять, ровно ли они поставили зеленую красавицу. И где только отыскал ее? – Ну, что первым делом вешаем? – хрипло спросил брюнет, рассматривая все многообразие разноцветных шариков, шишечек и зверушек. Осаму только коротко улыбнулся, подходя ближе к заваленному пакетами дивану. – Я хочу эти повесить, – почти что по-детски пролепетал шатен, вылавливая своими проворными лапками голубые блестящие шарики. – Хорошо, – кивнул Федор, еле заметно улыбаясь. К одиннадцати часам все было готово. Квартира украшена, елка поставлена и наряжена, уборка сделана, новогодние блюда приготовлены. Запыхавшийся Дазай, сам от себя не ожидавший такой прыти к обеспечению праздника, чуть не заснул на диване, когда присел на него отдохнуть, пока Федор рассматривал квартиру и еще довешивал какие-то забавные штуки еще куда-нибудь. – Осаму, – тихо звал Достоевский, тормоша детектива. Тот открыл глаза и как-то не особо осознанно посмотрел на своего врага, чему внутренне брюнет усмехнулся. – Мне все сюда принести или на кухне будем? – Тут же стола нормального нет, – побормотал шатен, приходя в себя. – Будет, – хмыкнул Федор и куда-то смылся. Пока Дазай ходил в ванную, чтобы ополоснуть лицо и убедить себя, путем разговора с зеркалом, в том, что он все еще нормальный, даже если сам лично решил встретить Новый год с самим Демоном Федором, в комнате оказался приемлемый стол. Русский достал с балкона, который оказывается прятался за плотными шторами, два походных складных столика и накрыл их скатертью. На них по-быстрому были снесены все блюда, а сами парни сели на многострадальный диван. – Не знал, что ты умеешь готовить, – пробормотал Федор, перекладывая себе в тарелку немного салата. – Я четвертый год один живу, – хмыкнул Дазай, разрезая курицу довольно острым ножом. После очередного шипения Достоевский отобрал у несчастного холодное оружие и принялся расправляться с блюдом самостоятельно. – Тут хочешь не хочешь, а научишься. Не всегда же консервами питаться? Я жить не хочу, но не в муках умирать же. – А до этого ты не готовил? – спросил брюнет, поднимая взгляд на собеседника. – Ты что будешь? – Вот это, – указав вилкой на кусок белого мяса, пробормотал шатен. – До этого у меня были те, кто мог покормить меня. Во всяком случае я всегда мог завалиться к Чуе, чтобы поесть. Да и ел я не особо много, – на последних словах фыркнул шатен. – Накахара присматривал за тобой? – почти удивленно спросил Федор, накладывая и себе немного мяса, после чего сел обратно. – Скорее мы присматривали друг за другом, – пожал плечами парень, принимаясь за свою еду. Он неожиданно легко говорил о таких тяжелых моментах своей жизни с Достоевским. День удивлений какой-то. – Я думал, вы не особо ладите, – пробормотал Глава Крыс мертвого дома, садясь к Дазаю полубоком. – Он просто дуется на меня до сих пор, – фыркнул шатен, морщась и пробуя мясо на вкус. – Как тебе, кстати? – Я пока не пробовал. – Ладно, – пожал плечами детектив, продолжая, – но он понимает, что иначе никак. Все же, он довольно умен, хоть по нему и не видно. Да даже если бы я остался и… – Дазай было уже погружался в разговор с самим собой, как его губы резко накрыли ладонью. Он перевел удивленный взгляд на брюнета. – Тш, – шикнул Федор, убирая руку, – не о работе, – меланхолично заметил он, ставя тарелку на их импровизированный праздничный стол и вставая с места. – Что пить будешь? – Виски есть? – с надеждой спросил парень. – Есть. Немного поев и выпив, обстановка стала еще комфортнее. Достоевский наконец перестал грозно зыркать, Дазай стал спокойнее, спрятав показное веселье, оставив только легкий интерес и детскую радость от ощущения праздника. – Ты так и не ответил на вопрос, – замечает брюнет, рассматривая алкоголь в своем стакане. Он сидит на диване с ногами, обхватив колени одной рукой. – На какой? – недоуменно спрашивает Осаму. Вроде на все ответил, только что говорили об отличающихся градусах водки в разных странах, и тут русский внезапно вспомнил что-то про вопрос. Хрен его разберет, что у него там в голове. – Что ты здесь забыл? После вопроса повисает напряженная тишина. Достоевский говорил будто бы безразлично, но Дазай нутром чувствовал подвох. Что-то тут не так. Осаму отставляет свой стакан на стол и кладет руки на колени, как-то даже визуально подбираясь. Создалось ощущение, будто зверек почуял опасность, хотя пока и не понял откуда, но уже готов дать деру чуть что. Брюнет продолжал рассматривать темную жидкость в бокале, краем глаза следя за собеседником. Переждав некоторое время, он наконец отставил бокал и повернул голову, смотря точно в глаза шатену. – Устал от одиночества, – утвердительно говорит Достоевский, внимательно смотря за парнем. Детектив шокировано распахивает глаза и это единственное, что выдает его нервозность в данный момент. Он говорит это так просто, будто Осаму не тот, кто всю жизнь это скрывает от всех. Блять, что это русский себе позволяет? Когда Дазай уже хочет что-то сказать, его прерывают. – Уймись. Птичка на хвосте принесла, – на эту явную издевку, сказанную все тем же почти безразличным тоном, парень не находит, что ответить. Он лишь подозрительно щурится, ожидая продолжения, которого не следует. Глава Крыс мертвого дома продолжает внимательно рассматривать его мимику, все также опираясь виском на свои колени. Эта передышка дает Осаму успокоиться и привести мысли в порядок. Не время терять голову. Ну знает русский, и что? Блять, наверняка знал и молчал весь вечер, какой же гад. – Кто? – спустя время все же спрашивает шатен, наконец возвращая на себя потрескавшуюся и изношенную маску невозмутимости. – В Агентстве никто не мог- – Накахара, – тихо прерывает его Федор, не меняя положения. – Ты не один такой заботливый, внимательный и умеющий вскрывать замки моей квартиры. Ох. – Чуя? – удивленно шепчет Осаму, смотря куда-то мимо Достоевского. Такого не может быть. Чтобы Накахара и сам додумался до того, что его бывшему напарнику плохо. Да еще и умудриться рассказать об этом Достоевскому, хотя они себя никак не выдали. Какой блятской магией воспользовался этот рыжий гном? Пока детектив теряется в своих мыслях, вычисляя, чем же себя выдал, Федор не сидит смирно. Парень отводит взгляд, давая Осаму иллюзию одиночества, спокойно допивает из своего бокала и встает. Уборка всего лишнего занимает пару минут, они неплохо так поели. Парень оставляет только миску с оливье, их две почти пустые тарелки и выпивку. У них нет шампанского, но из закромов русский достал какой-то элитный коньяк. Хрен знает, как он на вкус, но сойдет. Вернувшись, Федор опять залезает на диван с ногами, только на этот раз сразу разворачивается почему-то лицом к шатену. Дазай внимательно за ним наблюдает, не меняя позы. Хах, котик следит за крысой. Прекрасное начало года. Достоевский тем временем садится удобнее, бросает как бы невзначай быстрый взгляд на детектива, чтобы не взволновать жертву раньше времени, а потом рывком опрокидывает парня на себя. Это только с виду русский похож больше на щепку, что переломится от легкого дуновения ветра. На деле он не так уж и слаб, особенно, если одному дрыщу надо потянуть на себя другого дрыща, как понимает Дазай, лежа на костлявой груди. Шатен наверняка неудобно упирается носом Федору где-то между ребер. Не сказать, что самому Осаму в таком положении удобно, но он все еще придерживается тактики наблюдения. Будь что будет, все равно хуже не станется. Детектив почти вздрагивает, когда что-то холодное касается затылка. Ну, что ж. Этого и следовало ожидать. Когда-то же терпение Демона Федора должно было кончиться. Жаль, конечно, что еще до наступления Нового года. Сколько там? Последний раз, когда шатен смотрел на часы, оставалось семнадцать минут до двенадцати. Ожидания не оправдываются так же быстро, как и появляются. Федор кладет свою холодную ладонь парню на затылок, почти неосознанно тут же принимаясь поглаживать по мягким волосам. Осаму замирает на некоторое время, не зная, что ему делать. Вот же молодец, руку от холодного оружия отличить не смог. Просто класс. Детектив решает спихнуть это на адреналин от ситуации и алкоголь в крови. Через некоторое время парень все же приподнимает голову, от чего рука русского совсем утопает в каштановых прядях, и он наверняка больно упирается острым подбородком в грудь Федору. Коньячные глаза встречаются с внимательным взглядом глаз, цвет которых чем-то напоминает смесь красного и фиолетового. Интересное сочетание, непривычное. Хотя, у Огая тоже цвет странный... но о нем думать совершенно не хочется. У Достоевского взгляд интереснее, красивее. В какой-то момент Осаму даже кажется, что Глава Крыс мертвого дома смотрит как-то мягче, теплее, что ли. Но, возможно, это всего лишь отблеск от гирлянды... – Я понимаю, – вдруг твердо говорит Достоевский, смотря глаза в глаза. Осаму сначала даже теряется от этого голоса, зазвучавшего в полной тишине. Что?.. А потом резко распахивает глаза, попытавшись при этом подорваться с места, но его вовремя придерживают. Блять, Федор! Нельзя же так... – Тоже устаю, так что не против твоей компании. И улыбается. Еле заметно, но не так, как обычно. Не безумно и натянуто, не злобно или коварно, как бывало во время коротких стычек и переговоров. Конечно, там русские должны нагонять страх, чтобы сразу дать понять, что они не лыком шиты. Их должны бояться и будут, потому что они опасны. Нет. Сейчас это было как-то чуть кривовато, скашивая на один бок, но завораживающе. Черт... Осаму теряется. Он хочет сказать что-то, но в голове пусто. Быть может, все еще треклятый коньяк, но на него вообще не похоже. Скорее ласковые поглаживания чуть потеплевших рук, смягченное выражение лица и некоторая открытость разоружают. Дазаю нечем обороняться, против его оружия – лжи, облаченной в маски, – выставили мощнейшую защиту в виде понимания. Новый год встречали все на том же многострадальном диване. Осаму улегся удобнее, перевернувшись, чтобы облокачиваться спиной на чужую грудь. Федор включил на своем телефоне речь российского президента, чтобы все было по классике. Детектив честно признался после пары секунд звучания важного голоса дядьки в костюме, что ни черта не понимает. – Его не надо понимать, – фыркнул Достоевский, удобнее облокачивая телефон на грудь парня, – и так из наших его мало кто понимает. Под бой курантов с заедающего из-за низкой скорости вай-фая видео, был открыт и разлит коньяк. После тихого обсуждения безобидных планов на грядущий год, единодушно было решено, что коньяк хуйня и надо вернуть виски обратно. В двенадцать минут первого молчащий до этого телефон Федора как-то странно пиликнул. – Это что? – Сообщение от Пушкина, – невозмутимо ответил брюнет, беря гаджет в руки. – С праздником поздравляет? – усмехнулся шатен, накладывая себе немного салата. – Нет, в любви признается, – деланно-устало закатил глаза Достоевский, фыркая. – Ого, Его крысиное Высочество все же умеет шутить! – радостно воскликнул паршивец, вскидывая свой бокал и стукая им о бокал Федора. – Это надо отметить. – Иди нахуй, – все же усмехается брюнет и выпивает с этой бестолочью. Дальше все идет довольно забавно. Выпивший Достоевский – это что-то интересное. Он как бы такой же молчаливый, но уже не совсем хмурый и более охотный до слушанья болтовни. Легче на подъем, что ли. Внимательно выслушает какую-нибудь бредовую историю, что-то фыркнет на своем крысином себе под нос, отопьет из бокала и дальше смотрит – ждет еще чего смешного. Такой очаровательный. Даже придушить не так сильно хочется. В двенадцать тридцать два раздается звонок. Парни, от чего-то барахтавшиеся только что на диване в слегка пьяном угаре, удивленно повернули головы на гаджет, после чего Федор резко и очень даже трезво вскочил, на ходу приводя себя в порядок. – Что это? – удивленно спрашивает Дазай, растягиваясь во весь свой дохуя длинный рост на диване. – Звонок, – буркает Достоевский, нажимая на иконку принятия видеозвонка. – Николай, правда, поздно как-то, – вздыхает он, ожидая, пока сеть загрузит изображение и сам звонок. – Гоголь-кун? – на пробу зовет он, когда из динамика послышались какие-то шорохи. – Прошу прощения, Федор-сан, – буркает немного смущенно Сигма, пытаясь удобно взять телефон в руки под какие-то крики сзади, – но это я, Николай немного занят. – Сигма-сан, удивлен, – спокойно отвечает Достоевский, будто этого только и ждал. – С праздником, полагаю? – И Вас, – слегка улыбаясь, отвечает парень, наконец перестав мучить телефон. Сам владелец казино тоже выглядит довольно по-домашнему в просторной кофте и с фетровыми оленьими рогами на голове. – Николай попросил меня позвонить, потому что у него руки заняты, – на последних словах парень недовольно фыркает и закатывает глаза, явно недовольный поведением своего вроде как возлюбленного, – мы Вас не очень сильно отвлекаем? – Не отвлекаете, – мотает головой Достоевский, чуть улыбаясь. Сзади показательно-громко что-то бубнят, высказывая все свое недовольство, от чего непроизвольно улыбка на лице Федора становится шире. Сигма удивленно смотрит в экран, думая, что он допился уже совсем, раз ему улыбающийся Демон Федор мерещится, но тем не менее улыбается в ответ и куда-то идет. Крики и ругань набирают обороты в громкости, пока не оказывается, что это орет Гоголь. Ну, собственно... чего еще можно было ожидать? – Дост-кун? – кричит этот перевозбужденный золотой цыпленок. В руках у парня игровой джойстик, который он сжимает до побелевших костяшек, яростно при этом долбя по кнопкам в, казалось бы, хаотичной последовательности. – С Новым годом! Желаю тебе свободы! – начинает парень, перед этим быстро убедившись, что он в кадре, пока Сигма на фоне тихо посмеивается. – Исполнения желаний! И конечно же- сука! – рычит Николай, откидывая от себя джойстик подальше. Дальше следует фраза «game over», пока парень разочарованно пялит в экран, а Сигма цокает и ворчит что-то про «поговори, потом играй», на что Коля показывает ему язык. Потому что Сигма – бука, который не понимает ничего в развлечениях. – В общем, не проигрывай, Дост-кун, это хреново, – ворчит парень, наконец переводя взгляд на экран телефона. – Спасибо, Николай, – коротко усмехается Достоевский. Гоголь все не меняется, хах. Когда парень уже хотел было что-то ответить, на него сзади резко навалились и беззастенчиво прервали. – Это была Streets of Rage? – удивленно спрашивает Дазай, незаметно обхватывая Главу Крыс мертвого дома за талию и укладывая голову на его плечо, чтобы быть видным в кадре. – С Новым годом. – С Новым годом, – заторможенно кивает Сигма, удивленный новым лицом в кадре, пока Гоголь невозмутимо отвечает и с жаром начинает болтать с Дазаем еще минут десять о старых играх, пока остальные участники недовольно косятся на них и вздыхают, понимая друг друга. Ближе к часу ночи Федор предлагает расходиться, на что почти все довольно кивают. Крысенок еще раз поздравляет главного Крысика с праздником, на что получает почти такое же, но на этот раз законченное поздравление в ответ. Сигма просит прощения за то, что прервал их, медленно краснея. Достоевскому приходится мрачно успокаивать его под заливистый хохот шатена. За это Осаму позже получает подушкой по голове. Так начинается битва подушками. В середине третьего часа они уже полусонно целуются, удобно устроившись с ноутбуком на разложенном диване, хотя Дазай все равно полулежит на Федоре, наслаждаясь жизнью. Он обнимает парня за талию, лежа между его ног, и повернув голову в сторону стоящего на столе ноута. – Федор? – вдруг говорит Осаму, резко поднимая голову. – Мм? – полусонно мычит тот, переводя взгляд на парня. – Я знаю ответ, – до Достоевского даже и не сразу доходит, о чем говорит парень, но вспомнив, он понятливо мычит. – Я тебя забыл, – усмехается шатен и целует русского в щеку, пока тот пьяно смеется и отпихивает паршивого романтика от себя.~***~
От: Доставучий Осаму Дазай 01.01.20ХХ [17:42] таааак я могу еще заходить? ;)
От: Крысеныш 01.01.20ХХ [18:01] Я подумаю над этим.
От: Доставучий Осаму Дазай 01.01.20ХХ [18:14] это значит да? :D
От: Злой Крысик 01.01.20ХХ [18:23] Пошел нахуй.
От: Охуевший Осаму Дазай 01.01.20ХХ [18:35] :(