Королева греха

      Стук в дверь, тихий, но неожиданный, стремительно пробудил её ото сна. Маргери зябко шевельнулась на кровати. Очаг горел, не делясь теплом. Дрова похрустывали монотонно, усыпляюще, хотя сон не шёл к ней. Она высунулась из-под одеяла, раскрашенного в зелёные цвета Тиреллов, и слабым, будто простуженным, голосом разрешила войти. Дверь приоткрылась, и внутрь на цыпочках вошла Элла. Маргери с облегчением вздохнула. Она хотела бы подарить Элле улыбку, да губы, до жути пересохшие, ни движения бы не совершили. Элла, впрочем, и не нуждалась. Её густая коса растрепалась. Красивенькое изумрудное платье выглядело помятым. На зелёном полотне юбки алели пятна не то от вина, не то от крови, и желтели прикосновения грубых сальных пальцев. Когда она опустилась на постель, Маргери рассмотрела багровые засосы. Ими была усеяна белая юная шея и затянутая корсетом маленькая грудь. Кузина несмело ухватилась за тонкую ручку Маргери. Каштановые волосы, выбившиеся из косы, падали на левую сторону лица Эллы. Маргери, уловив нервную дрожь, отодвинула пальцами прядь волос и узрела синий след от чьей-то руки. Элла резко убрала её руку.  — Это из-за меня?.. — скорее утвердительно прошептала, чем спросила, Маргери.  — Да! — выпалила Элла, а затем опустила взор, полный слёз, и исправилась: — Нет. — Она поцеловала дрожащими горячими губами руку Маргери. — Это из-за того, что я сначала им отказала. Моя королева, у нас мало времени. — Элла виновато провела пальцем по кровати. Ткань изогнулась под её действием. — Он… — её взгляд вернулся к Маргери. — Он… то есть лорд… его величество зовёт тебя на ужин. Маргери покачала головой. Шесть дней она продержалась без еды и продержалась бы до самой смерти, лишь бы не даться ему. Элла нахмурилась и вцепилась ей в запястье.  — Он не спрашивает, Маргери. Он велит. Глаза Эллы налились сочувствием и болью.  — Он велел мне приодеть тебя и привести к нему. Силы взялись незнамо откуда, но, как только Маргери поднялась в постели, голова закружилась, и Элле пришлось держать её под руки. Кузина наспех вытерла её подсохшее тело смоченной в холодной воде тряпкой, вытащила из сундука лучшее платье, затянула корсет, чтобы оно не болталось на теле, собрала волосы в высокую причёску. Маргери, однако, увидев худобу шеи, распустила волосы. Она смотрела в зеркало и не признавала себя. Маленькая королева, Розочка… когда-то Лорас предлагал назвать её Светом Простора, а Гарлан и Уиллас добродушно соглашались. Розочка завяла. Никакие белила не скрывали тёмных кругов под глазами, впавших щёк и выпуклых жилок. Кожа превратилась в пергамент. Будто все надежды и чаяния отца и матери рухнули в один краткий миг. Звезда потухла над Хайгарденом.  — А что с королём Томменом? — поинтересовалась Маргери.  — Его не могут найти все эти дни. Его величество очень гневается… — речь Эллы прервалась, когда Маргери шлёпнула кузину по щеке.  — У тебя был и есть только один король — Томмен Баратеон, — заявила Маргери и пошатнулась. Мир темнел перед глазами. Не столь от голода, сколько от понимания, что она ударила Эллу по больной щеке. Маргери взялась за собственную руку, чувствуя зуд.  — Простите, моя королева, — ретировалась Элла. — Они… они сказали, что выбьют мне все зубы, если я не научусь называть королём его. — Девушка беспомощно расплакалась, и Маргери ласково притянула её к себе. — Для меня всегда только ты — королева. Я люблю тебя, Маргери, и сделаю всё, чтобы никто тебя не тронул.  — У тебя не получилось отправить письмо? — спросила Маргери тихо, глядя на чернеющую прорезь между дверью и проёмом.  — Они убили служанку, которую ты указала, — проскулила Элла. — Они убили всех воронов, они убили мейстеров и закрыли город, Маргери.  — Значит, помощь к нам не придёт, — равнодушно произнесла Маргери. Так произносит слова приговаривающий к смерти. Элла затянулась долгим всхлипом. Её дыхание кольнуло раскрытое плечо. — Но мы выживем, Элла, я клянусь тебе. Больше они не тронут вас. Не изнасилуют, не побьют. — Это всё сделают с ней, но она — королева, и главное для неё — благо народа, а не собственное. Маргери прикрыла веки. В их тьме, блаженной и спасительной, к ней явились бабушка, отец и мать, братья, Мегги и Элинор. Она привыкла ходить под опекой Лораса. Теперь он был на Драконьем Камне. Недалеко, но и не близко. Его ранили и пленили. Гарлан отправился защищать Щитовые Острова. Отец покорял Штормовой Предел. Бабушка наслаждалась свежестью хайгарденских садов.  — Однажды они узнают, что у роз есть острые шипы, — сквозь зубы с ненавистью проговорила Маргери. Громкие и пустые слова, предназначенные, скорее, для Эллы. Она — всего лишь женщина. Слабая, маленькая, юная. Где ей сладить с мужчинами? — Не знаешь, для чего он позвал меня? Он — единственное имя, коим Маргери могла называть его. Не лорд и уж тем более — не король. Да и человек из него ужасный.  — Он просто велел, — сообщила кузина.  — Что ж, пойдём, — ответила Маргери, решив наконец смириться. Элла раскрыла перед нею дверь. Мрак коридора дыхнул на неё солёным морским запахом. От него у неё вновь закружилась голова. Казалось, что этим ароматом был пропитан весь замок: от основания до верхушки самой высокой башни. Она крепче ухватилась за руку Эллы и приказала своим ногам не сгибаться. Во что бы то ни стало не падать ниц перед их пленителями. Судорожная дрожь пронизывала ослабевшее тело. Вокруг царило угнетение. Запуганные слуги не перешёптывались. Они опускали взоры и приветствовали её, если то было можно назвать приветствием, едва заметными кивками голов. Маргери слышала и разговоры. Громкие, хмельные, развратно-весёлые. Они походили на карканье ворон или крики чаек… Маргери сквозь дымку усталости прислушалась к возгласам. Не вороны, а стервятники. Хищные злые птицы, одетые в броню, которая придала бы им человеческий облик. Когда они стали попадаться на пути, Элла скрыла взор под тенью каштановых прядей и засеменила скорее. В отличие от неё, Маргери не чувствовала страха. У неё давно скручивало живот. Голод. Голод двигал ею. Аппетитные запахи доносились с кухонь. Мужчины бродили по комнатам с кружками эля и вина в руках, щедро расплёскивая пойло. Она ощущала жадные долгие взоры на своей груди и бёдрах, но не обращала никакого внимания. Она оживала с новым шагом. Быть привлекательной и желанной значит жить. Ощущать голод значит жить. Лишь страха не хватало. Перед тронным залом их остановил невысокий однорукий человек. Он снял броню с Меррина Транта. Белый плащ уже собрал красные, чёрные и серые цвета. Прямо Радужная гвардия.  — Куда, девчушки? — сладко спросил он.  — К королю, — твёрдо сказала Элла. Человек облизнул раненые губы и посмотрел на Маргери.  — Ты что ли - цветочек? — Его пальцы, мозолистые и сухие, подняли подбородок Маргери, призывая её смотреть ему в глаза, дымящие похотью. — Бледновата ты, — заявил мужчина, повернув её голову вбок. — Королю такая тусклая не подойдёт. Но я — твоё спасение, моя дорогая, и быстро могу придать твоим щёчкам цвету. Губки ты искусаешь до крови, а глазки зажгутся от слёз.  — А голова твоя тупая будет на пике висеть в тот же миг, — послышался второй голос. Мозолистые пальцы выпустили подбородок Маргери. Из-за дверей вышел второй мужчина. Его было сложно не узнать. Бастард из Дрифтмарка, Ауран Уотерс, молодой, стройный и красивый, валирийской внешности и хищного нрава. Королева Серсея опрометчиво назначила его адмиралом. Теперь он служил у нового короля. Более богатого и развязного. Он осмотрел её без тени интереса и обратился к Лукасу: — Веди её к королю, Лукас, а то он заждался. А ты знаешь, каким он бывает, если его заставляют ждать. Маргери, уверенно держа руку Эллы, последовала в тронный зал, однако кузину тут же оттащили от неё.  — Твоё участие не понадобится, — сказал тот, кого звали Лукасом. Маргери услышала за собой скрип петель. Одинокая слеза скатилась по её белой щеке. Она наспех вытерла её, чтобы предстать перед ним стойкой. Но стойкость вся куда-то улетучилась. Богатый стол, накрытый для двоих, источал пряные ароматы. Она узрела сочное мясо в меду, красных крабов, рыбу, пироги, тушёные овощи и вино, блестящее красным шёлком в золотых кубках. Свет и вид еды окончательно лишили её страха. Ей подумалось, что вот-вот придёт Серсея с Томменом, служанка попробует блюда и разрешит есть, и они все примутся за ужин. Мёд потечёт по её дрожащим пальцам и обсохшим губам. Вино обожжёт пустой желудок. Одно радовало Маргери в создавшейся ситуации — Львица проиграла. Лораса разбили на Драконьем Камне, Ауран Уотерс оказался перебежчиком, королев заперли в септе Бейелора. Но Маргери выкупила себе жизнь, а Серсею закрыли вновь. Держась за живот, Маргери обратила взор на Железный Трон. Мечи поедали свет пламени, и острые наконечники выглядели обагрёнными кровью. Над ним повесили два штандарта: чёрный, с золотым кракеном, и синий, с красным глазом, над которым несли железную корону два ворона. Холодок змеёй прополз по спине. Хозяин герба стоял около трона. Его одежды состояли из чёрного и золотого цветов, а на голове сидела чёрная корона, сливаясь со смолью его волос. Видимо, корону сделали в Королевской Гавани. Маргери видела на нём другую. Менее богатую, с зубами акулы. Он повернулся медленно, сверкнув голубизной правого глаза. Тяжёлый утеплённый плащ должен был мешать ему грациозно ходить, но он, напротив, двигался весьма плавно. Джоффри часто ранился о торчащие мечи. Маргери ждала, что захватчик тоже уколется. Этого не случилось. Трон принял его, как своего.  — Когда я захватил город и мои люди вытащили тебя из септы, что тебе сказали? — спросил он. Маргери осторожно спустилась по ступеням в просторную залу. За неимением руки Эллы, она ухватилась за платье. Путь был чрезвычайно коротким.  — Что я теперь свободна, — глухо отозвалась Маргери, не надеясь, что собеседник услышит. Сердце от кружащих запахов билось быстрее. Она отвела взор от стола, прерывая свои желания побежать к нему и поглотить блюда кусок за куском. — Но я пришла сюда по вашему приказу, а не по своему желанию.  — Ты неправильно растолковала понятие свободы.  — А вы и ваши люди не объясняли, как его истолковать.  — Подданные должны слушать короля, — мягко объяснил он.  — Вы — не король, — возразила Маргери. Эхо троекратно отразилось от стен. Сам замок повторил её слова. Она не верила в них. Собеседник растянул синеватые губы в ледяной ухмылке. — Вы играете в Эйегона Завоевателя, но являетесь лишь чудовищем, — строго, как наставница, добавила она.  — Я — чудовище? — невинно удивился он.  — Вы атаковали мою родину, вы потопили сотни кораблей и вызвали монстра из глубин, вы грабите и насилуете, вы продаёте людей в рабство, плюёте на законы богов… Она внезапно закашлялась. Стало невыносимо трудно дышать. Маргери согнулась пополам от кашля и не услышала его подступления. Сильные руки взяли её хрупкую фигурку в плен. От него повеяло теплом, и Маргери вжалась пальцами против воли в шерстяной дублет. Навязчивого солёного запаха в нём не было. Он пах ветром, пах свободой и пах чернилами. Либо же он пах ничем, и свежесть врывалась в залу из окон, свободу она желала всем сердцем, а чернила — это всего-навсего смесь ароматов еды…  — Эйегон Завоеватель тоже был чудовищем, но таким далёким от тебя, — голос его смягчился. — Ты знакома с ним по книгам и рассказам прабабушек, которые читали те же книги, и вы все боготворите Таргариенов, ибо у них были драконы. А драконы, королева Маргери, дышали огнём и сжигали людей. — Тяжёлый плащ лёг на её плечи, и сквозь ткань, дарованную ей, проступило тепло человека, что носил это. Тепло, одновременно ненавидимое ею и такое приятное… Её охватывал озноб в последние дни, и оставил только сейчас. Он отодвинул рукой прядь волос с её уха и приблизился синеватыми губами к ней: — Я прощаю тебе твои слова, потому что ты боишься. Мейстерам велено приукрашивать россказни о королях. И вскоре так же будут приукрашивать и рассказы обо мне. Я — не насиловал, а спасал Королевскую Гавань от королевы Серсеи. И тебя спас, голубка. — Он отодвинулся. Синие губы скривились в бесцветной улыбке. В голубом глазу отразилось её смущённое лицо.  — Никто никогда вас не прославит, — выдохнула Маргери прямо в его лицо. Самоотверженный шаг. Пусть боги увидят её смелость и воспоют её. Новые и Старые. Ещё бы топнуть ногой и сбросить плащ, но плащ дарил ей столь необходимое тепло, потому Маргери отказалась от этой затеи. — Вы — скользкая гадина, приплывшая к нам. Он восстал над ней высокой стеной. Мощной и величавой. Зубцы чёрной короны озарились рыжим светом. Маргери, ожидая удара, неловко переступила с ноги на ногу.  — Ты голодна, маленькая королева. Твои слова — яркое отражение мыслей о беспомощности и гибели. Я дал тебе волю, если ты помнишь. Что я предложил тебе?  — Стать вашей королевой, — деревянно промолвила Маргери.  — Да. Стать моей королевой. Но ты отказала. Ты предпочла страдание, и вскоре окончится седьмой день, как ты не ешь. Впрочем, красота твоя никуда не исчезла. Угловатость и мягкость сошлись в девичьем стане. Ты как нежная фарфоровая куколка.  — Брать меня в жёны — плохая примета, так говорят люди.  — Простой народец, что они понимают, кроме своего копошения в земле? Жизнь хранила тебя для того, кого не именуют бастардом или мужеложцем. Ты зовёшь меня скользкой гадиной, но вся жизнь — один сплошной скользкий червь, буравящий землю. А мы все — его часть. Липкая, мокрая и неприятная. Разница лишь в глубине наших грехов. Она следила за каждым шевелением его губ. Этот чернильный запах исходил от них. Он дурманил её ноздри. А слова будто гипнотизировали Маргери. Чем дольше она глядела в голубой глаз, тем чище и красивей он становился. Цвет напоминал ей безоблачное небо, бескрайнее, далёкое, которое сейчас можно с лёгкостью коснуться рукой. Чтобы увидеть истину, надо заглянуть в оба глаза. Будь она сильнее, взялась бы за чёрную нашлёпку и оттащила её от левого глаза.  — Вы говорили о том с верховным септоном? — спросила Маргери, вспомнив наставления Его Воробейшества. Тихий смех был ей ответом.  — Я дал верховному септону избавление от всех его грехов гораздо более действенное, чем его прогулки. Он отдал всего себя оголодавшим крестьянам. Мороз стиснул грудь Маргери. Она представила, как септона раздевают догола и бросают в гущу крестьян, разъярённую и дикую.  — Этого не было, — выдохнула Маргери.  — Было. Святой человек, желающий запретить удовольствия. Он сказал мне, что никогда не отречётся от веры, но я и не просил его отрекаться. Я выдал его бушующим крестьянам. Они и не думали защищать проповедника. Толпа накинулась на старика с оглушающим рёвом. Ослабевшие, они обрели силу и веру, что гораздо сильнее веры в Семерых, и разодрали септона на части. Палец за пальцем. Потом руки и ноги. Мужество его попало собакам, а голову кинули мне, и я разрубил её на части.  — Вы — сам хаос, — выплеснула девушка. — Вы — бездна без света. Наши грехи ничтожны по сравнению с вашими! — Она поразилась силе своего голоса.  — Нет грехов и пороков. Нет света и тьмы. Нет правды и лжи. Есть день и ночь, мужчина и женщина, небо и земля, океан и суша. Его бред пугал Маргери, пробирал до дрожи. Он говорил, что нет лжи, но лгал сам другим и себе. Он говорил, что нет тьмы, а сам состоял из всего чёрного: чёрные волосы, чёрная корона, нашлёпка на глазу, одеяния. Единственное светлое в нём — голубое око.  — Ложь в том, что вы — король… — сказала Маргери. Рука её покоилась меж его двух. Он держал её не крепко, в любой момент она могла вырваться, убежать, но не пыталась.  — Ты вся дрожишь. — Он улыбнулся. — Твой рассудок медленно погибает. Сегодня твои страдания окончатся. Пойдём. — Плавно он подвёл её к столу, усадил и присел рядом.  — Я не хочу окончания моих страданий, ваше величество, — медленно проговорила Маргери, глядя на плещущееся вино. — Я хочу, чтобы закончились страдания моих сестёр. — В бордовой поверхности отражался лик короля. Голод возник в его прямом долгом взоре.  — Ты станешь моей королевой, — решил он.  — Я сделаю всё, что вы пожелаете. — Маргери оторвалась от вина и обратила взгляд на сидящего по правую сторону от неё короля. Он положил свою руку на её трепещущую правую и обхватил её пальцами столовый прибор. Направив серебряные зубья к тёмному мясу в медовом соку, он наколол кусочек и поднёс к её губам. Запах обворожил её. Жирный сок стекал вниз, на тарелку. Маргери от близости еды будто ожила. Она захватила губами предоставленный кусок и в полной мере насладилась его сладостью. Мясо таяло во рту. Не пересолено, не приторно. Нотки привкуса сладковатого тушёного лука, пряных специй и мёда образовывали гармонию, и не сбивали благородного вкуса мяса. Возможно, это был телёнок, успевший окрепнуть. Она закрыла глаза, тщательно пережёвывая долгожданный кусок. В животе разлилось тепло. К её губам поднесли кубок и дали сделать один маленький глоток. Вино обожгло её горло и озарило розовым цветом щёки. Жизнь возродилась в ней.  — Ты будешь верна мне без остатка.  — Я буду верна вам без остатка, — подтвердила Маргери. Она крепче обхватила вилку и, наколов ею ещё один кусок, предложила синим губам. Они расплылись в сияющей улыбке, а затем вобрали в себя кусок.  — Угадаешь, что это за мясо? Догадка пронзила Маргери вспышкой света, исходящей от короля. Его небесный глаз смеялся.  — Львиное, — негромко произнесла она и поглотила второй кусок. Жирный золотой сок был столь вкусен, что она и не думала останавливаться. Её охватило безумное торжество над сломленной королевой Серсеей. Страх растворился в багровом омуте вина. Блаженство переменило её. Она нашла в себе чуждую все эти роковые дни лёгкость и мягкость. «Надеюсь, она не сможет рычать у меня в животе», — подумала Маргери прежде, чем синие губы легли на её щёку. Маргери, чуя аромат еды, исходящий от синих губ, не удержалась и подалась к нему. Она собрала с его губ вкус мяса, слизала с языка медово-маслянистую сладость. На прикрытых веках, в их полной темноте, возникли образы игрищ, за которые их с кузинами отправили в септу Бейелора фанатики. Как Элинор и Мегги опускались на колени перед Лазурным Бардом, сбрасывали ловкими руками портки, хихикали, растирали ладонями его тело, а затем приближались ртами к его набухающему мужеству. Она разорвала поцелуй с томным вздохом. Желание пронзило её и натянуло жилки на теле, как тетиву боевого лука. И Маргери без труда поддалась длинным пальцам короля железнорождённых. Он рванул на ней корсет и высвободил пухленькие грудки. Маленькие твёрдые башенки сосков скрутили до саднящей боли и оттянули на себя. Она всхлипнула, не разрывая зрительного контакта. Голубой глаз покрылся бледно-серым туманом. Человеческий голод бывает разным. Серсея обвиняла её в том, что Маргери не сохранила девственность. Правда лишь в том, что первым мужчиной Маргери были её пальцы. Разве в том была вина? Маргери не знала, но она возжелала предаться страстному падению с Эуроном Грейджоем. Он лез глубокими и томными поцелуями по шее к ложбинке меж грудей, пробирался к неровно дрожащему от дыхания животу. Он чувствовался на каждом сантиметре кожи. Волоски от мерных и уверенных мужских касаний слегка вздымались, выдавая её чувства. Маргери захватила со стола кубок и выпила вино до дна, чтобы погрузиться в бесконечную бездну мрака всей душой, чтобы не помнить наутро этого сумасшествия. Слова Эурона стучали у неё в голове: «Греха нет». Есть день и ночь, мужчина и женщина. Красные капли пролились на подбородок и щекотливо стекли по шее вниз. Мир закружился перед ней. Помещение растаяло, запахи развеялись по ветру. Чёрный плащ упал с её плеч. Нечто тёмное подняло её в воздух. «Шторм», — подумала Маргери, ловя ноздрями свежесть ветра, исходящую от смольных волос. Он вознёсся широкими шагами будто к солнцу. Земли под ногами не ощущалось. Она парила над миром в цепких руках, не похожих на человеческие. В порыве Маргери нечаянно подняла руку и укололась об зубец короны. Кровь тёмными каплями полилась из пальца, и Маргери языком собрала её. Кровь пахла железом. Голубой глаз посмотрел на неё с любопытством, но его хозяин лишь резко и молчаливо посадил её на неудобное, жёсткое сидение. Платье задралось, и её ягодицы мазнуло холодом залы. Она вцепилась руками в спинку кресла, состоящего из кольев, и прогнулась в спине, подставляя тело взгляду нового короля. Сколько раз ей хотелось попробовать сесть на Железный Трон, но сдвинуть толстую задницу королевы Серсеи не удавалось. Тёплые ладони легли на её плоский живот. Эурон чувственно дотронулся губами до её шеи и впечатался всем телом в её. Имя, доселе пугающее и содержащее в себе зло, приняло новое звучание. Он был стихией. Штормом. В голосе и хриплом дыхании слышались нотки рокочущего в небесах грома. Король взрыкивал, хлопая по стройным белым бёдрам. Элементы его одежды: заклёпки, бляшка ремня и цепь на шее звякали при новых пылких касаниях. А она прижималась к нему. Его манила её девическая слабость. Её манила объявленная им вседозволенность. Он считал, что захватил её в свой плен, а она — что получила некую свободу, хотя бы на краткий миг. Свободу от всего мира. Маргери громко постанывала. Эхо собственного голоса, отражённое от стен тронного зала, доставляло неимоверное удовольствие. Её голос напоминал журчание ручья. Звонкое и чистое. В этом не было ни любви, ни ненависти. Лишь дикое, граничащее с животным, стремление к взаимной близости. Наслаждение, какого она прежде не ведала, накатывало на неё волнообразно. Кроткие поцелуи в области плеч, ритмичные движения мужских бёдер, поглаживания на животе. Он сорвал её шипы. Он сделал её мягкой и гибкой, будто она слеплена из глины. Маргери почувствовала, как его рука переместилась на волосы. Пальцы аккуратно собрали пышные локоны в хвост. Он накрыл её губы своими, задвигал упорно языком, замедлив темп снизу. Белые капли обагрили её бёдра и упали на жёсткий трон. Сердце билось громко и беспощадно быстро. Уняв дрожь в бёдрах, Маргери слезла с трона. Неосторожно повернувшись, она едва не задела открытым локтём наконечник одного из торчащих мечей. Эурон отвёл её руку. Он кое-как затянул на ней платье и помог спуститься.  — Твои кузины останутся, чтобы заботиться о тебе, но мужчины будут трогать их, если они того захотят. Они шли по коридору в её комнату, и все пристально глазели, предварительно кивнув королю.  — Если я узнаю, что они задумывают измену, я прикажу тебе лично перерезать им глотки. Маргери уже не слышала его слов. Она доверяла теплу, что струилось по всему её телу. Под двумя парами юбок было мокро и липко. Она мяла пальцами ткань, думая о том, как войдёт в комнату и, распластавшись на постели, даст волю своим рукам.  — Благодарю вас, ваше величество. — Маргери учтиво присела в реверансе. Она не хотела встречаться с Эуроном взглядом, но он настойчиво поднял её подбородок. Его глаз, кажущийся чёрным при тусклом освещении нескольких факелов, жадно осмотрел её губы. Большой палец накрыл их, и Маргери прикусила его губами, чтобы сделать королю приятное. Он поспешно вынул палец.  — Не забывай свои клятвы, — попросил он и ретировался вдаль. Маргери ещё долго слышала эхо его направляющихся прочь шагов. Оставшись в тишине, она бесшумно вошла в комнату. Элла, дремлющая у кровати, немедленно проснулась. На ней не было новых побоев и засосов. Она бросилась в объятия Маргери.  — С тобой всё хорошо? — прошептала кузина. — Он не бил тебя? Маргери неуверенно коснулась руками её спины и умиротворяюще провела вверх и вниз.  — Нет, не бил, — глухо отозвалась Маргери. Она скрывала под юбками его страсть, но не могла показывать Элле, что всё это было приятным. Это — несправедливо. — Больше они вас не тронут, если вы сами того не захотите.  — Маргери, ты… ты — святая, — сказала Элла и расплакалась.  — Я — самый грешный человек на этой земле, — ответила Маргери, вспоминая слова короля о грехах. Спустя неделю она принимала, сидя на коленях Эурона в Тронном зале, явившегося из Штормового Предела отца. На ней блестела маленькая чёрная корона с такими же зубцами, как у короля. На белой шее алели следы его горячих поцелуев. Будь перед троном леди Оленна, она бы прокляла внучку, но лорд Мейс покорно склонил колена, ведь Эурон сделал его дочь истинной королевой.