***
О’Нил никогда себе не говорила о том, как отцепила лямки сарафана под аккомпанемент сбитого дыхания Вишни и никогда не признается маме, что ее единственный раз, «просто попробую» затянулся неприлично долго; неприлично-странно испугалась своего стона, ударившего по ушам, отрекошетив от потолка. О’Нил приходит с робким-решительным стуком в дверь — сразу с негласным обещанием отдаваться ровно столько, сколько длятся бесконечные часы ночи. Она как сон — не возьмет ничего за проведенное время; она — бесплатный сыр, но в мышеловке. Вишня хочет ее одним только скользким-азартным взглядом; его движения рядом с ломаной неуверенностью О’Нил чересчур женственные-мягкие, кажется, даже пахнет отдаленно сладко; Сара — шоу для него: то, как стыдливо она скидывает легкую джинсовку и то, как неумело-решительно она звенит цепочкой на шее Вишни, проходясь пальцами по чувствительности шеи. У нее к нему — не больше подросткового интереса, может, чуть извращенное влечение — тягучее-сладкое. Шанс бунта, причина «просто попробовать». Он — змей-искуситель, сломал решетку между — собой- исповедателем и — Сарой — прихожанкой, подтолкнул к изгнанию из Рая; О’Нил травится яблоками в Раю в шалаше. Они — буквально одно целое, греховное месиво из стыдливости и похоти на сбитом постельном белье, грязное пятно на нормах морали. Колкое чувство внизу живота, будто карты удачные попались, а не только податливое тело. О’Нил утопит в наигранном-судорожном стоне болезненность: не физическую скорее, а временный эмоциональный порыв, где на разводах потолка она видит расстроенное материнское лицо. Вишня не обнимет Сару, засыпая: даст возможность с утра уйти без комичных попыток не разбудить, — своеобразная забота. О’Нил — бедная девочка — теряет все, что можно на выцветшей простыне хостела, сдаст все свои чувства вместе с ключами номера. Она умирает с блеском для губ, чтобы ночью красиво его слизать.xoxo lovely love