***
Лютик не помнит когда успел влюбиться… Всё это он осознал совсем недавно, но думал, что испытывает отнюдь не дружеские чувства к своему другу довольно давно. Случайные, как бы мимолётные прикосновения, когда он едет позади Геральта и ему приходиться неловко цепляться руками за широкую спину, чтобы ненароком не свалиться с лошади; ночные разговоры у костра под звездным небом, возможность прижиматься ближе, под предлогом того, что ему холодно; баллады, которые ведьмак ненавидит, но все равно продолжает слушать; сердитые, усталые взгляды, в которых на самом деле (в этом Лютик не сомневается) есть море нежности и добра; золотые глаза с вертикальными зрачками, которые могут быть по-настоящему тёплыми; шрамы, которые Юлиан продолжает разглядывать по ночам, пока Белый Волк спит. Он не перестаёт удивляться, как Геральт живёт с таким огромным количеством боли всю жизнь, ему хочется целовать каждый из них, пока она не угаснет навсегда… Во все эти маленькие, казалось бы совсем незаметные чёрточки, Лютик как раз и влюбился. И он готов был отдать эту любовь тому, для кого он её хранил, но жизнь далеко не так сладка, как её описывают в романах. И даже если жизнь барда можно было сравнить с самой романтичной балладой, то она непременно имела бы печальный конец. Потому что у Геральта появилась та, ради которой он был готов на всё. И «той самой» был отнюдь не Лютик, а чародейка с иссиня-чёрными волосами и холодными сиреневыми глазами.***
…Зато помнит, когда это началось. Чувство ревности сменилось другим, более знакомым, и Юлиан почувствовал, что вот-вот раскашляется. Внезапный кашель охватил его лёгкие, заставляя согнуться пополам от боли в груди. «И откуда бы ему взяться?» — подумал бард, вытирая рот рукой. Поднеся её поближе к лицу, он разглядел размазанные следы крови. Конечно, это же обычный кашель, возможно, он подхватил его в одном из путешествий с ведьмаком. Да уж, ему стоило надевать вещи потеплее, а не щеголять в лёгких костюмчиках. По крайней мере, так думал Лютик тогда. Ох, если бы он знал, как сильно ошибался.***
— И сейчас я прошу от жизни только одного — чтобы она спровадила тебя подальше от меня! — Геральт прорычал это и отвёл злой взгляд в сторону. — Да, хорошо, я понял. Узнаю от остальных, что дальше было… — из-за обиды, застрявшей в горле, у него с трудом получалось выговаривать слова, так что последнюю фразу он почти выдавил: — Бывай, Геральт, — бард развернулся и медленно поплёлся назад. Ведьмак ни разу не оглянулся. Новый приступ кашля настиг парня почти сразу. Горло сдавила боль, и на руки попали капли крови с примешанными к ней жёлтыми лепестками. Лютики.***
Когда Юлиан первый раз узнал об этом, он даже нашёл в себе силы болезненно рассмеяться — это было настолько нелепо, что даже смешно. Подумать только, внутри него расцветали смертельные жёлтые цветочки. Лютики. В тот день, бредя по дороге менестрель наткнулся на знахарку, торгующую зельями. Увидев сильно кашляющего парня, она жестом подозвала его к себе. Внимательно посмотрев на него, она произнесла: — Ты болен, юный бард. Если тот, кого ты любишь не ответит взаимностью, то в скором времени ты умрёшь. В тот день Лютик получил свой смертный приговор.***
Лютик поспешил подальше от этого места и от Геральта. Он чувствовал, как внутри распускаются всё новые и новые бутоны ненавистных жёлтых цветов, опутывая тонкими стеблями его лёгкие. На губах постоянно ощущались противные лепестки со стальным привкусом крови. Обжигающая боль в груди не оставляла его. Кашель не прекращался, становясь хуже. Крови становилось всё больше, а на смену лепесткам пришли целые цветки. Шли дни, а Лютик кашлял не переставая, желая дойти до ближайшей таверны и не умереть. Он напился так сильно, что не смог встать, даже когда хозяин начал орать на него, чтобы он убирался отсюда или платил за комнату. Почти все деньги он потратил на выпивку, так что о ночлеге не могло быть и речи. В итоге бард оказался вышвырнутым за порог в ледяные объятья осенней ночи. Лютня полетела следом и обиженно зазвенела струнами, ударившись о мокрую от недавнего дождя плитку. В голове помутнело, и бард опустил тяжёлые от усталости веки.***
Он проснулся от того, что чужая рука убирает с его лба холодное полотенце. Приоткрыв глаза, он увидел знакомые очертания лица и тут же сел на кровати. — Г-Геральт? Что ты здесь делаешь? Ты же сказал, что больше не хочешь меня ви… — Лютик, блять! Даже когда я в очередной раз помогаю тебе, ты всё равно не можешь помолчать! Лютик искренне улыбнулся. Перед ним стоял его Геральт, немного уставший и хмурый, но зато такой родной. — Лежи, — грубо сказал ведьмак. — Я нашёл тебя ночью, валяющимся в грязной луже, у тебя был жар. Как же тебя угораздило опять вляпаться во что-то? Вечно мне приходиться тебя спасать, — он закатил глаза и, тяжело вздохнув, подошёл к барду. Мокрое полотенце опустилось на его лоб, отдавая приятным холодком, на что Лютик довольно прикрыл глаза, но очередной приступ не заставил себя ждать. Он снова закашлялся, выплевывая на руки порцию крови и лютиков. Геральт озабоченно покачал головой и нежно провёл тканью по щеке Юлиана. От близости кашель поутих, и прочные стебли цветов ослабили хватку. Лютик вымученно улыбнулся и посмотрел на ведьмака, задерживая на нём взгляд. Последний убрал с его лица растрепавшиеся пряди непослушных волос, заправил за ухо. Бард резко схватил его и руку и прошептал: — Прости, Геральт, я доставил столько неудобств… Я… — Лютик, — Геральт отвел взгляд и нахмурился. Следующая фраза далась ему с трудом, — Это ты меня прости, я не должен был тогда кричать на тебя и… В общем, прости… — он снова посмотрел в сторону. Почувствовал, как по руке скатилось что-то мокрое, обеспокоенно посмотрел на барда. — Лютик, ты плачешь? — А? Что? Нет-нет, Геральт, что ты, вовсе нет, — он стал размазывать слезы по лицу. Просто в груди стало так много места, что он наконец-то, спустя столько месяцев, смог нормально вздохнуть полной грудью. И расплакался от счастья. Геральт положил руку на его лоб и тихо произнёс: — Тебе стоит поспать… Юлиан… — сухие холодные губы невесомо коснулись его лба, и бард забылся беспокойным сном.***
Нет, Лютик вовсе не проснулся от нежного поцелуя в губы или сладкого «проснись, милый». Он проснулся от уже привычного кашля. Снова чёртовы лютики и кровь. Много крови. Опять. Менестрель непонимающе, с трудом сел на кровати и огляделся. В комнате никого не было, на стуле висела только его одежда, а из окна, к которому бард тут же подбежал, не было видно Плотвы. Ни намёка на чужое присутствие. Только записка, одиноко лежавшая на старом столе. Лютик взял её дрожащими руками и некоторое время просто смотрел на неё, будто боясь читать. Но он и так знал, что там было. Развернув лист бумаги, он увидел неразборчивые буквы, складывающиеся в короткие слова: было видно, что автор торопился, когда писал. «Прости, что уехал так внезапно. Мне нужно к Йеннифер. Выздоравливай.» Ниже стояла такая же неразборчивая подпись: «Геральт» Письмо закружилось и медленно опустились на деревянный пол, который в следующий момент окрапился каплями багровой крови. Лютик задыхался от собственного кашля. Внутри него, раздирая лёгкие и сердце, прорастали ядовитые цветы. В голове стучало, било по вискам, разносилось эхом по всей башке, вдалбливалось в мозг лишь одно имя «Йеннифэр». Парень упал на колени и очередной раз согнулся от боли в груди. На надежду, которая вчера зародилась внутри него маленьким огоньком, вылили огромный таз ледяной воды. Она потухла окончательно и навсегда. Бард был уверен в этом более чем. Осталось только найти место, где можно спокойно умереть. Собрав последние силы в кулак, Лютик с трудом поднялся с пола и, одевшись и прихватив с собой лютню, тяжело вышел из комнаты. На полу остался лежать окровавленный жёлтый цветок.***
— Бард-Лютик. Не знаешь такого? — Нет, милсдарь, не знаю. — Зараза, — ведьмак недовольно фыркнул и пошел дальше. Он уже два месяца безуспешно пытался найти поэта. В каждом городе он заглядывал в каждый трактир, но везде говорили, что-либо не знают его, либо, что он был здесь пару дней назад. Геральт злился, слыша песни Лютика, исполняемые чужими хриплым голосами, и со злостью уходил. Глас рассудка твердил ему, что нужно срочно найти трубадура, иначе случится непоправимое. И Геральт искал. Но не мог найти. Ведьмак описывал внешность Лютика очередной старушке, торгующей разными травами. — Ходит в легком костюме, таскает лютню, на которой очень любит бренчать, и чрезвычайно болтливый. — Видела такого паренька, как вы и описали, примерно два часа назад. Только он совсем не болтливый был, шёл, опустив голову, весь грустный какой-то. — Ты его видела? — встрепенулся Геральт. — Куда он пошел? Отвечай! — Во-о-он туда, — старушка махнула рукой в сторону леса. — Туда и пошёл. — Благодарю, — ведьмак без лишних слов забрался на Плотву и устремился к беспроглядной стене деревьев. Он отыскал умирающего Лютика на одной из полян. Юлиан лежал с закрытыми глазами и иногда сотрясался от нескончаемого кашля. Вокруг него растекалась кровавая лужа вперемешку с цветами. — Лютик! Ты ранен, Лютик? Что случилось? — Геральт подбежал и схватил его за запястья. — Геральт… — Юлиан приоткрыл глаза и закашлялся. — Мне уже не помочь, я умираю, Геральт… — он запачкал кровью руки ведьмака. — Я… Кх… — он выплюнул новый цветок прямо на одежду. — Тебе что-то нужно? Я позову лекаря, я не позволю тебе умереть, — Геральт уже собирался встать, но поэт остановил его мягким движением руки. — Не нужно, Геральт, — он слабо улыбнулся. — Позволь мне кое-что сказать… Кх… — кровь. Кровь. Кровь. Лютик лежал на коленях ведьмака и медленно умирал. Последний, в свою очередь, засмотрелся в небесно-голубые глаза барда. И почему он раньше не замечал этого? — Я надеюсь… кх… Я надеюсь, что был полезным попутчиком для тебя, мой ведьмак, я… — он вдруг зажмурился, открыв рот в немом крике, и Геральт заметил, как что-то зелёное пробивается сквозь горло, пытаясь вылезти наружу. Было уже слишком поздно. Цветы внутри трубадура проросли сквозь лёгкие, добрались до сердца. Воздух кончался. Парень что-то беззвучно пролепетал, прежде чем его горло прорезал жёлтый, распускающийся бутон лютика. Ведьмак успел прочитать по губам менестреля безмолвное «люблю тебя», прежде чем в голубых глазах потух огонек жизни.***
Он отыскал знакомую поляну и спрыгнул с лошади. Тихо подошел к небольшой могилке, заросшей жёлтыми цветами, осторожно ступая по траве. Медленно опустился на колени, провел рукой по прохладному надгробию, нежно обводя пальцами буквы, складывающиеся в до боли родное имя, выгравированные в толще холодного камня. — Прости меня, Лютик… Нет, Юлиан. Прости меня… Уходя, мужчина с белыми волосами оглянулся. Теперь среди желтеющих лютиков, выделяясь, лежала незабудка. Такая же небесно-голубая, как его глаза.