Я пишу о смерти и любви

Дорогая Молли, Я знаю, что когда всё закончится, ты сможешь вернуться домой. Жаль, что я не смогу. Молли, я пишу тебе о смерти и любви. О монстре, которым я стал, и о монстре, который стал для меня всем. Молли, я пишу тебе о себе и Ганнибале Лектере. Сейчас я вижу всё так чётко, как не видел никогда. Возможно, даже он не видит, не предугадывает всего так, как я. Я даже чувствую некое превосходство — это всегда было молчаливой схваткой, наши отношения, где кто-то побеждал, а кто-то получал новый шрам. Беделия права — виной моих шрамов было то, что я всегда оставался собой. Он хотел меня сломать, я знаю. Хотел превратить в игрушку, что прикроет его злодеяния в момент, когда скрывать больше не будет сил. Он хотел сделать из меня себя. На самом деле, он сделал это. Не Чесапикского потрошителя, нет. За это он готов был платить. Готов был платить ради меня. Возможно, Беделия завидует мне. Завидует, как психиатр — ведь никто не поймёт Ганнибала лучше, чем я — и как та, кто была с ним рядом. Он никогда её не любил. Странно, что я называю это любовью. Я люблю тебя, Молли, ты знаешь это, и я люблю Уолтера. Но часть меня всегда будет возвращаться к нему. Я так и не смог вырезать её, я никогда не смогу. Пока его голос звучит в моей голове, я буду в нём нуждаться. А звучать он будет до самой смерти. Он звучит так тихо, как колыбельная, так сладко и так... нежно. В своей голове я могу создавать мелодии его голосом, могу слышать то, что жаждал бы услышать из его уст. О Молли, лучше тебе этого не знать. Я знаю, что он хотел бы сказать мне всё то, что я хотел бы услышать. Поэтому никогда не скажет — мы просто не нуждаемся в этом. Мы во многом не нуждаемся. Лишь друг в друге. Прости, прости за то, что тебе приходится читать подобное — я просто хочу, чтобы ты поняла меня. Поняла, почему я сделаю то, что сделаю. Он монстр, Молли, который хочет контролировать всё вокруг себя. Он Дьявол, что восседает на троне Преисподней, наблюдая, как мир у его ног горит. Он паук, что дёргает за ниточки в ожидании мух себе на ужин. Только я — не муха, Молли. Но я тоже увяз в паутине. Единственное моё преимущество в том, что он увяз в ней тоже, запутался так крепко, как даже не может себе представить — мы оба запутались, мы в одной связке, и распутать её уже не выйдет. Остаётся лишь задохнуться, чуть крепче затянув нити. Это могу сделать только я. Только я могу затянуть эти нити, чтобы мы оба задохнулись. Я позволю ему в последний раз вдохнуть запах моего лосьона после бритья, я позволю себе ощутить его запах — это роскошь, и боль, и кровь — и, держа его так крепко, как только смогу, покончу с этим раз и навсегда. Так закончится моя история, дорогая Молли. Так закончится наша история. Это история о смерти и любви. О монстре, которым я стал, и о монстре, который стал для меня всем. Это история обо мне и Ганнибале Лектере, и о том, как мы любили друг друга.