Зима

Одеяло. Потолок. Вдох. Выдох. Беленый потолок, темные балки. Шерстяное одеяло, вытертые простыни. Вдох. Выдох. Непроглядная ночь за окном. Скрипят рябины под ветром. Вдох. Выдох. Сон. До рассвета далеко. Надо спать. Короля-Чародея больше нет. Прошедший долиной смертной тени не убоится зла. Не боится. Боится. Призрачным светом мерцает беленый потолок, оконные ставни. Надо спать… *** В конце зимы в Тукборо много работы. Перебрать и проверить плуги и молотилки, определить и размежевать поля – где пшеницу посеять, где рожь, что под лён отдать – перебрать семенное зерно – не закралась ли где гниль. Руки и голова Мерри нарасхват, но сил радоваться тому, что любимый Шир начинает снова походить сам на себя, уже нет. Остаться в Баклэнде Мерри заставить себя не смог, хотя, после битвы у Уводья его просили об этом. Глядя на поникшие облетелые кроны Вековечного леса, он вспоминает, снова и снова, лязганье замка в туннеле под Затоном, когда они бежали из Хоббитании, и стылый туман над Крикковой Лощиной. Как они остались живы?.. Он пересекает Брендивин в декабре, тошнота подкатывает к горлу, когда он смотрит на серо-стальные струи реки под тесаными опорами моста. Долгие годы прошли, как быстрые глотки сладкого меда в лиственных чертогах Лориэна, оставшихся за текущими водами. Ему стоило утонуть до врат Аргоната, ничего не унеся с собой. Барандуин течет к морю, и, может, стоит остаться здесь навсегда. С моста его за руку уводит Пиппин, сверкающий серебряным узорочьем в сумерках раннего вечера. Он предлагает заглянуть в Золотой окунек, но Мерри едва справляется с приступом тошноты, из промозглого полумрака на него пялится ухмыляющийся скелет назгульей летающей твари, и Пиппин обхватывает его руками, отчаянно прижимая к себе. В Белооземь, они идут в Белооземь, а потом – к Бобровому броду, дальним кружным путем огибая Лесной чертог. В трактире в Белооземи, куда они добредают к полуночи, заспанный хозяин провожает их в комнату для гостей и просит не шуметь. Потом коротко глядит на вытянутого, как струна, Мерри, и, кряхтя, вытаскивает из кладовки кувшин с сидром. Мерри смотрит на неровный скол на голубой глине кувшина и пытается не думать. Пиппин приносит им умыться и заставляет выпить несколько стаканов сидра. Забродивший яблочный сок пахнет далеким предвестием лета. Если бы Мерри раньше не видел, как зиму сменяет весна, он бы не поверил в его существование. Той ночью ему снится войско из Карн Дума, черненые доспехи не блестят безлунной ночью, и у них получается подобраться совсем близко. Он просыпается от копья в сердце. Они пересекают Водью по Бобровому броду, и Пиппин крепко держит его за руку. Мерри поднимает на него глаза, когда он останавливается посередине брода и обводит его глазами, словно подсчитывая что-то. Мерри вспоминает воинов королевской дружины, лежащих за частоколом копий на Пелленоре, и тоже видит курган как гору пепла и истлевшие стяги как звездный свет. Он резко тянет Пиппина на берег. В крошечной безымянной пивнушке он заказывает горячий суп и горячую ванну и заставляет Пиппина раздеться. Облачение гондорской стражи промокло, на левой лодыжке – подживающая царапина, и его трясет. Зачем они остались живы?.. Переглянувшись, они делают вид, что ничего не знают о тропе к Бобровому броду, которая ведет кратчайшим путем к Хоббитону через леса у Реки. Мерри думает, что короткий искристый проблеск в глазах Пиппина – самое настоящее, что было в его жизни после битвы у Уводья. Знал ли он, отправляясь затопить камин к приезду Фродо в Криккову Лощину, что именно придется оставить позади? На полпути к Барсуковинам он просит Пиппина рассказать, как они шли тогда без него. Он не видит будущего. Оно закончилось для него с алой пелленорской зарей. Прошлое же всегда рядом. Пиппин вспоминает, как, выйдя на тропу к Лесному чертогу, они выбрали место для ночлега и развели костёр. - Костёр? После того, как кто-то Фродо спрашивал? После Всадника на тропе? – фыркает Мерри. – А почему сразу сигнальный огонь не развели? - Фродо не сказал ещё тогда, что его спрашивали, - понурившись, отвечает Пиппин. - Вы хоть часового оставили? - Нет… Самое сердце Заселья, кого бояться… - вернувшийся-из-Путешествия-Пиппин совсем сникает, понимая, насколько глупы и нелепы его слова. Трое безоружных беспечных хоббитов с Кольцом из Колец… Мерри едва слышно вздыхает. Он тоже был таким. И Пиппин поник, хотя он совсем ни в чём не виноват. На самом дне души, под бесконечной усталостью и скорбными пепельными флагами вины Мерри чувствует жалость. Разве мог он знать?.. Разве за этим шёл? Если бы он мог встретить себя-тогдашнего на этой дороге, он бы крепко себя обнял и пообещал, что вернется. Он смотрит на Пиппина с нежностью и взъерошивает его волосы. - Ты не виноват, Пип. И ты был совершенно прав тогда, говоря, что вам нужно убираться, и быстро. Пиппин несмело улыбается, и брод через ручей, бегущий с Зеленополья, они проходят быстро. На круче, что за Хоббитоном, остался только кривой пенек от Праздничного дерева. Им нужно заночевать в деревне. Мерри понимает это, ощущая безумную усталость. Он знает, что не мог настолько устать от дня ходьбы. Но он ходил не день, а гораздо дольше, и зажившие месяцы назад раны возвращаются тяжелой головой, гудящими ногами и неспособностью думать. Чаша наконец переполнилась, и если бы он мог искренне радоваться, то радовался бы, что переполнилась лишь сейчас. В Хоббитоне многолюдно, и придется быть рыцарями, но они и правда слишком устали, чтобы идти дальше. Пиппин выглядит больным и измученным, и сегодня рыцарем Рохана будет он один. Властью старшего он оставляет Пиппина отсыпаться, и идет в общую залу трактира. За его песни было заплачено, заплачено дорогой ценой, и он имеет полное право их петь. Во сне ему является лик умертвия, зовущего его за собой за стены Ночи. После ночи в Хоббитоне они наконец садятся на пони и едут по дороге. На перекрестке с Восточным Трактом оба останавливаются, не сговариваясь, и смотрят на восток. Теперь они хорошо знают, куда ведет эта дорога. Мерри отдал бы все, чтобы вернуться обратно, попасть ещё раз в любой день их путешествия – даже заново к урук-хаям в лапы он попасть согласен. Стоять здесь, в конце пути, невыносимо. Наступила зима, из темноты между деревьями ухмыляется Король-Чародей. Это не закончится никогда. Они поворачивают пони и в ранних сумерках находят усадьбу отца Пиппина в Белых Ключах. Приветливо горят круглые окна, и фонарь зажжен над калиткой. Мерри смотрит на желто-оранжевые всполохи и находит силы признаться себе, что смог сделать хоть что-то. Фермер не отдыхает и зимой, и Мерри с усилием проживает день за днем, от утра к вечеру, от кошмара к кошмару, учась испытывать удовлетворение от объяснения карт и составления планов, к которым больше не чувствует себя причастным. Ему снится, что он не смог быть достаточно незаметным, и ужасный взгляд Короля-Чародея пригвоздил его к земле, пока он полз. Булава дробит кости, золотые волосы Дернхельма окрашиваются в алый, и тьма поглощает мир… Он просыпается, не в силах вынести своей смерти, и белые ставни кажутся фосфоресцирующими. Он всё ещё надеется вернуться обратно, как бы больно в этом обратно ни было. В последний месяц зимы Мерри понимает, что они не вернутся уже никогда. Эта мысль застает его врасплох, и он бродит, потерянный, по яблоневым и рябиновым садам, окружающим усадьбу, черным и безлистым. Его вытягивает Пиппин – ширрифский устав по-прежнему нуждается в улучшениях. Бродящие по долам и лесам герои Войны вызывают вопросы – которые, правда, пока не влияют на оказываемый им почёт. За книгами в хранилище Тукборо он смотрит Пиппину в глаза – и видит в них ту же тоску. На следующий вечер они собираются навестить Фродо и Сэма, и скачут, не останавливаясь, проезжая перекресток с Восточным Трактом быстро и без лишних мыслей. Нора встречает их чистотой и едва заметной неуютностью, похожей на неуловимый сквозняк. Сэм возвращается поздно, по уши занятый восстановлением Хоббитона, и они просят Фродо рассказать им что-нибудь из древней истории, пока они в четыре руки готовят ужин. - Всё на свете может обернуться злом, - тихо невпопад бормочет Фродо, прежде чем вспомнить о семи кораблях с разорванными парусами, что принесло к берегам Средиземья. Мерри и Пиппин переглядываются, обеспокоенные, и ждут Сэма. Ужин этот, и последующая неделя, по общему мнению, стали лучшим временем с самой битвы у Уводья. Сэм, и тот был счастлив быть вместе с теми, кто больше всего разделил его ношу, не говоря о Фродо, который незаметно расслабился и будто бы ожил за рассказами о делах древних дней. Но Пиппина ждали дома, а Мерри не хотел его оставлять. В его кошмарах поселилось огромное море тяжелой холодной воды, куда не было доступа воздуху, но он был рад и этому. Ведя пони под уздцы, они вышли за границу Хоббитона, где попрощались с Сэмом. Фродо остался в Норе, слишком слабый, чтобы куда-то ехать. Под неторопливый перестук копыт они приближались к Перекрестку. - Что-то Фродо не похож на счастливого героя, а? - Думаешь, мы с тобой похожи, особливо когда не в трактире байки травим? А ему похуже нашего пришлось. - Для него же всё закончилось, разве нет? - А разве для нас закончилось? – вздохнул Мерри. Они подъезжали к Перекрестку, последние лучи заката обливали Белое Взгорье кровью. – Мне что-то кажется, что он тут не задержится. Пиппин выдохнул, тихо и обреченно, сжав в пальцах накидку со звездой Элендила. - Отвагу находят обычно там, где и не чают найти, да, Пип?