Последний танец

Здравствуй, мой дорогой друг. Ты помнишь меня? Наверное, нет. Но хочешь, я расскажу тебе одну занимательную историю? Почему ты молчишь? Поговори со мной, я ведь не кусаюсь. Разве похожа я на человека, который может укусить? Что-что? Говоришь, я и на человека не похожа? А ты смешной, друг. Но ты всё ещё молчишь. Ах, точно. Ты ведь не можешь ответить мне, я такая глупая! Наверное, тебе смешно, потому что мне — очень. Не пытайся одурачить меня, я вижу, как сильно ты жмуришь глаза, мой дорогой друг. Ты должен быть благодарен, ведь этой ночью именно я составлю тебе компанию. Твоя комната похожа на помойку, но главный мусор здесь ты. Я вижу в твоих глазах вопрос — они у тебя такие красивые, серо-зелёные, тошнотворные почти, но я понимаю, людей тоже тошнит от меня, мы в этом так похожи! — спрашиваешь, почему я называю тебя мусором? Это твой вопрос, а это — мой ответ, который я не обязана тебе давать. Я смеюсь, кружась по твоей захламленной комнате, а мой смех острым клинком вонзается в звенящую тишину, разрезая её напополам. Все звуки, которые ты до этого слышал, мой друг, лишь фикция, которую ты придумал, чтобы заглушить мой голос. Но я везде тебя достану, потому что мусор должен держаться вместе. Мы — отбросы. Только ты настоящий, а я — нет. Или наоборот? Когда ты в последний раз видел солнечный свет, мой друг? Потому что я не видела его уже давно. Ты знаешь, если не присматриваться, то тут просторно, но мне так холодно, что кажется, будто я уже давно мертва. У меня под кожей всё дрожит, будто вместо крови по венам течёт снег, а сердце выковано из льда. Так забавно. Ты живой, а я мёртвая. Я живая, а ты мёртвый. Я путаюсь в ощущениях, а ты — подавно. Реальности не существует, существуем только ты и я. Мне холодно, могу я забраться к тебе? О, нет-нет, не под одеяло, мы ещё не в таких отношениях. Я имела ввиду, могу ли я забраться тебе под кожу? Так будет теплее. Мы сольёмся воедино, став одним целым, разве это не прекрасно? Говоришь, что не хочешь? Не делай такие испуганные глаза, ведь мне тоже становится страшно. Тебе так нравится отказывать мне? Это твоё хобби? Ты всегда отказываешь, о чём бы я не попросила, но разве я недостаточно хороша для тебя? Это потому, что я не пользуюсь косметикой? Или потому, что вместо глаз у меня две зияющие дыры? Наверное, первое. Ведь тебе так нравятся мои чернильные слёзы. Раз так, то я предлагаю тебе сделку: я станцую на твоей грудной клетке, а мои черти разбросают вокруг цветы ликориса. Заманчиво, правда? Что? Спрашиваешь, что ты получишь взамен? Ничего, мой дорогой друг. Это мой мир и моя вселенная. Здесь я устанавливаю правила, а ты всего лишь смотришь и слушаешь. Ты пытался выкинуть меня из головы множество раз, но разве ты не понимаешь, что кроме меня у тебя никого не осталось? Я слышу, как хрустят у меня под ногами твои кости. Не закатывай глаза, ведь я только разогрелась. Ты видишь эти тени? Это мои друзья. У меня они есть. А у тебя — нет. Ведь ты такой отвратительный, дорогой друг, что кроме меня на тебя даже никто не посмотрит. Видишь этот цветок? Это ликорис. Скоро здесь его будет великое множество, ведь это цветы смерти, а мне так нравится с ней танцевать. Ты знаешь легенду, дорогой друг? Два духа покинули свои посты ради любви, за что жестоко поплатились. Они больше никогда не будут вместе, прямо как ты и твоя новая девушка. Цветы скучают по листьям, а листья — по цветам. «Мы никогда не будем вместе, забудь меня», — вот, что ты сказал мне однажды, но ты не учёл, что я никогда не следую правилам. Мы с тобой словно эти два духа, только ты меня не любишь. А я слишком жестока, чтобы оставить тебя, и слишком милосердна, чтобы заставить страдать кого-то другого. Твой скелет ломается и деформируется, грудная клетка под моими ногами — я ведь всё ещё отбиваю чечётку на твоих костях, или это всё же балет? — хрустит и бьётся в конвульсиях, но мне весело, и я смеюсь, так посмейся же со мной! Это так прекрасно, когда у тебя в мозгу рой чудесных бабочек, а по венам струятся чернила. Говоришь, тебе больно? Я стану твоей панацеей. Говоришь, я сумасшедшая? Говоришь, меня не существует? Но если я сумасшедшая и меня не существует, то кто же тогда ты, раз неизменно видишь меня каждую ночь? Я наклоняюсь, чтобы кончиком ногтя провести по твоей скуле и смахнуть прилипшие ко лбу сальные волосы, — когда ты в последний раз мыл голову, дорогой друг? — и приторно-сладко улыбаюсь, так только я умею, хотя ты называешь это оскалом. Ты чувствуешь могильный смрад? Это не от меня. Удивлена, что ты только заметил. Это твоя комната. А мы — в сырой земле, вместе с червями и опарышами. Я что-то говорила про бабочек? Прости, перепутала, это были глисты. А я продолжу танцевать на твоих костях, пока ты отчаянно глядишь по сторонам, пытаясь понять, где сон, а где — реальность. Но я ведь уже говорила, что никакой реальности не существует, ты такой глупый. Есть ты. А есть я. Когда мы раздельно, это не имеет значения, но если мы вместе — мир обретает черты. Поэтому ты не можешь вспомнить, как прошёл твой день. Потому что его не было. Потому что без меня его не существует, как, впрочем, и самого тебя без меня. Ты говоришь, что это я зависима тобой, но я не наркоманка, а лишь призрак прошлого, который ты так отчаянно жаждешь увидеть, потому и принимаешь галлюциногены. Хочешь вернуться к вопросу о шизофрении? Её у меня нет. Потому что меня нет. Или есть? Как думаешь? Это не контрольная по математике, так почему же ты молчишь, друг? Думаешь, ты псих? Это не так. Ты просто зависим. Я путаю тебя? А, может, это ты путаешь себя? Я говорю лишь то, что ты и так прекрасно знаешь. Я танцую со смертью, но я бы предпочла станцевать с твоим скелетом. Нет-нет, не с тобой. Лишь со скелетом. Это ведь намного романтичнее, зачем мне плоть и кровь, если я сама состою из воздуха? Знаешь, ты ничуть не изменился. Ты каждую ночь всё забываешь и мне приходится начинать сначала. Хочешь умереть? У меня есть знакомые на той стороне. И я могу умереть вместе с тобой, это будет похоже на романтичный двойной суицид. Что ты там кряхтишь, мой дорогой друг? Тебе страшно? Конечно, тебе страшно. Тебя ведь тыкают вилами, а твои кости давно раздробились под моими ногами, но я продолжаю танцевать, вдавливая тебя в некогда чистые простыни, которые сейчас пропитались потом и кровью. Только не обделайся, а то мне станет не так весело. Говоришь, я противная? Странная? Жуткая? Но это ведь у тебя тут проблемы. Это твоё больное сознание создало меня. Или всё-таки нет? Мне нравится твоё лицо, оно такое глупое, но местами красивое, наверное, я влюбилась. Я поднесу свечку к твоему лицу, сожгу его дотла, чтобы мы стали несколько похожи в нашем уродстве, и тогда мы пойдём к алтарю. Ты только представь, друг! Ты, обгоревший и обуглившийся, с червями, вылезающими из глазниц, и я, плачущая чернильными слезами, прямо там, в церкви, а потом на полу, в агонии, потому что и ты, и я — нечистые духи, но умирать вместе так захватывающе! Особенно потому, что мы уже мертвы. Знаешь, я хочу, чтобы ты умер навсегда. Я, подобно Раскольникову, — ты ведь знаешь его, верно, друг? — решаю, достоин ли ты жизни, и прихожу к выводу, что нет. Вот только я не стану раскаиваться, скармливая тебя Адским псам, они ведь голодные, а ты так любишь всем помогать. Впрочем, достаточно на сегодня. Это последний танец, который я подарю тебе сегодня, но я приду завтра и мы продолжим наш кровавый шабаш на двоих, купаясь в цветах смерти и воспоминаниях о былом. И ты просыпаешься, тяжело дыша и вытирая капли холодного пота, чтобы с твоих длинных прядей слетел в дрожащие руки цветок ликориса.