И был день

Гет
R
Завершён
6
автор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
7 страниц, 1 часть
Описание:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
6 Нравится 3 Отзывы 0 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста

Сквозь мои уста мерно, бестелесно Пустота течет. Мельница – "Кувшин"

День – Ты, Кифа, туп, как тот камень! – убежденно заявила Мариам и, фыркнув, занялась штопкой. – Что ты хочешь делать, пойти к префекту? Она перекусила нитку белыми крепкими зубами и повернулась к Пелагии. – Как там тебя, Пелла? Сейчас закончу и отдам тебе. Пелагия, ставшая невольной причиной ссоры среди шелухинов Эммануила, дернула носом и попыталась отобрать у Мариам ветхую рубаху. Ей было неловко сидеть перед посторонними людьми в одной сорочке, но платье Мариам велела свернуть и спрятать. – А ты как была дурой и гулящей девкой, так и осталась! – припечатал Кифа зло и грубо и, сплюнув на глинобитный пол у ног женщины, вышел из лачуги. Говорили те, кто пошел за странным человеком, появившимся в Иерусалиме накануне Пейсаха, на странной смеси ломаной латыни, греческого и арамейского, и понимала их Пелагия через пень колоду. О значении многих слов приходилось просто догадываться. Шел первый день жизни Пелагии в Иудее, в правление префекта Пилата, в год, у которого еще не было должного номера, потому что еще не придумана была точка отчета для начала новой эпохи. Эти люди, те, с кем она познакомилась в момент, величие и трагизм которого она боялась осознавать, еще не знали, что каждый из них – легенда. И так трудно было понять и принять, что тот, кто в памяти человеческой останется как великий проповедник, понесший свет веры, сейчас – вспыльчивый, грубый мужик, бородатый и лохматый, чем–то напомнивший Пелагии поморских рыбаков. Или что ослепительно красивая женщина, с повадками, изобличающими привычку к греху, не просто блудница из городишки Мигдал–Эль. Именно эта простоволосая женщина в линялом, но когда–то дорогом хитоне отстояла рыжую пришелицу перед «мизераблями» Эммануила. Пелагия боялась выйти из пещеры. Она кляла себя за трусость, но не смогла пересилить свой ужас перед миром, в котором очутилась по прихоти то ли природы, то ли высших сил – а еще по собственному выбору. Она, сжавшись в комок и глотая беззвучно слезы, смотрела в щель между камнями и видела, как римские солдаты избивают самого Эммануила и пытавшихся защищать его шелухинов. – Перестаньте! Прекратите! – Эммануил, связанный, с разбитым лицом, заслонил тоненького юношу, с отчаянием обреченного бросавшегося на рослых солдат. – Я сам! Я, только я! Он кричал по–гречески, этот нелепый, смешной человек, такой неуместный в своей поддевке среди пыли и кривых олив, среди начищенной бронзы панцирей и заношенных тряпок–плащей его «мизераблей». Кричал и пытался их защитить. – Квинтус, заткни его, – лениво приказал самый рослый и мордатый из тех, кто пришел арестовывать бунтовщика, и по этому указанию один из солдат ударил Эммануила в живот так, что тот сжался в комок, глотая воздух. Тогда на солдат разъяренной кошкой и кинулась женщина, визжа и царапаясь. Мариам отшвырнули – без всякой снисходительности к ее полу. Пелагия видела, как она, приподнявшись, утерла разбитые в кровь губы и, нехорошо улыбаясь, проговорила что–то на гортанном местном языке. – Ах, ты, сука иудейская! – солдаты даже забыли про арестованного. Пелагия увидела, что шелухины, сбившись в кучу, нерешительно переглядывались, не пытаясь больше вмешаться. Римлянин Квинтус вытащил конский хлыст и одним ловким ударом, изобличающим немалый опыт, распорол платье на женщине. Она вскрикнула, но, упрямо вскинув голову, уже по–латыни выкрикнула фразу, в которой Пелагия поняла только слово «рот». – Перестаньте! – с такой мукой крикнул Эммануил, что Пелагия уже безо всяких раздумий выскочила из своего убежища и кинулась к распростертой женщине. – Вы солдаты или мясники? – гневно крикнула беглая монахиня на латыни. – Как вы смеете бить женщину? Гимназическая латынь оказала на солдат удивительное действие – словно ушат холодной воды или явление начальства. Ворча и переругиваясь, они оставили в покое женщину и занялись арестованным мятежником. Конец веревки, которой связали руки Эммануила, мордатый командир обмотал вокруг луки седла и, послав коня шагом, заставил шелухинов разойтись, отступая с его дороги. Пелагия, пытавшаяся перевязать рассеченное плечо Мариам, успела только встретиться с Эммануилом взглядом. Удивительный человек ласково ей улыбнулся и покачал головой. – Как тебя зовут? – раненая деловито оторвала от своего подола полосу и стала промакивать ею кровь. Ткань была очень грязной, но женщину это, видимо, не смущало. – Пелагия. – А, римлянка? – кивнула Мариам. – Где тебя Эммануил подобрал? – Там… далеко отсюда, на севере. Женщина прищурила удивительно красивые ярко–синие глаза. – Ладно, не хочешь – не говори. Но ты из благородной семьи. Оцепеневшие было шелухины потихоньку приходили в себя, и к женщинам подошли двое, как потом узнала Пелагия – Кифа и Ехуда из Кериота. К Мариам они обратились на том же гортанном языке, бородатый коренастый Кифа гневно клокотал и тыкал пальцем то в белую дымку города внизу, то в саму Пелагию. Ехуда, оправдывая данную Эммануилом характеристику, молчал, ощупывая незнакомку взглядом от рыжей простоволосой головы до кончик туфель. – Я пришла за Эммануилом, я хотела помочь ему! – запинаясь, подбирала слова Пелагия. – Я не предательница и не лазутчица, я иду за ним! – Ты говоришь на языке избранного народа? – перебил ее взволнованную речь Ехуда. – Или на арамейском? Пелагия покачала головой. – Она предательница! Она, – Кифа сказал следующее слово, как сплюнул, – римлянка! Ее надо изгнать! Кифа говорил на латыни так, что слова было трудно разобрать. Пелагия сжалась в комок, с ужасом ожидая, как отчаявшиеся последователи блаженного решатся излить свой гнев на подвернувшейся жертве. – Глупцы, – хмыкнула Мариам и, решительно обняв Пелагию за плечи, глянула Кифе в глаза. – Не о том думаете. Лучше скажите, как нам спасти Эммануила? – И вообще, пошли в дом. Жарко. – Она встала, и, потянув за собою Пелагию, пошла к лачуге, что белела среди олив. – Она странная. Нездешняя, – в спину женщинам сказал Ехуда. Мариам обернулась. – Она обычная. Две руки, две сиськи, одна голова. Она будет с нами, разве вы не видели, что он на нее смотрел? Когда солнце начало клониться к закату, а куры старухи, домик которой заняли шелухины, снесли положенное число яиц, вернулись те, кого Кифа отправил за новостями. Мариам, которая говорила на латыни и на греческом лучше остальных, переводила Пелагии их взволнованные, сумбурные рассказы. Пелагия, в голове которой до сих пор никак не укладывалось, что она действительно таинственным образом прошла через время, невольно сравнивала ту самую историю с тем, что видела и слышала сейчас. – И префект сказал: тот, кто умышляет против Цезаря, должен быть умерщвлён согласно справедливым и мудрым законам Империи. И за то, что мятежник смущал умы многих дерзкими речами, он должен быть казнен как можно скорее. – А что первосвященник? – наклонив красивую голову, бесстрастно расспрашивал Нафанаила Ехуда. Голубоглазый Нафанаил развел руками. – Каифа, этот старый вонючий пес, это отродье шлюхи, сказал, что будет говорить позже, – горячась, вмешался Дидим. – Он назвал к себе этих старых ослов и решает, будет ли вступаться за пришлого. – Я пойду к нему, – Кифа сжал тяжелый кулак. – Постараюсь доказать, что Эммануил не хотел дурного. – Иосиф Каиафа – старая собака, но он никогда не укусит руку, что его кормит, – Ехуда покачал головой. – Ты только сделаешь хуже. – А что, лучше сидеть и ждать? – Кифа, набычившись, обвел остальных тяжелым взглядом. – Симон, ты пойдешь со мною? Ехуда устало вздохнул. – Скажи мне, римлянка, – обратился он к Пелагии. – Как вышло, что Эммануил смог выйти из пещеры? Мы завалили вход, даже такой силач как Кифа не смог бы один откатить тот камень. Эммануил не смог этого сделать сам. Ты ему помогла? – Нет, – замотала головой Пелагия. – Нет, не я! – Если бы он не вышел из этой пещеры, то его бы не схватили и не судили, – продолжил, не слушая ее оправданий Ехуда. – И все бы получилось! – Ты пошел бы и повесился? – выпалила Пелагия. – За него? – Откуда ты знаешь? – темные глаза иудея удивленно расширились. – Ты что, дьявол в облике женщины? – Хватит, Ехуда! – вновь вмешалась Мариам. – Ты же умный, вот и думай, что нам делать! Пелагия села в углу, чувствуя на себе пристальный взгляд Ехуды. Старуха–хозяйка, древняя, как оливы, окружавшие ее дом, глухая и подслеповатая, перебирала бобы, и Пелагия принялась ей помогать. Ночь Небо чернело, и над Иерусалимом одна за одной загорались крупные звезды. Пелагия гладила шершавый ствол дерева, вдыхала странный, имеющий другой вкус воздух и ждала вестей. Около часа назад вернулся злой, отчаявшийся Кифа, с порога начавший орать на арамейском и стучать посохом об углы. Потребовал выгнать Пелагию, так что она не знала, о чем совещаются шелухины. Пелагия представляла темный сырой каземат, вонючую подстилку из гнилой соломы и избитого до полусмерти Эммануила–Мануйлу, который, конечно же, разорванным ртом пытается говорить с караульным о том, что все люди добры. Она цеплялась за облетающую сухими легкими чешуйками кору, и это ощущение ее окончательно утверждало в реальности происходящего. Не слова, прочитанные в книге, а запахи и звуки мира грубого и зримого складывались в картину, знакомую и бесконечно иную. Она поняла, что возврата назад нет, глядя на золотой купол Храма, освещенный огнями, разожжёнными ради праздника. Скрипнула дверь, и Пелагия обернулась, близоруко прищурив глаза. – Мариам? Что, что они решили? Что сказал Кифа? Блудница криво улыбнулась. – Он, как обычно, не придумал ничего лучше, чем полезть в драку. Разбил ухо рабу первосвященника, и слуги его выкинули из дома. – А что сказал первосвященник? Он попросил отпустить Эммануила? – она знала ответ на свой вопрос, но в глубине души надеялась, что эта история изменилась, пошла по–другому. Мариам зло стукнула по дереву кулаком. – Какое там. Старый пердун сказал, что попросит отпустить Бар–Абба, мол, тот просто грабил, а не пытался повергнуть страну в смуту и раздор. Пелагия шмыгнула носом, потом, не удержавшись, разревелась в голос. Мариам отрешенно продолжила. – Надо же, они его ловили так долго, а сейчас отпустят. Веришь, я его знаю, Бар–Аббу этого, хер что твой мизинец, расплатиться норовит обещаниями. Надо было его прирезать тогда, а не в рот брать. Что смотришь так, трахалась я с ним, да! За деньги. Шлюха я, прав Кифа. Шлюхой и останусь. Пелагия, от смущения даже плакать перестала. Ей такое слушать приходилось еще послушницей, когда она помогала сестрам в лечебнице для неимущих. – Ладно, дьявол еще придет за Бар–Аббой, – Мариам поддернула подол. – А мы пока пойдем делать настоящее дело. Пошли, быстро, пока они будут болтать и рыдать, мы сделаем как надо. Они быстро пошли, почти побежали по каменистой тропинке, благо луна была полна и светила ярко. – Куда мы идем, скажи? Мариам обернулась на ходу. – Его все равно казнят. Распнут. Это больно. И очень долго. Если мы не смогли уберечь его жизнь, то хотя бы поможем умереть. Она оступилась на скользких, выглаженных многими ногами, булыжниках и упала бы, если бы не Пелагия, подхватившая ее под локоть. – Они говорят ерунду, – Мариам мотнула головой, невозмутимо продолжая разговор. – Хотят убить его завтра, когда пойдет через город. Глупцы. Его будут охранять. Префекту нужно, чтоб мятежник умирал медленно, всем на устрашение. – Что ты хочешь сделать? – Хочу проверить, не забыла ли я свою работу, – Мариам остановилась, глянула спутнице в глаза. – Пойдешь со мной? Ради него? – Пойду. Эта ночь была самой странной и страшной из прожитых Пелагией. Они кружили по Иерусалиму, обходя его по понятному только Мариам пути: ныряя в черные переулки, воняющие отбросами, выходя на широкие замощенные улицы, с домами, в которых праздновали Песах. Покружили в римском квартале, где Мариам перекинулась парой фраз с толстым завитым мужчиной, вышедшим на хитрый стук из неприметной двери. Дошли до казарм, где были расквартированы солдаты, и там Мариам оставила ее с наказом никуда не уходить, а сама нырнула в темный провал арки. Возле казарм пахло кожами, вином и лошадиным навозом. Мимо Пелагии шли праздные гуляки, крутившие головами и болтавшие. – Пошли, – скомандовала возникшая из темноты Мариам. Римляне присвистнули, сказали какую–то скабрезность. – Мы идем в Нижний город, – сообщила Мариам Пелагии, когда они прошли несколько кварталов. – Зачем? – Потому что Гай Лонгин сегодня пьет с друзьями в таверне Лысого Марка. В Нижнем городе, населенном бедняками и изобилующим тем, что когда–то, тысячи лет спустя обзовут кабаками, идти было еще страшнее. Пелагия испуганно вжимала голову в плечи, когда мимо проходила очередная группа мужчин, но Мариам, кажется, чувствовала себя как рыба в воде. Она ловко уворачивалась от объятий, успевала позубоскалить над незадачливыми пьяницами и обменяться замечаниями с полуодетыми девками, что висли на гуляках. Иерусалим ночью жил обычной жизнью большого города, но, странное дело, все вокруг стало казаться Пелагии более ярким, более живым. Гуще были запахи, ярче – краски, звуки – громче, словно сам мир был скроен из нового полотна. И от этого ощущения полноты страх пришелицы из будущего истаял, исчез куда–то. Осталось только доверие к спутнице и страстное желание ей помочь. – Ты ведь не боишься? – глянув в лицо Пелагии, спросила Мариам перед тем, как шагнуть в открытую дверь таверны. – Нет. Не боюсь. – Это хорошо, – улыбнулась женщина. – Тогда пойдем. Они зашли в тесный, набитый людьми зальчик, освещенный масляными светильниками. От жара, духоты, кислого и пьяного запаха пролитого вина, терпкого запаха разгоряченных тел кружилась голова. Пившие у входа римляне встретили входивших женщин дружным ревом, хотя на коленях у них уже сидели почти нагие женщины, тершиеся о медные панцири вислыми грудями. – К нам, к нам! – орали луженые глотки, а руки стучали о столы грубыми глиняными кружками. Мариам невозмутимо вскинула голову так, что головное покрывало упало, открывая волосы, осмотрелась и пошла танцуюшей походкой, покачивая бедрами. – Ты ли сотник Гай, по прозванию Лонгин? – остановилась она напротив высокого, наголо бритого человека, сидевшего лицом ко входу. К ногам римлянина жалась растрепанная смуглая девчонка и шарила рукой под его туникой. –Ну я, – сотник смерил Мариам взглядом, словно назначив ей цену. – Чего тебе, шлюха? – Шлюха, – весело согласилась Мариам. – И как шлюха хочу узнать, правда ли твое копье такое длинное, как говорят иудейские девки, до которых ты охотник? Конец вопроса потонул в одобрительном реве собутыльников сотника, каждый изъявлял желание показать наглой бабе свое оружие. – Мне ты не нравишься, – спокойно сказал Лонгин и отхлебнул из своей кружки. – Я уже заплатил сегодня одной. – Этой что ли? – презрительно хмыкнула Мариам. – Ты член–то раньше видела, детка? Девка завизжала и попыталась было вцепится в наглую незнакомку, но была схвачена и отброшена в сторону сотником. – Так показать тебе, что я умею? – подойдя к римлянину вплотную спросила Мариам и, не дожидаясь ответа, встала на колени. Пелагия в ужасе отвернулась, не собираясь смотреть на то, что последует за этим. – Не здесь, – неожиданно сказал сотник и гаркнул на весь зал. – Марк, у тебя место есть? Хозяин, действительно лысый как валун, торопливо закивал, тыча толстым пальце куда–то себе за спину. Лонгин стряхнул с себя мявкнувшую что–то девчонку и кивнул Мариам. – Ты что, здесь останешься, с ними? – хмыкнула Мариам и, схватив Пелагию за руку, потащила через толпу, следуя за сотником. – Эта мне не нужна, – через плечо кинул римлянин. – Платить ей не буду. – А мы сами тебе заплатим, – Мариам нырнула в освещенную одной плошкой с маслом клетушку, где с трудом помещалась узкая лежанка. – Первый раз шлюхи хотят мне заплатить, – Лонгин скривил узкие губы. У него было красивое, породистое лицо, в полутьме казавшееся маской. – Расскажи мне о сделке, что предлагаешь? – Ты будешь делать со мной все что захочешь, – Мариам спустила с себя хитон и присела на кушетку, раздвигая ноги. – Так? Или сначала ублажить тебя ртом? А хочешь, мы будем ласкать тебя вдвоем? Моя подруга не так искусна, но я могу делать такие вещи, что ты их надолго запомнишь. Римлянин погладил ее голое плечо, рука хищно сжала грудь, грубо притягивая к себе. – Ты не ответила. Что за сделку ты предлагаешь? – Ты командуешь завтра казнью мятежника? – Мариам проворно расстегнула пояс с перевязью, скользнула руками под тунику. – Тебе ничего не будет стоить моя просьба. – Назови ее, – хрипло выдохнул римлянин. Мариам подняла голову. Пелагия увидела, как свернули глаза в полутьме. – Убейте мятежника Эммануила. Быстро. Чтоб недолго мучился. Я знаю, ты можешь это сделать. – Могу, – оскалился сотник. – Тогда поворачивайся задом. А если твоя подружка решит меня пырнуть ножом, то я и ее оттрахаю. – Она будет смотреть, – ласково сказала Мариам, поворачиваясь спиной и опираясь на локти. – Тебе ведь нравится, когда смотрят? Римлянин не ответил. Пелагия с тошнотой и ужасом смотрела, как его руки вцепляются в бедра женщины, заставляют ее двигаться вместе с ним. Никогда ей не приходило в голову, что она, монахиня, станет свидетелем совокупления по–животному бесстыдного. Она закусила губу, думая, что боль не даст ей бесславно упасть в обморок, и радуясь, что из–за плохого освещения ей не видны все подробности сцены. Наконец все закончилось, с рычанием римлянин выпустил Мариам и сел на кушетку с нею рядом. Бедро ее влажно блестело, и Пелагия сглотнула, понимая, что это за след. – Копье у тебя – что надо! – весело сказала Мариам. – Пусть твое прозвище принесет тебе удачу. Лонгин шлепнул ее по заду, поймал за талию и усадил к себе на колено. Скользнул губами по шее, плечу, задержавшись на темном соске. Рука его опустилась ниже, между ног женщины. Мариам выдохнула восхищенно, но взгляд ее остановился на замершей столбом, бледной Пелагии. – А если твоя подружка к нам присоединится, то я и второго могу прикончить, – сообщил Лонгин. – Хочешь? – Обойдется, – Мариам покорно позволила уложить себя на спину, потянула за край туники. – Сними, хочу на тебя посмотреть. Римлянин распустил завязки панциря, через голову стянул нижнюю тунику. Пляшущий огонек осветил мокрую от пота кожу, под которой перекатывались комья мышц. Пелагии и забыла, как выглядит сильный молодой мужчина. – Ну, что скажешь, не хочешь? – красуясь, обернулся он к Пелагии. – Меня на всех хватит? Сглотнув, Пелагия помотала головой, ощущая, что от тока крови шумит в ушах. Грудь у римлянина заросла жесткой черной шерстью, спускающейся к паху дорожкой. – Иди ко мне, – промурлыкала Мариам, закидывая ногу на бедро мужчины. – Хватит на нее смотреть, мой копьеносец. Пелагия сползла на пол, сжавшись в комок и зажимая уши, но все равно слышала каждый вздох, стон, скрип. «Так не должно быть, так не должно быть!» – билась в ее голове одна мысль. Нельзя, нельзя знать, что там, где были горние вершины, плескалось на деле обычное болото. Иначе как жить? – Все, пошли, – Мариам тронула ее за плечо. Она наклонилась, подбирая свое платье, ловко оделась. Пелагия, цепляясь за стену, поднялась, стараясь не смотреть на римлянина, лежавшего навзничь. – Будь здоров, Гай Лонгин. Может, еще увидимся. Они прошли через зал, происходившее в котором уже не удивляло Пелагию. Мир, в котором ей предстояло жить был на редкость прост. Или может, он всегда таким был, и только она не замечала? Они уже поднимались в гору, в Гефсиманию, когда молчавшая всю дорогу Мариам заговорила. – Когда я была маленькой, у нас в доме жила рабыня. Совсем старуха, но помнила предания своей родины, страны скифов. Она говорила, что когда мир был молод, то только женщины, дарившие жизнь, имели право ее оборвать. Я была глупа и жалела, что эти времена прошли. Она подняла глаза на луну, потом посмотрела на Пелагию. – А теперь я знаю, что в сущности, ничего не изменилось. Пелагия осторожно коснулась ее руки. – Нет, ты неправа в одном, – бывшая монахиня посмотрела на домик, смутно белевший среди оливковых стволов. – Этот мир все еще очень молод.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.