Немирье

Джен
PG-13
Завершён
16
автор
Размер:
11 страниц, 1 часть
Метки:
Описание:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
16 Нравится 6 Отзывы 8 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
Отгорел закат, заливавший горные вершины дрожащим красным сиянием, и ночь пала на Велимор. Женщина, которую раньше звали галирадской кнесинкой, потом — супругой стража Северных Врат Велимора, а ныне — вдовой кунса Винитара, встречала тьму на привратной башне крепости. Ветер трепал концы вдовьего покрывала, запускал ледяные пальцы под одежду, словно пытаясь прогнать Елень, заставить вернуться в душное тепло покоев. Каждый вечер ее бдение заканчивалось одинаково: она слышала, как поднимается по лестнице, нарочно громко ступая, один из ее телохранителей. Сегодня это был Лихобор — после боя у Препоны он слегка прихрамывал. За десять с лишним лет Елень не могла припомнить дня, чтобы братья Лихие оставляли бы ее присмотра. Даже оставаясь одна, она всегда знала, что кто-то из них рядом. — Ветер крепчает, — глядя на тени облаков, закрывающих лик луны, сказал телохранитель, становясь подле нее, у правого плеча. — Зима идет. — В Галираде, должно быть, уже снег ложится. — Елень спрятала озябшие руки под плащом, но стояла прямо, не ежась. — Купцы еще будут, как думаешь? Сольвенн помедлил, прикидывая что-то. — Непременно, государыня. Луким-саккаремец вернуться должен. Может, еще и Дубиня Скворец с ним придет. — Немирье нынче, сам знаешь, — вздохнула Елень. — В Велимор нынче не идут, прочь от него бегут. — Зато путь короче, — хмыкнул Лихой. — Да и охрану не за так кашей кормят. — Ежели бы та охрана от всего защищала! — вскинулась женщина. — Я б такой охране... Она не договорила, сердито и зло шмыгнув носом. — Пойдем, государыня. Вечерять пора. Новый страж Северных врат по рождению был нарлак, из самого Кондара, но об отеческом доме, стоявшем в Калиновом Кусте, забыл давно и прочно. Носил сегванские штаны с вышитой вельхской рубахой, пил только халисунское вино и украшал руки множеством саккаремских перстней. Всего нарлакского в нем оставалось только презрение к женщинам, по недоразумению богов и людей считающих себя равными мужчинам. Вдову Винитара он посчитал поначалу таким же имуществом стража Врат, как сундуки с оружием и мешки с зерном, но, натолкнувшись на молчаливое и твердое неодобрение гарнизона, предпочел пока не трогать сольвеннку. А тронуть хотелось. Елень, хоть и миновала двадцать восьмое лето, красотой не уступала юным прелестницам. Да и то, что род ее был древней рода нарлакского кониса, немало прибавляло к ее красоте. — Вечер добрый, господин Ремай, — поприветствовала его Елень, занимая свое место за столом. Новый страж не имел супруги и попросил ее сидеть на прежнем месте. Елень улыбалась и поддерживала вежливые беседы, но все чаще ловила себя на желании всадить нож в нарлака да провернуть. Вот и сейчас она, мягко ступая по шуршащей соломе, рассыпанной по полу, прошла через весь чертог, привычно ощущая на себе множество взглядов и приветствуя собравшихся. Нарлак кивнул небрежно, продолжая разговор с сотником. Разговор, как мигом поняла Елень, касался не дел, которых у вельможи всегда уйма, а цены на драгоценные камни, каковая после разрушения Самоцветных гор взлетела до небес. Конечно, если найти того, кто эту цену согласится дать. Кнесинка ела, не чувствуя вкуса подаваемых прислужниками кушаний, а мысленно высчитывала, сколько сможет выручить, продав те драгоценные уборы, что подарены были за недолгое супружество. И хватит ли того на прокорм двух десятков прожорливых молодых мужчин, да полудюжины нянек и мамок, да на хоть плохоньких, но коней. — Господин Ремай, я могу поговорить с вами? — она постаралась улыбнуться как можно мягче и соблазнительней, слегка придвигаясь к соседу. — Вам можно все, Елень! — масляно улыбнулся вельможа и махнул рукой, приказывая виночерпию вновь наполнить кубки. — Господин Ремай, мне послышалось, что вам интересны драгоценные камни? — Вы же знаете, что я большой знаток камней. И люблю все красивое. — Страж по-хозяйки взял ее руку в свою, огладил запястье, стиснутое чеканным обручьем. На взгляд Елени, настоящим знатоком камней был нарлакский ювелир, у которого Винитар заказал ей это обручье. Горбатый мастер показывал кнесинке покой-отнорок, гладил пестрые камни и рассказывал про чудеса зарождения красоты в недрах черных и бурых глыб. Ремай же по-сорочьи тянулся к блестящему. — У меня есть прекрасное топазовое ожерелье. — Елень осторожно освободила руку. — И подвески к головному убору, усыпанные кроваво-красными гранатами. Если вы захотите, то я продам их вам. — Почему бы и нет. — Ремай пожал плечами. — Если камни хороши, то я дам вам достойную цену. Мы можем посмотреть их прямо сейчас? — Конечно, господин Ремай. Проходя ниже соли, кнесинка кивнула своим телохранителям, мол, не беспокойтесь, трапезничайте. Лихобор встрепенулся было, но тут же сел на лавку. Топазы искрились, переливались колкими золотыми звездами, дразнили, подмигивали Ремаю. Ни один знаток не нашел бы в них изъяна, вооружившись даже чудесным стеклом мастера Остея. Господин Ремай знатоком не был, чудо-стекла не имел, но торговался до последнего, то рассказывая о каких-то внутренних трещинах, то напирая на невозможность переделки ожерелья. Спорить с ним было так же противно, как идти по гнилому болоту, но уступать Елень не собиралась. — Моя последняя цена за эти камни — десять коней серебром. — Нарлак сложил руки на груди. — И еще пять я дам за колты. — Двадцать за все, — настаивала Елень. — Вы продадите их много дороже. — Кому? — оскалил чернеющие зубы Ремай. — Где я найду покупателей? И вообще, я покупаю их для себя, чтоб держать в руках, представлять, как они касались твоей кожи. — Оставьте, господин Ремай. — Елень отошла от стража подальше, заперла шкатулку и спрятала ключ. — Я предлагаю справедливую сделку, вы же хотите меня ограбить. — Если бы я хотел тебя ограбить, то сделал бы это. — Нарлак шагнул к ней ближе, положил руки на плечи, стиснул. Она постаралась освободиться, мельком пожалев, что не взяла с собой братьев Лихих. Ремай же решил воспользоваться моментом, а может, и вовсе решил, что камни были предлогом и гордячка-северянка желала покориться. — Отпустите меня, господин Ремай, — спокойно приказала Елень. — Не к лицу вам такое. Она с отвращением почувствовала, как чужие руки стараются схватить половчее, понадежнее, слышала тяжелое неровное дыхание. Тошнота подкатила к горлу, и кнесинка, не задумываясь, повторила тот самый прием, что вечность назад показал ей ее первый телохранитель. Елени он всегда давался, и тут она проделала все быстро. И ловко. Тянувшийся с поцелуем, вельможа вдруг взвыл и рухнул на неласковый каменный пол, баюкая вывихнутую руку. — Благодарность Земле, — произнесла Елень в темноту и обошла его кругом, брезгливо подобрав подол. Разрушение Самоцветных гор оказалось камнем, что, будучи брошенным в стоячую воду, поднимает волну. Только камень был слишком велик, и поднявшаяся волна грозила залить весь материк. Немирье пришло сначала на земли, окружавшие рудники, но разрасталось и охватывало все более дальние. Вчерашний раб, лишившись ошейника и цепей, мог попытаться вернуться домой, но оказывался на белом свету как новорожденный — босым и нагим. Благо, ежели был он и впрямь бедолагой, проданным на рудники по одному только недосмотру богов и злобе людской, и, получив свободу, шел к ближайшему жилью, просить крова и хлеба за посильную работу. Ну а если был каторжник лиходеем, душегубцем, оказавшимся в забое по заслугам? Сбивались такие в стаи, словно крысы в голодный год, да и шли к тем же селищам, творя непотребства. И за несколько седмиц случилось так, что прежде мирный и спокойный край разом полыхнул, да так, что искры долетели до самой красавицы-Мессины. Жители лесов, что стояли по Светыни, вспоминали в такие годы присловье. — Пришла беда — отворяй ворота, — вздыхали они и молили богов о снисхождении. Весь последний год кнесинка, как ни крепилась, жила с этой поговоркой день и ночь. Не плакала, ни кричала, а с почти каменным спокойствием выслушивала вести. Те, кто знал ее ласковой и улыбчивой наследницей галирадского престола, немало удивлялись, встречая холодный взгляд вдовы кунса Винитара. — Господин Ремай попросил меня оставить Северные Врата как можно скорее, — ровным голосом объявила она на следующее утро, прочитав короткую записку, что передали из покоев вельможи. — Я не могу ослушаться его и потому оставлю замок сегодня же. В ее горнице собрались все те, кто остался верен ей и ее сыну, сыну их кунса. Сольвенны, сегваны, вельхи. Те, кто, невзирая на неудовольствие нового Стража, продолжали оказывать почтение, достойное галирадской государыни. — Под зиму уходить? — Лихослав с сомнением переглянулся с братом. — Без припасов, лошадей-то найдем, а нянек-мамок куда? — Возок стоит себе в западной конюшне. — Лихобор задумчиво поскреб светлую бородку. — Ее он, никто слова не скажет. Мужчины, перебивая друг друга, заговорили разом, высказывая предложения и все больше горячась. Новый Страж все минувшие месяцы был им костью в горле, и накопившееся недовольство могло далеко зайти. — А может, ну его, государыня? — Рысь первым спросил то, что вертелось на языке у остальных. — Из вас кунс куда как лучше, чем из этого ублюдка. Если ваша мать водила в поход войско, то вы с одной крепостью точно справитесь! — Даже слов таких вслух не произноси! — зашипела Елень. — Ты не на косатке и даже не на Островах, чтоб говорить, что вздумается. Если Ремай хочет, чтоб я уехала — что ж, он в своем праве, ведь я здесь никто. — Не знаю, возьмут ли нас плотогоны, — с сомнением заметил Лихослав, возвращая всех к насущным вопросам. — Да и Светынь могла уже замерзнуть, зима нынче ранняя. Елень недоуменно округлила глаза. Восточные вельхи, что многие годы сплавляли лес с верховьев Гирлима, от самых Врат, в Галирад, были уж точно не теми, кто упускал выгоду. Рига, кряжистого, еще не утратившего могутной силы середовича, Винитар считал своим друга, привечал как мог. Под охраной велиморцев вельхи стали забывать о том, как прежде, бывало, на пол-пути попадали под разбойничьи стрелы. — Неужто Дамно откажет мне? Или не осталось в горах леса? — Государыня, Ремай заломил вдвое против прежней платы за охрану, да еще и пожелал, чтоб вельхи отдавали пятую часть от проданного. Мол, рубят они лес давно уже на велиморских землях. — Почему я не знала об этом, Лихослав? — Елень села, прижала пальцы к вискам. — Чего еще вы мне не говорили? — Прости, государыня, — телохранитель старательно рассматривал носки сапог. — Случилось все третьего дня. Тебе недужилось. — И все равно, — отчеканила кнесинка, — ежели что-то происходит, о том я должна знать. Важное или не важное, то только мне решать. Она встала, прошлась по горнице взад-вперед, потом, остановившись у стола, на котором была разложена большая карта, подарок многомудрого Эвриха, приказала всем, кто желает вернуться в Галирад, собираться. — Государыня, — осторожно позвал ее Лихобор. — Как поедем-то? По Старой дороге? Елень вздрогнула, как всегда, когда при ней говорили об этом пути. — Никогда. Если не удастся договориться с ригом Дамно, то мы пойдем через Велимор. Она знала, что дороги через Велимор нет, но ей не хотелось показывать беспомощность. Лучше будет, если они решат, что она в силах привести их в Галирад по любой дороге. Что до Велимора, то и она не все говорила ближникам. Письмо благородного Дунгрома, полученное ею в начале осени, недвусмысленно подтверждало запальчивые речи Эвриха о том, что после разрушения Самоцветных гор мир начал меняться. Аррант горячился, чертил кривые, изображавшие ход светил, и пояснял хмурящему брови Винитару, что, вполне возможно, дырка, которая возникла в мироздании, начнет затягиватся сама собой, а Велимору в этом случае не поздоровится. Елень мало что запомнила из этих разговоров, ее больше беспокоил новорожденный сын и постоянно приливающее к груди молоко. Ее женский ум отказывался считать, что звезды не являются светильниками Богов, а та земля, на которой она жила, соединялась с другими переходами. Когда же Дунгорм, сохранявший к ней некое отеческое расположение, с удивлением писал о пляшущем в небе солнце и исчезнувшем за ночь городе, на месте которого теперь росли деревья и текли ручьи, то Елень едва губы не начинала кусать от досады на собственную память. Нет, через Велимор идти было нельзя, а значит, оставалось только договариваться с упрямым и гневливым ригом. День был серый, сумеречный. Плотогоны нахохлились под рогожными плащами, воды Гирлима медленно и тяжко колыхались. На самый широкий плот загнали маронговый возок, нагруженный тем скарбом, без которого не обойдешься в пути. Возком правила внучатая праправнучка Хайгал, пошедшая замуж за Лихослава, внутри от стылого ветра пряталась нянька и дети. Елень мельком справилась, все ли ладно у них, коротко приласкала сына. Маленький Винитарович хмурил светлые брови, но не плакал. Воины по-одному заводили коней, растягивали кожаный шатер для кнесинки и женщин. Риг нетерпеливо следил за ними с берега, и, едва последний конь поставил копыта на бревна настила, подудел в рог, отдавая приказ отплывать. — Ремай, гадючье семя, со злости лопнет, — сын рига, крутившийся возле кнесинки, кивнул в сторону Врат. — Только зря, больше мы платить ничего не будем. — Как же вы сплавляться будете? — Елень решила не оборачиваться, смотреть хоть куда, только не назад. Вельх счастливо вздохнул. — Батюшка о чем-то сговаривался с сегванами. Из береговых. Их много таких, кто от кунса отошел. — Наемники, — уточнила Елень. Наемников, готовых брать деньги и драться хоть за Гурцата Проклятого, кнесинка навидалась. Ей до сих пор представлялись Канаон и Плишка, пытавшиеся затравить раненого Волкодава. Винитар себя наемником никогда не считал. — Наемники берут деньги за службу, но если найдется тот, кто заплатит больше, то они ударят и в спину. Не стоит доверять продающим мечи. Мальчишка глупо захлопал темными ресницами. Красивый юнец, но ригом ему точно не быть. Елень поежилась, на воде было много холоднее, почти как на башне. Неужели минует несколько дней, и горы отодвинутся, начнут таять, превращаться в призраков? Горы, ставшие на долгие годы ее единственным домом. Под рукой был красноватый бортик возка. Когда-то тронутый огнем, но заботливо очищенный, он дождался возвращения в Галирад, и время не коснулось его. Люди отчего-то маронговой стойкостью не отличались. Наезженный большак, в который начал было превращаться водный путь по Гирлиму и Светыни, зарастал и колдобился. Путники спали вполглаза и вполуха и уже не приставали к городкам без особой надобности. Воины кнесинки брали в руки щиты и загодя снаряжали луки, едва только риг говорил об опасном месте. — Лиходеев стало больше, чем после сегванской войны, — злился вельх. — Через веннские земли всякая нечисть проползти норовит, никто их не переловит. Одно счастье было: понимая, что добыча с клыками и когтями, разбойники на рожон не лезли, скорее вяло припугивая, чем всерьез угрожая. — В Галираде сегванов найму, — делился планами риг, считая бан-риону достойной собеседницей. — И не нужен мне этот Ремай, у которого скоро под задом загорит. — Что же произойдет? — Елень пригубила горячего пряного пития, что прямо на плоту варили плотогоны. Риг взял протянутую ему чашку, отхлебнул сразу половину. — Среди тех, кто живет в горах, много людей, говорящих с богами. Иногда Боги дают им советы, иногда — предостерегают. Про Велимор они молчат с весны. Недобрый знак. А Ремая без Велимора за спиной раздавят свои же. И не будет никакого старого вельха, что даст свое копье вместо сломанного. По берегам ложился снег, когда Гирлим передал их матери-Святыни. — Еще несколько дней, и будем в Галираде, — посулил довольный Рысь. — Море увижу! — Никогда не говори, что перепрыгнул, пока не отошел от пропасти на перестрел, — укорила торопыгу жена Лихослава. — Или ты хочешь насмешить богов? — Главное — успеть до того, как река схватится. — Елень спрятала руки в складках плаща. — Холодает. Днем раньше или позже — уже не столь важно. Родственница многомудрой Хайгал промолчала. Возвращаться туда, где тебя уже давно не ждут, тяжелее, чем строить жизнь на пустом месте. Каждое утро кнесинка, просыпаясь, говорила себе, что дом все ближе. Дамон не зря был ригом: плоты успели пройти к городу по чистой воде. Такого позднего сплава в Галираде не ждали, и на берег кнесинка и ее спутники вышли незамеченными. Город разросся за эти годы несколькими новыми концами, заселенными пришлыми людьми. Елень, поднявшись в седле, смотрела во все глаза, стараясь отыскать знакомый ей до последнего дома город. Коней пустили шагом. Добрые галирадцы с любопытством смотрели на растянувшийся поезд, в середине которого ехал чудесный возок, и, перебирая в памяти дела минувшие, потихоньку начинали узнавать. У многих воинов были друзья и родственники, оттого к крому подошло втрое больше народу, чем следовало бы. Кнесинка улыбалась людям, чьи лица она помнила смутно, словно во сне, радовалась тому, как встречаются после долгой разлуки родичи. Когда за стремя Лихобора схватилась бедно одетая пожилая сольвеннка и разрыдалась, Елень сама едва сдержала слезы. — Да ведь это же государыня кнесинка, горлинка наша! — Из большого дома на каменном подклете вышла старуха в скорбном вдовьем платье. — Кнесинка наша, Елень! И ее слова тут же были подхвачены и отнесены дальше. Теперь галирадцы смотрели на всадницу в синем плаще, заглядывали ей в лицо и со вздохом удивления соглашались с вдовой боярина Крута. — Государыня кнесинка едет. Дорогу государыне. По дубовым плашкам, через ворота крома. Туда, где на высоком крыльце уже стоят люди. Елень бросила поводья, спрыгнула вниз, не дожидаясь никого, и, еще пытаясь ступать степенно, взошла наверх. — Здравствуй, батюшка! Когда-то она рвалась к нему, самому сильному и мудрому, способному защитить от всего. Рвалась, несмотря на попытки телохранителя ее удержать. Сейчас же она замерла, словно натолкнувшись на невидимую стену. Глузд Несмеянович наблюдал за дочерью, сощурив серые глаза. — Здравствуй, Елень. Не ждал я тебя. Галирад заметало снегом, и разумные люди в такое ненастье из дома носа не показывали. Кнесинка Елень на все возражения ответила, что в за годы в горах привыкла к холодам и метелям. Не испугается и сейчас. — Мы можем поехать вместе, я давно не ездила верхом, — предложила Эртан падчерице. — Покажу тебе наш вельхский конец. Елень поблагодарила, но от сопровождения отказалась. — Неужто я дороги не найду? Эртан открыла было рот, но осеклась и промолчала. — Как знаешь. — Вельхинка встала из-за стола, за руку вывела дочь. Маленькая Любима захныкала, торопливо засовывая в рот пряник. Эртан шикнула на нее. — Хорошая девочка, — улыбнулась Елень отцу. — Ты уже думал, кто возьмет ее замуж? Саккаремцы своих шаддат обручают с рождения. — Мы не в Саккареме, — отрезал кнес. — Любима выберет себе мужа по сердцу, так же как ее мать. — Надеюсь, что тебе не придется нарушать это обещание, когда придет час, — задумчиво протянула кнесинка. Глузд Несмеянович побагровел от гнева. — Винишь меня? Я кнес, мое слово — закон. — Я никогда тебе не перечила, отец. — Елень улыбнулась, но мало добра было в той улыбке. — Не буду и впредь. В сопровождающие ей приставили хмурого парня в щегольской вышитой свите. Елень Глуздовна знала его раньше, еще отроком, одним из младших лучезаровичей. Кнес несколько раздраженно заявил, что дармоедов кормить не намерен и его старшей дочери два телохранителя не нужны. Братьям Лихим кнесинка наказала отдыхать и обустраиваться, а потом она за ними пошлет. Лихославу Елень дала кошель с серебром, зная, что родня их в зиму не прокормит. — Если нужда будет, то только позовите, государыня. Лучезарович на кнесинку смотрел с неприязнью: ему-то, дружиннику не из последних, за юбкой таскаться да пирожки покупать? — Где дом Декши Белоголового, песнетворца? — обратилась к нему Елень. — Не знаю, кнесинка, — равнодушно пожал плечами тот. — Спросить кого? — Спроси. Дом знаменитого галирадского сказителя стоял в ремесленном конце, прямо против двора пекаря, у которого еще зрячий Декша был тестомесом-унотом. Женщина, вышедшая открыть ворота, при виде кнесинки не выказала никакого удивления: к неожиданным гостям тут привыкли. — Я пришла повидать тебя, Декша. — Елень помнила окривевшего, но веселого парня, румяного от лихорадки и возбуждения, которого в нынешнем Декше осталось на вершок. Знаменитый поэт встрепенулся и отложил в сторону гусли. — Государыня кнесинка, тебя ли слышу? — Узнал, — отчего-то обрадовалась она. — Только я не государыня тебе, да и кнесинок в Галираде слишком много. По имени зови. — Мне многое рассказывали о тебе и о славном Винитаре, достойнейшем из Стражей Велимора. — Декша откинул со лба светлую прядь, и стало видно дикое мясо, грубо наросшее там, где были глаза. — Прибыл ли он с тобою, ибо гостит в моем доме сейчас человек, желавший бы с ним повидаться? Елень вздрогнула всем телом, испугано сжалась. — Декша, кунс Винитар умер прошлой зимой от «самоцветной трясовицы», — с усилием вымолвила она. — Прости меня, но эта весть Галирада не достигала, иначе бы не спрашивал. — Декша накрыл ее руку своей, широкой и теплой. — Длиннобородый Храмн не возьмет моего мужа в свой чертог, где вечно пируют лучшие воины. — Елень горько улыбнулась. — Да и мне не повидаться с ним за порогом. Но что же за друга Винитара ты принимаешь? — Сдается мне, что он знаком тебе не меньше. — Неожиданно живая, лукавая улыбка тронула губы слепца. — Пойдем-ка наверх, он сидит в светлице с рассвета и не желает расставаться с пером и чернилами. В большой и светлой горнице, за широченным столом, заваленным свитками, книгами и отдельными листами, с испачканными чернилами пальцами сидел Эврих и яростно что-то высчитывал. — Государыня Елень? — Зеленые глаза арранта распахнулись и сквозь отметки, наложенные временем и испытаниями, проглянул тот упрямый юнец, что пытался переспорить жреца. — Откуда? — Из Велимора, откуда же. — Елень, не чинясь, крепко обняла его. — Уж не думала тебя тут встретить. Куда ты уплывал тогда, в Мономатану или в Шо-Ситайн? Эврих разгреб наваленные на скамье вещи, усадил Елень. Декша уверенно нашел свободный табурет, сложил руки на коленях, приготовившись слушать. — В Мономатану собирался, да, — озадаченно нахмурил золотистые брови аррант. — Но боги распорядились по-другому. В жутком месте пришлось мне побывать, кнесинка. — Что же за место такое? — Да тут недалече, за Челной, на Кулижках, — с каким-то странным выражением ответил Эврих. — У веннов, что ли? — Да. Но то история долгая, да и чтоб рассказать ее, мне надо подготовится, — быстро увел разговор аррант. — Вот отчего тебе дома не сиделось под зиму, скажи мне? Неужто сына оставила на Винитара? Мой друг сегван, конечно, человек, которому легко можно доверить войско или целую страну, но не двухлетнего мальчика. — Если бы я могла, то оставила бы ему все, что имею, и пешком бы ушла в Галирад. Винитар заразился той болезнью, что принесли из Саккарема, но подле нас не было хорошего лекаря. — Боги Небесной Горы, да за что вы забираете достойнейших? — воскликнул Эврих, вскакивая по обыкновению с места. — И почему, почему меня не бывает с ними рядом, когда в том особая нужда? — И вот я здесь, — жалко улыбнулась Елень. — Вдова, у которой нет своего дома. Меня называют кнесинкой, но в Галираде другая правительница нынче, мой сын — кунс, но его земля населена дикими тварями. Может, и мне податься на Кулижки, многомудрый Эврих? Лучезарович, ожидавший ее так долго в сенях, брюзгливо вздыхал и отворачивался. Глядя на его опухшую от безделья рожу, Елень мельком успела пожалеть, что не может дать ему одно из тех заданий, на которые был горазд дядька Крут Милованович. Подумав, Елень отослала его в кром вместе со своей лошадью. Снег прекратился, распогодилось, и солнце светило неожиданно ярко. — Я приду сюда, если ты, Декша, не будешь против, — прощаясь, попросила Елень хозяина. — Мой дом всегда держит открытою дверь для государыни кнесинки. — Спасибо, Декша. — Я не все тебе рассказал, Елень, — тихо вымолвил Эврих. — Но с этими новостями стоит обождать. — Ты рассказал то, что мог, — отрезала кнесинка. — Разговаривать с кнесом надобно сейчас же, пока есть время. Пойду я пока. Неугомонные галирадцы, вынужденно отсидевшиеся по домам, спешили выполнить задуманные на день дела. Мимо кнесинки степенно проходили женщины с корзинками снеди, сновали мальчишки-посыльные со свертками, проезжали груженные товаром сани, источающие острый, крепкий запах дегтя. Елень шла без особой цели, просто сворачивала куда придется, осторожно обходя сугробы. В темном плаще и вдовьем уборе она выглядела точно одна из состоятельных горожанок. Мелодичный перезвон колокольчика она услышала издалека, пошла на звук и остановилась перед скромной дверью. Помедлив, толкнула ее и вошла внутрь. — Святы Близнецы, чтимые в трех мирах! — немедленно откликнулся кто-то невидимый. — И Отец их, Предвечный и Нерожденный, — ответила Елень, оглядываясь по сторонам. В доме было темно после яркого света зимнего дня, хотя и горели лампадки перед резными ликами небесных Братьев. — Госпожа приняла нашу веру? Десять лет назад я и не мечтал об этом! — Выглянувший из-за занавеси жрец радостно воздел руки к небу. Двухцветное одеяние его было тускловатым, а женский глаз отметил, что было оно еще и неоднократно залатанным. — Расстрою тебе, почтенный, но я молюсь праотеческим богам, — покачала головой Елень. — Но разве нам доводилось встречаться? Жрец мигом перестал источать восторг, но и не проявил никакого удивления, услышав ответ. — Когда-то я был служкой в свите брата Хономера. Много лет прошло с тех пор, но красоту государыни кнесинки забыть невозможно. Хономер. Опять Хономер. Елень Глуздовна мигом вспомнила о чудовищных делах ревнителя веры, о которых ей очень неохотно рассказывали муж и Эврих. Этот жрец был достаточно проницателен, чтобы понять, какие чувства отразились в глазах кнесинки. — Я вижу, что брат Хономер остался притчей во языцах не только среди служителей Божьих. В свое оправдание хочу сказать, что не видел его с того дня, когда были посрамлены и он, и его наемники. Я сольвенн и остался здесь нести свет тем, кто придет к нему по зову сердца, а не из-под палки. — Почему вы не отправились в Тар-Айван? — Елень уже с любопытством огляделась. — Или среди галирадцев появилось много последователей Близнецов? — Не так уж и много, — развел руками жрец. — Хотя моею скромной лептой число их растет каждый год. Что до столицы, то по мне лучше обратить к истиной вере хотя бы одного, чем до старости переписывать расходные листы. Кнесинка улыбнулась, неожиданно почувствовав расположение к этому человеку, да и резной образ показал Близнецов родными и близкими. Жрец поймал ее взгляд и, поднявшись, поправил лампаду. — Женщины обычно просят милости Младшего, ибо Вседержитель наделил его даром исцеления и утешения в горе, — пояснил он. Елень подошла к образу, всмотрелась и покачала головой. — Мне нынче нужна помощь Воина, ибо я, кажется, вступила на тот путь, где нужна крепость духа и сила. Испытывали ли вы, почтенный, чувство, что, если вы не возьмете все в свои руки, то рухнет мир? — Недостойного посещала такая мысль, но мне удалось отринуть ее, ибо не к лицу она скромному служителю. Что до вас, госпожа, то в ваших жилах течет кровь многих поколений правителей, защищавших свою землю, и оттого вы в силах взять то, что ваше по праву. Они замолчали. Перед мысленным взором Елени раскинулась карта, на которой возникали новые метки. Вот залило черным земли восточных вельхов, появились метки, обозначающие отряды из сегванов и наемников, рыскающих по веннским землям. Галирад нынче был лакомым куском, и ей показалось, что соседи скоро примутся за него. — Если Богам будет угодно помочь мне, то я возьму. И не забуду тех, кто протягивал мне руку. Жрец почтительно склонил перед нею обритую голову. — Некоторые из братии считают, что только пришедшие к вере достойны помощи Близнецов. Однако мой разум говорит о том, что нельзя требовать доверия к неизвестному. Я могу предложить и посильную помощь, если в ней придет нужда. — Мне кажется, что в Галираде скоро будет больше тех, кто почитает Близнецов. — Елень вновь посмотрела на образы божественных братьев. Воин показался ей похожим на Винитара, и она посчитала это добрым знаком. Кнесу Глузду Несмеяновичу не повезло на охоте. Огромный тур дорого отдавал свою жизнь и бился всерьез. Подоспевшие доезжачие не дали затоптать сброшенного раненым зверем государя, но сам в седле кнес уже не смог сидеть. Его привезли в кром на собранных из загонных копьев носилках, прикрыв плащами. Лекарь, хмурясь, осматривал Глузда, бормоча под нос о внутренних ушибах. Кнес крепился, говорил, что и не такое с ним бывало, и утешал жену. Из погребов подняли бочонок лучшего халисунского вина, и кнесинка Эртан самолично сварила его с медом и пряностями, выполняя указания лекаря. Елень сидела в отведенной ей горнице и смотрела, как играют вместе ее сестра и сын. Перед нею была разложена карта и записки Эвриха, но в голове было пусто. Наконец она не выдержала, подозвала служанку и наказала следить за детьми. Перед покоями кнеса — небывалое дело — была выставлена стража. Впрочем, Елень они пропустили без лишнего звука. — Как он? — Эртан сидела в ногах широкой кровати, привалившись к столбику-опоре лбом. Вельхинка вздрогнула, не ожидая увидеть падчерицу. — Лекарь говорит — тяжело, — прошептала Эртан, вглядываясь в бескровное лицо мужа. — Как ты прошла, я же велела никого не пускать? — Я не никто. — Елень подсела к отцу, осторожно коснулась руки. — Я его дочь. Эртан неожиданно свирепо улыбнулась. — Ты не вспоминала об этом годы, пока была замужем. — Я не забывала об этом никогда. Зачем стража? Эртан, помедлив, шепнула: — Те, кто его спас, сказали, что подпруга была подрезана. Глузда хотели убить. Елень согласно кивнула. — Я боялась этого и предупреждала его. Галирад окружен врагами, и любой может покуситься на наши земли. Оставить его без правителя и начать войну — любой бы так поступил! — Ты говоришь страшные вещи. — Эртан запустила пальцы в начавшие седеть черные кудри. — Значит, по крому ходит убийца? Кто-то желает нам зла? — Я пережила несколько покушений, и моей смерти желал родственник. — Елень поправила одеяло и встала. — Зло всегда рядом с теми, кто правит. Немирье везде, и Галирад может не устоять. Надеюсь, что те, кто покушались на жизнь отца, сейчас притихнут. Можно объявить, что он очень плох, тогда они могут выдать себя. Эртан безотрывно смотрела на мужа, потом с видимым усилием сказала: — Делай как знаешь. — Надо было позвать меня. — Эврих места себе не находил от бессилия. — Почему ты сразу не вызвала меня? Елень пожала плечами. — Я не думала, что все действительно серьезно. Ему стало совсем плохо заполночь, внезапно. Пошла горлом кровь. Эртан вцепилась в него, не подпускала никого. Потом было уже поздно. Помедлив, кнесинка села на резной столец, собралась с духом и продолжила. — Эврих, что-то неладное случилось. Может, я просто выдумываю, но я хочу, чтоб ты осмотрел его. Прошли сутки с того времени, когда охотники выехали из крома, но Галирад встречал новый рассвет сиротой. Кнес Глузд Несмеянович медленно остывал в своей постели, на залитых кровью простынях, и ему не было дела до суетящихся, недоумевающих людей. — Государыня, это я, Эврих, — вошедший в покой аррант обратился к женщине, не узнавая в ней решительной вельхинки. — Позвольте осмотреть его. Эртан пересела к окну, жалко горбясь и по-прежнему не отрывая взгляда от покойного мужа. Елень же сразу вышла и притворила за собой дверь. Ей предстояло много дел, и первым была маленькая Любима. Вторым были братья Лихие, без которых она чувствовала себя как без рук. — Останься здесь. Когда господин Эврих закончит, то сразу пошли за мною, — приказала она лучезаровичу. Любима сидела среди целого выводка мамок, пытавшихся ее утешить, но на зареванном личике был страх. Елень осторожно погладила ее по голове и пообещала, что скоро у нее будет собственная лошадка. И много новых платьев. Стоявший подле нее посланник сегванского кунса протянул девочке серебряное обручье. — Она вырастет и станет отличной женой наследнику, — пообещала Елень. — Кроткой и послушной. Кнеса отравили, убежденно объявил Эврих. Отравили чем-то без вкуса и запаха, подмешанным может в вино, а может — в целебные настои, которыми поил раненого лекарь. Схваченный и подвергнутый пытке, тот кричал, что ничего не давал и все дело в вине. — Кроме лекаря к вину и питью прикасалась только кнесинка Эртан, — задумчиво сказала Елень собравшемуся совету вятших мужей. — И только она могла дать питье. — Государы... Елень Глуздовна, так как же такое? — Боярин Вышко Забавыч, верный друг Глузда, первым встал во весь рост. — Вельхи. Вельхи хотят объединиться со своими родичами, нарлаками. — Елень показала на карту. — Разве посадить вельхинку на галирадский престол не значит стать вельхами? — Не бывать тому! — грохнул пудовым кулаком боярин. — Вече созовем, пусть народ галирадский решает, кто ему люб. — Верно говорите, Вышко Забавыч. Народу решать. Когда добрые галирадцы пошли громить вельхский конец, то первым тому воспрепятствовала кнесинка Елень. Мир в Галираде был сохранен, а что до помощи береговых сегванов... Так то дело теперь семейное, породнятся ведь скоро. Галирад ощетинился, прирос сегванскими мечами, готовился к грядущим битвам. За хлопотами и тревогами кнесинка Елень Глуздовна не успела попрощаться с Эврихом, спешно засобиравшимся в Велимор. В канцеляриях Тар-Айвана, где, как ручьи в море, собирались новости со всего населенного мира, удивлены и обрадованы были прошением галирадского жреца отправить к нему на помощь нескольких братьев. С легкой руки новой правительницы истинную веру стали принимать многие.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.