Несчастная любовь

Геральт погружается в воду и с облегчением вздыхает, закрывая глаза — очередной день, несущий за собой все самое обыкновенное и неинтересное, успевшее наскучить ведьмаку до раздражающего кома в горле, который так сложно проглотить. Это сильно выматывает. И, надо признать, давно ему не удавалось вот так расслабиться, ни о чем не думать и просто отдыхать себе на радость. Фактором, который время от времени возвращал Геральта в реальный мир, служил не умеющий сидеть на одном месте и вечно ищущий приключений на свою голову, и не только на нее, разговорчивый бард, успевший за последние полчаса рассказать столько всего, что ведьмак уже сбился со счёта, хотя в принципе не имел привычку считать истории Лютика, потому что большинство из них, как правило, были выдуманы или же дополнены чем-то нереальным. Вода приятно обволакивала тело, и пожалуй, не будь поблизости надоедливого барда, Геральт спокойно помылся бы в тишине, по возможности расслабившись полностью, хотя для этого действия лучше бы подошла компания Йеннифер или еще кого-нибудь, способного удовлетворить ведьмака. Это немного печалило. Но что поделать? Не обращаться же с этим предложением к самому Лютику. Геральт бы в принципе не обратился к нему с чем-то подобным, даже если бы был в безвыходной ситуации. Он редко его о чем-то просил, потому что прекрасно знал, что бард точно такое не потянет. Он же бард. Ему только песенки петь. И даже сейчас, сидя неподалеку на скамейке, Лютик напевал что-то себе под нос. Да. Тишине в этом месте не бывать никогда. Как-то раз Лютик засмотрелся на шрамы, разбросанные по телу ведьмака, принимаясь расспрашивать о том, при каких обстоятельствах и от кого они появились, хотя прекрасно понимал: меньше знаешь — крепче спишь, и в ту ночь бедолаге так и не удалось нормально поспать, так как в голову лезли всякого рода монстры, заставляя просыпаться практически каждые полчаса, и бард сделал вывод, вернее пришел к такому умозаключению — а почему бы не спать? И всё равно уснул под утро, чуть не пропустив подъём Геральта, который вполне мог бы отправиться за очередным приключением, но только уже без него. Обидно. — Чем ты занимаешься? — прервал тишину Ведьмак, обращаясь к единственному собеседнику в этой комнате и открыв глаза, переводя на него взгляд. — Новую песню сочиняешь? — Угадал! — выдал в ответ бард, повернувшись к тому лицом и довольно улыбаясь. — И о чем в этот раз? — О несчастной любви. Хочешь послушать? — Я уже их наслушался. — Эта другая. Тебе понравится. — Ты про каждую так говоришь. — Не моя вина, что у тебя такой странный вкус, и тебе всё не нравится.— Лютик недовольно фыркнул, теперь уже не желая и кусочка исполнить для такого черствого «человека», не способного оценить его прекрасную работу. А между прочим, конкретно эта песня и была такой для него. В меру романтичной, в меру грустной. В ней чувствовалось одиночество, желание быть услышанным, незамеченным, но несмотря ни на что продолжающим оставаться в стороне от объекта своей любви. Лютик думал, это по-настоящему жестоко и печально так разочаровываться в идеалах, которые сам же выдумал, чтобы жить было немного проще и веселее, а в итоге какое-то гиблое место, всё сильнее затягивающее в свою бездну страданий и небытия. Он берёт лютню, аккуратно сжимает одной рукой и пальцами другой принимается на ней играть мелодию, только что пришедшую ему на ум. Вдохновение, что с него взять? Геральт, на удивление, с интересом прислушивается и про себя подмечает — эта довольно приятная, не раздражает слух. Ждёт слов, но их всё нет и нет, и это немного напрягает. Закончив, бард устало вздыхает. Не хватило смелости открыть рот, как он это делает почти каждый день. — Не закончил сочинять? — спрашивает ведьмак, споласкивая волосы и уже собираясь вылезать из воды и начиная искать взглядом то, чем можно вытереться. И Лютик практически моментально подает ему полотенце, отводя взгляд. — Закончил, — выдает он. — А чего не поешь? — Тебе же не нравится. И Геральт понимает что к чему, когда успев приблизиться к барду, тот резко отстраняется. Когда это «не нравится» мешало Лютику и дальше исполнять свои баллады? Обычно ему только повод дай и весь день не заткнешь, а сегодня и слова не вытянешь, несмотря на все старания его как-то разговорить. Ведьмак и сам не понимал, почему так напрягает это молчание. Неужели слишком привык к тому, что бард постоянно находится где-то рядом, распевает свои баллады направо и налево, не умея заткнуть в рот нужный момент, чтобы их не заметили. Геральт осознает, без ноющего, что у него уже болят ноги, Лютика, будет одиноко. И его точно не заменит кто-то другой. Даже Йеннифер не способна на подобное. И это осознание почему-то одновременно греет и ранит сердце. — Так что? — разрывая по новой тишину, спрашивает он, начиная вытирать тело, и успев лишь отвернуться, чувствуя спиной прикованный к себе взгляд. Такой пожирающий и печальный. Когда Геральт поворачивается обратно, Лютик дергается, отводя взгляд и выдает себя с потрохами. А затем тянется к своему инструменту так, словно это спасет сложившуюся ситуацию и как-то разрядит её. Но это так не работает. Трудно не смотреть на объект своего обожания, что стоит напротив. Голый, потому что никак не может найти свою одежду. Лютик снова сдал её на стирку, ведь от нее пахло непонятно чем, будто ведьмак снова оказался в чьей-то пасти, а то и в желудке. Кто его знает. Бард пытается успокоиться и показывает на соседнюю скамью, на которой сложена одежда. Да, обычная, но на первое время сойдет — подмечает Геральт, теперь заметив смущение на лице Лютика. Они знакомы достаточно долго и за этот период, ведьмак ни разу не подпустил его ближе. Много раз отталкивал, говорил грубости, обижал, но несмотря на все это, им всегда удавалось воссоединиться, забыть всю ругань, начать по новой, хотя Геральт так ни разу и не извинился, прекрасно понимая, что «друг» из него явно никудышный. Но может всё дело в том, что они связаны куда сильнее, чем можно представить? Ведьмака тянет к Лютику, а того к нему, и в итоге они всегда оказываются вместе. — Споешь? — Спою. Более уверенно взявшись за инструмент, бард снова начинает играть уже исполненную мелодию, но теперь и поет о своей несчастной любви, о своих страданиях, мыслях, о том, как одиноко жить на свете, когда ты глух, ты нем и слеп, и никто не услышит, никто не поймет, о чем твои мысли, и сколько бы не пытайся быть кем-то важным в жизни другого, ты всегда будешь наблюдать со стороны. Затем он поет об объекте своей любви, о том, какой величественный силуэт, какие яркие глаза, и голос вечно будет ласкать слух, являясь своеобразным мёдом для ушей. Геральт сидит напротив, смотрит на эту картину, и выдаёт улыбку. Теплую. У него искрятся глаза. Лютик поднимает взгляд и опускает руки, впервые наблюдая подобную картину. Видимо, его любовь не такая уж и несчастная, как он думал.