«I love you, Tonio»

«- I'm more worried about your dad. He's old school, yeah? — Yeah, he is, but he's learning. I came out to him when I was 14 years old. He kissed me on the forehead, he said he loved me, and then he walked away, fell silent for six days. Then he comes to my room, and he's all, «Tonio, let's watch The Modern Families. Let's watch The Modern Families together, I love that show.» — God bless that show! — I'm like, «Papá, I'm not gonna watch The Modern Families, 'cause I got shit to do. PS, there's no 'the', it's just «Modern Family». — Now I'm worried I might not be gay enough. — He's gonna love you. — You sure? — Yeah.'Cause he knows that I do.» (13RW S03 E06, 31 min 20 sec — 31min 55sec)

      POV Клэй       В старшие классы Клэй Дженсен перешел со стойким ощущением, что он почти чужой среди учеников. Он жил учебой и своими хобби. Он не тусил с одноклассниками и не ходил на вечеринки. Он общался с ровесниками в основном по вопросам учебы. А вот с друзьями к этому времени стало все совсем печально. Можно было назвать другом Джеффа Аткинса, но, опять же, они практически не общались вне школы. Единственный настоящий друг, который был у Клэя, почему-то внезапно прекратил им быть еще в средней школе. Этого друга звали Тони Падийя, и именно он разрушил то, что у них было. Боже, звучит так пафосно… Но это правда значило для Клэя очень много. А потом Тони словно исчез. Только изредка он появлялся в пределах досягаемости, и то совсем ненадолго, сохраняя невозмутимость, отстраненность, сдержанность и приличную дистанцию. Он словно стер себя из мира Дженсена.       Когда завертелась история с кассетами Ханны, Тони Падийя внезапно опять стал занимать в жизни Клэя довольно много места и времени. Тони, Тони, Тони…       А ведь когда-то они были довольно близкими приятелями. Еще с ранней школы. А потом, примерно в шестом классе, Тони словно… исчез? Отодвинулся на хрен знает какой задний план? Ушел в тень? И Клэй почти потерял его из виду. Парень словно был, а словно и нет. Как призрак — призрак дружбы с жизнерадостным, озорным и задиристым мальчишкой, который всегда поддержит и заступится, если что. Иногда Тони приближался — ненадолго, совсем ненадолго. Как в тот случай с туалетом в седьмом классе, когда парни постарше макали Клэя головой в унитаз. Тони тогда предложил свою помощь. Но…       Но, во-первых, Клэй тогда был в шоке, чтобы на что-то соглашаться, во-вторых, ему было банально стыдно (ну еще бы!), а в третьих — он и правда отвык, вот просто отвык от присутствия Падийи в своей жизни. Незадолго до того ему пришлось буквально вытравить из себя тоску по другу, когда тот просто… растворился в отговорках и своем отсутствии. Тони, как складывалось впечатление, упорно избегал Клэя Дженсена. Почему? Он не удосужился сказать. Сам Клэй не помнил, чтобы они ссорились или типа того. Наоборот, у них всегда все было хорошо. Если и был человек, с которым у парня были действительно стабильные ровные отношения, так это Тони. Был. А потом внезапно исчез, мать его. Вот просто ушел. Бросил Клэя. Ничего не объяснил.       Было тоскливо, обидно и больно. Как от предательства. Но Дженсен всегда был упрямым и целеустремленным малым: он очень старался и в этот раз, так что ему удалось уговорить себя не думать-не думать-не думать о Тони, который его бросил. Он научился… почти не замечать бывшего друга. Почти. Они здоровались, прощались, перебрасывались ничего не значащими фразами. Частенько Клэй ловил на себе долгие внимательные взгляды — Тони за ним пристально наблюдал. Зачем? А хрен его знает. Клэй старательно игнорировал ощущение изучающего следящего взгляда, так что научился его действительно почти не замечать. Тем более что со временем Тони стал все чаще прогуливать школу, изменился внешне, стал каким-то малознакомым Клэю парнем. Кто этот красавчик со своим ретро стилем в одежде, прическе и раритетной тачкой? Кто этот мелкий мексиканский мачо со сбитыми костяшками рук и какой-то не самой хорошей репутацией? На репутацию Клэю было, в общем-то, наплевать — он не лез ни в чьи дела и не слушал сплетни. А если уж Тони кому-то начистил рожу — так Клэй был на 99% уверен, что это было за дело. Пусть не лезут.       У самого Клэя с репутацией тоже внезапно появились проблемы: за свой характер и поведение, за специфическое общение с девушками (точнее, отсутствие такового в романтическом плане) он вдруг получил общественное убеждение в том, что гей. Довольно долго он офигевал с этого, а потом просто махнул рукой. Да ну нафиг. Все слухи и сплетни сами собой пропадут, когда он наконец-то заведет себе девушку. Да и по всему. Правда, некоторые парни так странно щурятся на него, недобро, можно сказать, наверное. Тони вон, например — не то что недобрым, а вот тяжелым — да, его взгляд был именно тяжелым в первое время после появления этих сплетен. Странно так он рассматривал Клэя, и Дженсену частенько вспоминались сбитые костяшки красивых, вообще-то, изящных рук Падийи. Ну он же не виноват, что придурки вроде Монти вдруг решили называть его иногда «подружкой Тони». Наверное, мексиканец из-за этого злится. Но ведь Клэй ни при чем — пусть идет и разбирается с Монти, например.       Ну, вот это вот все было раньше. А теперь Тони стало вдруг опять много. И Клэй поначалу словно задыхался от ощущения давления. Его бывший друг, а теперь надзиратель и немножко ангел-хранитель был словно везде. Или почти везде.       Неудивительно, что Клэй несколько раз срывался и орал на Тони. А тот…       А тот был таким типичным (для Клэя) Тони, что в сердце отдавало давно забытой болью потери и тоски. Терпеливый, уравновешенный, поддерживающий, успокаивающий, помогающий… Находчивый, вездесущий, легкий на подхвате, отзывчивый, прикрывающий спину, заботливый, а еще такой удивительно уютный…       Клэй никому никогда не рыдал в плечо. Кроме Тони. Ему можно. Потому что это Тони. Он такой один. Несмотря на то, что Клэй, как оказалось, ничего о нем не знает. Таинственный, скрытный, молчаливый, потайной… Почти для всех, в том числе и для Дженсена, загадочный и непонятный. Для кого-то мудак, который без лишних разговоров может дать по зубам и устроить разборки в уличном стиле, для кого-то — объект повышенного внимания, для кого-то — недостижимый уже идеал. И никто не знал настоящего Тони.       Интересно, у него вообще есть друзья, у этого Тони Падийи? Он говорил, что Клэй ему друг. Но сам Клэй в этом не уверен. Он так ничего и не знает о нем. Он даже не знал, блин, что его друг, блин, гей. Не то чтобы это имело значение, но сам факт того, насколько мало Клэй знал Тони и насколько мало замечал… Угнетало вот, в общем.       После срывов и всех этих событий, после того, как, казалось, все успокоилось, завертелось снова и снова начало успокаиваться, после гребанного суда… Тони снова периодически исчезал с радаров. Только раз они были все вместе постоянно — после того, как с кассетами было покончено, когда Клэй решил заняться личной жизнью с реальными людьми (со Скай, необычной девушкой, которую он тоже в свое время просто потерял из виду, как это случилось и с Тони). Падийя по случаю тоже налаживал нарушившуюся (из-за кассет и лично из-за Клэя, между прочим!) личную жизнь и пытался умиротворить, что ли, своего парня, Брэда. С целью просто отдохнуть и пообщаться подальше от улиц города, где жили воспоминания, Тони с Брэдом и Клэй со Скай решили мотнуться за город, куда-нибудь на природу.       Клэю нравилось все, начиная с дороги: он сидел рядом с Тони на переднем сиденье, обсуждая музыку, маршрут, остановки, а их «половинки» благополучно были засунуты на заднее. Это изрядно веселило Дженсена, так что он спросил Тони наедине, почему тот не усадил своего парня возле себя. Тот непонятно ухмыльнулся, той самой знакомой с детства улыбкой, и пожал плечом. А потом выдал: «Ты мой друг». После недавнего довольно бестолкового объяснения разницы между парнем и другом Клэй решил не удивляться и не уточнять. Он понял одно: его положение выше. Это приятно грело душу, стоит сказать. И эта озорная улыбочка… Захотелось схватить друга в охапку и счастливо обнять — но не стоило это делать, а то там, черт побери, ревнивый бойфренд, так что… А потом Тони еще пошутил что-то насчет «Пусть сидят и знают свое место. Может, я хочу, чтобы Брэд прикрывал мою спину. А может, я просто не хочу, чтобы вы со Скай там начали развлекаться в моей машине, пока я за рулем». В общем, Клэя разобрал смех, Тони тоже посмеивался, так счастливо, словно и проблем никогда не было.       Так они провели уикенд, и стало казаться, что все прояснилось и наладилось. Но после чертового уикенда Тони снова, бля, начал исчезать из жизни Клэя. Это понятно, у него своя жизнь, очень отдельная, сейчас у них действительно было мало общего… Но все же.       «Ты мой друг». Ага.       Клэй в такие периоды скучал, откровенно говоря, и размышлял. Несмотря на всё и всех, кто его отвлекал в каждый из таких периодов, он находил время для размышлений.       Например, он думал о семье Тони. Очень традиционная у них семья, кстати. Традиционная мексиканская семья. Папа, мама, пятеро детей. Все старшие дети (младшая сестренка тут не в счет), как и родители — такие стандартно-типично-нормальные. Как надо. А вот Тони… он был и похож, и непохож на них. На фоне обычных, ничем особо не выделяющихся людей он был как яркая птица. Или как не менее яркий диковинный зверь. Мало того, что ростом не вышел и тем бросался в глаза, так еще и татуирован и обычно разодет как… как Тони. Словно он не такой же ученик-старшеклассник, а кто-то вообще куда постарше, отдельный и особенный. Словно сошел со страниц какого-то журнала или с кадров голливудского фильма. И плевать ему на все. Может, это потому что он гей? Вон Райан тоже не особо комплексовал. Посоперничать с этим пижоном мог только Падийя, к слову. По скромному мнению Клэя, посоперничать — и с большим отрывом выиграть. Потому что Тони был не просто ярким — он был крутым и опасным. И самодостаточным, и на болту он вертел все вот ваше вот это… Короче.       Но ему и правда многое позволялось. Для скромной мексиканской семьи из неблагополучного района он был слишком уж свободен в действиях и самовыражении. Как родители ему позволили в таком возрасте так забиться татуировками? Вон, его старшие их вообще не имеют, а если и да, то их даже не видно. Вряд ли у них не было возможности сделать тату. Скорее всего, родители не позволили. А Тони вот позволили — да еще как! С чего такие привилегии?       Или вот то, что Тони гей. Но он себя чувствует дома преспокойно и абсолютно не изъявляет желания из дома уйти. Даже к парню. Значит, у себя дома ему более чем хорошо. Почти как «мой дом — моя крепость». Это при том, что там он вместе с братьями участвует во всяких недокриминальных разборках типа воспитательного мордобития местных наркодиллеров. Вывод: дома Тони хорошо, комфортно и уютно, а значит, там никто не щемит его за его ориентацию. И это… немного странно для типичной мексиканской семьи. Особенно из неблагополучных кварталов. Вроде как у них с этим вот строго. Типа церковь не позволяет, обычаи тоже, и вообще сиди и не высовывайся. Но нет — не тот случай, совершенно.       Или то, что он спокойно мотается где хочет и когда хочет. Комендантский час — это не про Тони, видимо. Не царское это дело — за временем следить и отчитываться. Когда хочу, тогда и еду. И куда хочу тоже. Самостоятельный, в общем, что пи… хм, гребанный случай, в общем. Очень самостоятельный и независимый.       И не сказать, что Артуро Падийя (и мама Роза за компанию) распускает детей или не уделяет им внимания. Клэй сам свидетель тому, что отец за детьми следит, постоянно контролирует их действия, вовлекает их в жизнь семьи и сам старается быть в курсе дел детей. Ну, насколько родители это вообще могут при своих скромных возможностях. И папа Тони может быть и строгим, и встревоженным, и нервным. И Тони не стал кривляться или смеяться, когда отец сказал ему насчет «Если ты сделаешь такое со своей матерью — я тебя убью, ты понял меня? Убью тебя и мертвого» (разве что слегка развеселился, что Клэй стал свидетелем подобного, и попытался объяснить довольно странное заявление попроще). Видимо, воспринял предупреждение всерьез, а значит, имел на это основания. Нет, с отцом Падийя шутить не стоит.       Так как же получилось, что и строгий отец, и традиционная семья, и — и Тони, какой он есть. Открытый гей, яркий щеголь на красном «Мустанге», который с нежностью смотрит на строгого отца и говорит «si, papa» и никогда не думает свалить из дома надолго?..       Что-то не сходится. Что-то Клэй не знает. Или что-то упускает. Может, он просто не думает об обычной человечности? Типа толерантность там, гуманность, великодушие, любовь к родным…       Да сейчас. Любовь к родным часто измеряется в километрах. Пока ты ребенок — в сантиметрах закрытой двери в свою комнату. Лишь бы подальше держались. Но тут… совсем не так. Удивительно дружная семья с таким необычным, хм, экземпляром в качестве ребенка.       А на вопрос о том, почему Тони ушел от него, оставил его еще тогда, давно, Клэй и не надеялся получить ответ. Он еще тогда так устал об этом думать…       Может, стоит просто смириться с тем, что ему никогда его не понять — Тони? Он вечно для него был… магистром Йодой, таким же непонятным и таинственным, полным сюрпризов и отличным от всех. Просто оставить все без ответов?       Клэй так не мог. И он продолжал думать, предполагать, крутить в голове варианты… вспоминать…       Да, примерно в седьмом классе, примерно в тринадцать лет, Клэю тогда еще было двенадцать. Тогда он и ушел. Исчез из жизни Клэя. До того некоторое время он ходил немного странный и был непривычно задумчив, рассеян, молчалив, тих и сдержан. Что-то его грызло, что-то не давало покоя, но он уже тогда предпочитал отмолчаться. А потом просто перестал приходить. Перестал играть с Клэем. Перестал болтать с ним о всяком. Смотреть на звезды по ночам. Оставаться с ночевкой или приглашать к себе в гости — без ночевки, потому что полон дом народу, и так всем некуда деться. Но Клэй все понимал, так что приглашал друга к себе, и они ночью сидели у окна и смотрели на звезды или играли в игры, пока не приходили кто-то из родителей Дженсена и укладывали их спать. И всякое такое.       Воспоминания о том времени были теплыми и уютными, у них были то светло-коричневые, как у дикой кошки, то темные из-за расширенных зрачков (что, впрочем, выглядело очень гармонично) глаза и брови «домиком», у них был испанский акцент и некоторая перчинка, знаете ли, для огонька. У них было ощущение надежности и уверенности, недетская серьезность и рассудительность в минуты напряжения. И милая, чуть ли не девчачья улыбка.       В этих воспоминаниях был Тони Падийя.       А потом в воспоминаниях поселилось чувство пустоты, утраты, ощущение несправедливости. Почему ты покинул меня? Я плохой друг? Что я сделал не так? Почему ты мне не сказал?       Странно, но история идет по кругу, и Клэю приходится вспоминать эти вопросы, и некоторые из них он даже теперь задает. Правда, ответов он почти не получает.       На вопрос «почему ты тогда ушел?» Тони посмотрел сначала недоуменно, явно не понимая, что Клэй имел в виду. А потом, поняв, он стал отнекиваться и сочинять что-то насчет «так было надо, но я все время был рядом с тобой, разве ты не замечал». Рядом, блин, Тони, но не вместе! Не со мной, а просто где-то рядом. Ты вылетел из галактики моего внутреннего мира, моего окружения, как фотон через «кротовую нору» — слишком быстро, внезапно и незаметно, а вместо тебя, вместо твоей энергии осталась пустота.       Насчет тату, кстати, Тони просто отмахнулся, что родители его очень любят, так что позволяли ему это в знак своей любви. А братья таким не страдают, в смысле, татуировками.       На все у него имелись объяснения. Но Клэю их не хватало. Было что-то еще. Что-то такое, что заставило всех Падийя любить этого ребенка по-особенному, иногда даже вопреки своим традиционным ценностям.       Что-то случилось. Что-то важное. Что-то… слишком важное. Не иначе. Не быть ему Клэем Дженсеном. Но узнает ли он когда-нибудь, что это было?       POV Тони.       Это началось лет в одиннадцать, наверное. Тони начал заглядывать на мальчишек. Нет, девочки тоже были ничего так, кстати. Но следить за мальчиками доставляло особенный интерес.       В двенадцать лет он понял, что это не просто особенный интерес. Он понял, что, кажется, у него проблемы. Было чертовски страшно думать, что ему могут по-настоящему нравиться мальчики. Да его же засмеют! А что скажет папа? Мама? Братья? О черт, он покойник. Нет-нет, этот позорный секрет никто не должен узнать. Никто. А на мальчиков можно смотреть тайком, чтобы никто не заметил даже. И особенно чтобы не заметил Клэй. Потерять дружбу этого парня Тони не хотел ни в коем случае. Нет-нет.       Дружбу? Ха! Трижды ха! Наивный, глупый, тупой Тони! Как ты мог! Как ты мог это допустить! Как ты мог проморгать тот момент, когда ты, придурок несчастный… влюбился в своего друга?!       Вот в этот момент и стало страшно по-настоящему. Он теперь не сможет даже с Клэем общаться. Потому что тот все поймет. И… и…       И миссис Дженсен как-то слишком внимательно на него смотрит. Так подозрительно ласково с ним разговаривает, расспрашивает всякое… Вот зачем спрашивать, что они делали в комнате Дженсена, если она и так знает? Что там можно делать вообще? Неужели… Ой нет. Нет-нет. Только от предположения, что могла придумать миссис Дженсен, у Тони предательски колотилось сердце и слабели ноги-руки. Серьезно, что ли? Или зачем спрашивать, с кем из девочек они общаются. Вот это вообще подозрительно. Что, в двенадцать-тринадцать лет начинать проповеди насчет пестиков-тычинок и презервативов? Так за это спасибо, конечно, но лично Тони об этом наслушался достаточно, а Клэю, похоже, эта тема вообще была неинтересна. Для своих неполных тринадцати он оставался поразительно равнодушным к противоположному полу. Ко своему собственному, впрочем, тоже. У него вся голова была занята роботами, комиксами, фильмами, учебой, космосом, да чем угодно, кроме отношений. И, как надеялся Падийя, им самим, Тони, в смысле, общением с ним. Дружбой, да. Вот и все отношения у Клэя Дженсена.       — Тони, а ты что, поссорился со своим другом? С Клэем, — спрашивает мама, заметив, что сын слишком уж дома засиделся.       — Нет, ма, — быстро отвечает Тони совершенную правду.       — Тогда что случилось?       — Ничего, ма, — а на глаза наворачиваются предательские слезы. «Все плохо, ма. Я… кажется, мне нравятся мальчики, уже давно, а теперь я влюбился в лучшего друга. Не знаю, когда, на самом деле. Но я не могу просто быть возле него и… просто быть. Если он узнает, что нравится мне…»       — Клэй звонил, приглашал тебя в гости. Или он сам приедет, — улыбается мама. Тони сглатывает сдержанные в себе слезы и лихорадочно думает над тем, что делать дальше с этим. Ничего умного в голову не приходит, и он говорит:       — Я поеду к нему.       Это был, кажется, последний раз, когда Тони был в гостях у Дженсенов. В следующий раз это случится аж через почти пять лет, и то, пригласит его миссис Дженсен, а Клэй не захочет видеть и будет сидеть и завуалированно посылать Тони со всеми его мнениями.       — Я тебе позвоню потом, ладно? Я… просто… у меня есть кое-какие дела, — Тони очень не хотел расставаться со скандалом. Он… он бы не расставался, но… Надо. Ему надо держаться от Клэя подальше. А вдруг это само пройдет? И все станет как прежде. Вот было бы здорово…       — Что за дела? Что-то интересное? — интересуется Клэй. Он улыбается так мягко и сияет своими умными глазами только для Тони, и у того сердце болит от этой несчастной больной подростковой любви и горя из-за полной безнадежности ситуации. И от того, что ему придется уйти.       — Ну… такое всякое. С братьями буду, вообще-то. Я не очень знаю, — вообще-то это правда, Тони решил больше времени проводить с братьями и отцом, учиться драться и чинить машины, технику, больше заниматься делами и меньше думать о, блядь, мальчиках и особенно о Клэе Дженсене.       — Ясно. Значит, позвонишь, когда закончишь? — все еще не понимает Клэй.       — Да, конечно, — старается быть убедительным Тони. У него получается. У него всегда получается, если не вдаваться в подробности и говорить покороче. «Да, конечно», — точно так же отвечает он в ответ на вопрос Клэя «Ты же со мной из-за кассет возишься, не в романтическом смысле?» через почти два месяца после смерти Ханны Бейкер. Клэй всегда верил…       — Ладно. Ну, тогда… Увидимся?       — Увидимся, Клэй, — улыбается ему Тони, не может не улыбнуться, хоть сердце кровью обливается, а руки дрожат. Увидимся в школе, увидимся… где-нибудь. Но я буду держать дистанцию. Ради тебя, Клэй.       А потом он несколько дней думает о себе и о своем друге, которого полюбил. О том, что он сам такое. О том, как он может опозорить свою семью. О том, как ему теперь жить. После осознания, что он влюбился в Дженсена, он даже смотреть ни на кого не может. Ну, на парней еще может. А на девчонок… Как теперь с этим жить? Да и зачем? Всю жизнь притворяться? Всю жизнь врать окружающим и себе? Всю жизнь… А если он всегда будет любить Клэя? Он с ним уже давно. И всегда Тони, казалось, любил его — как друга, как… как близкого человека.       Он думал, что это дружба. Но если подумать… А действительно ли это была дружба? Не он ли, Тони, всегда опекал Клэя? Не он ли носился с ним, как курица с яйцом? Не он ли защищал в драке, хотя ростом был пониже и вообще мелкий до смешного? Не он ли вечно пытался подарить Клэю какую-то приятную мелочь, вкусняшку или типа того? А что делают друзья? Они делят все пополам. И рассказывают друг другу секреты. Тони своими секретами не особо делился — не доверял? Не считал нужным? Роли в их дуэте тоже были как-то неравномерно расписаны. Так что, дружба ли это? Или Тони всегда подсознательно относился к Клэю… иначе?       Выходит, и друга у него нет. Ни будущего, ни друга… только вечный позор. Тони представлял картины, как на улице или в школе все дразнят его педиком и всякими другими словами.       А ты хоть знаешь, чего хочешь сам, Тони? Может, никакой ты не педик вообще…       Знаю. Я знаю, чего я хочу. Я хочу его рядом. Я хочу держать его за руку. Хочу трогать его и обнимать. Не просто по-дружески — я хочу прижимать его к себе. Я хочу поцеловать его. У него такие красивые губы. И сияющие серые глаза. И длинные темные ресницы. И он так красиво смеется. Я хочу, чтобы он смеялся для меня и улыбался, и шутил свои особенные шутки, которые не смешные никому больше, но мне нравится их слушать, потому что я понимаю, насколько умный и образованный этот парень. У него такая изящная фигура — и хочется обнимать его и гладить руками везде. Прижиматься к нему теми местами, где напряжение из просто нервного превращалось в физическое, и становилось жарко и сладко… А если бы сейчас прижаться к нему…       Тони опускает руку и гладит себя. Тело отзывается терпким сладким удовольствием, и он продолжает. Думает о том, как бы он прижимался к Клэю. И что бы он делал в ответ — в самом лучшем варианте, конечно. А потом…       Тони впервые дрочил на своего друга, на парня, которого полюбил. А потом понял, что сделал. В воображении сразу нарисовалась картинка: Клэй Дженсен весело и презрительно хохочет над Тони за то, что он сделал — за то, что влюбился, за то, что дрочил. Воображаемый Клэй насмешливо, нарочито брезгливо говорил: фу, Падийя, ну ты и конченный, не подходи ко мне лучше, и правда, педик несчастный.       Назад дороги нет, Антонио. Ты — конченный человек. Надеяться бесполезно.       Так что, прикинув варианты, Тони идет в ванную и берет отцовскую бритву. Садится в пустую ванну, открывает слив на всякий случай. Недоуменно смотрит на руку. Где тут резать надо, вообще-то? Он не был уверен. Он не готовился. Вроде так…       Первый порез остался жгучей красной полосой поперек запястья. Неглубоко. Страшно, наверное, было, что ли. Он заворожено черкает похожие линии рядом — одну, и еще одну, и еще одну… Несмотря на то, что это просто глубокие, но все же царапины, кровь течет довольно исправно. Не фонтаном, конечно… но завораживает. Кожа горит вся разом, этот огонь поднимается выше по руке, аж до локтя, а опускается до кончиков пальцев, заставляя их противно ныть. С чего бы, ведь порезы совсем не там. Но, пожалуй, пора бы уже и перейти к более серьезным вещам. Сколько можно. Будь мужиком, в конце концов, у тебя есть для этого только один шанс.       Если резануть наискось, то будет… эффективнее, наверное. Уголок бритвы вдавился в припухшую кожу, еще глубже, еще, первая капля крови быстро наливается алым и, переполнившись, скатывается вниз… А теперь резануть вот сюда, на три — раз, два…       Тони так увлекся примериванием, что не обратил внимание на мелькнувшую на периферии зрения тень. А зря. Потом сильный удар по щеке отбросил его к стенке ванной, заставив выронить бритву и изумленно-испуганно вытаращить глаза.       Таким Тони своего папу еще не видел. Тот что-то говорил, кажется, но парень не мог ничего разобрать. От внезапности сердце колотилось и гремело в ушах, и от испуга, от шока, от того, что его выдернули из странно-завлекающего состояния… От сильного удара по лицу и о стенку.       Отец схватил его руку и быстро осмотрел. Схватил небольшое полотенце и ловко обмотал.       — … зачем, Тони… — кажется, говорил папа.       Тони ничего ему не скажет. Тони просто подберет более подходящий момент и закончит начатое. Вот и все.       — Тони… Скажи мне только одно: почему? — тихо, каким-то незнакомым ломким голосом спрашивал его папа.       Парень опускает взгляд.       — Тони, послушай: мы со всем разберемся. Ты только скажи, слышишь? Просто скажи. Я весь мир переверну, только чтобы помочь тебе. Ты только поговори со мной, сынок, хорошо? Пожалуйста, сынок, — заглядывал он в глаза парнишке, который почему-то не мог ничего сказать.       А потом отец вытащил его из ванны, поставил на пол, взглянул в глаза и просто сказал:       — Никогда больше так не делай. Что бы ни случилось. Просто помни: я люблю тебя, Тонио, — затем поцеловал в лоб и обнял.       Тони ждал побоев, наказаний. Но не этого. За такое… он точно должен был получить так, что надолго бы забыл и думать о подобном. Так что сначала был страх ожидаемых экзекуций. А потом он вспомнил другой страх — отчаянный больной ужас в глазах папы, когда он его, кгм, застукал. Если бы Тони так за кого-то испугался, он бы взбесился. А папа… просто папа слишком сильно его любит, похоже.       Ради этого стоит и потерпеть, и пожить. Черт побери, сдохнуть можно и в другой раз, верно? А причинить боль дорогим людям… А вдруг и правда они его полюбят даже таким, какой он есть?       Никогда в жизни Артуро Падийя не забудет этот ужас, когда ты видишь своего ребенка с бритвой в уже окровавленной руке. И он сделает все возможное, чтобы этого не повторилось. Они с Розой не переживут этого. Просто не переживут.       Я люблю тебя, Тонио. Мы любим тебя. Что бы ни случилось.       И этим все сказано.       Только не… не уходи.       Через год Тони смог сказать родным, что он гей. Папа сказал ту самую фразу — и сдержал слово. Он любил своего ребенка не смотря ни на что. Он любил его таким, какой он есть. Да и так ли уж ужасно то, что с ним там? Гей? Геев много, и живут же люди. Хочет тату? А красивое? Красивое, да. Ну и ладно. Эта машинка — твоя любимая девочка? Забирай, она вся твоя. Только будь с нами.       «Я люблю тебя, Тонио». (31.01.2010. — 02.02.2020.)