Один день лета

Это Олух. Лето здесь длится от одного дня до – в том случае, если вы невероятно везучи – нескольких недель. Ну а если вы сын вождя племени, надежда и опора всего острова, и вас, в довершение ко всему, зовут Иккинг – вам выпадут совершенно роскошные три часа лета. И вы, разумеется, обгорите в первый же из них до цвета свежеразделанного лосося. – Потрясающе, – голос Иккинга, уткнувшегося лицом во влажную подстилку на кровати, звучит невнятно. – Лучше и быть не могло. Я просто не знаю, о чём ещё мог бы сейчас мечтать! – Об этом! – Уберите его! – рявкает Мерида при виде Рыбьенога с огромной корзиной рыбы. – Ещё бы хаггиса ему припёр! – Но она же холодная! – Она живая! Как ты будешь себя чувствовать, когда по твоим ожогам будет скакать и биться задыхающаяся рыба? – Э-э-эм... – Уйди, пока не пристрелила. Можешь душить рыбу. Рапунцель наклоняется и легонько дует на сына вождя краснокожих, обожжённым животом лежащего на мокрой тряпке. Её волшебство бессильно: не может быть и мысли о том, чтобы замотать Иккинга в её волосы так плотно, как необходимо. Мерида гоняет друзей Иккинга подальше от дома. – Ушёл, дьявол! Этот долго спрашивал, не медуза ли ужалила, и если да, он знает, как помочь... – Привет, Астрид, – улыбается Рапунцель. Иккинг полузадушенно стонет – кажется, это означает "привет" – и дёргает ладонью, видимо, в попытке помахать. – Лежи, пожалуйста. Ох, надеюсь, ты пришла с чем-то получше полумёртвой рыбы... – С ячьим молоком! – торжествующе демонстрирует увесистую на вид крынку Астрид. Крынка угрожающе пузырится чем-то белёсым и расслаивающимся. – Оу. – А оно... – проглотив вопросы «...разумно?», «...не опасно?», «...не умерло и воскресло пару дней назад?», Рапунцель призывает всю свою вежливость, – ...поможет? – Ещё как. Самое верное средство! Нужно просто втереть в кожу и оставить компресс на пару дней... Мерида смотрит на молоко как на ранее упомянутый хаггис. И в тот момент, когда Астрид шагает к Иккингу, между ними как из-под земли вырастает Джек Фрост. – Мне кажется, я могу помочь, – чуть улыбнувшись, произносит он. Иккинг едва заметно вздрагивает. У Астрид в глазах что-то нехорошо вспыхивает. – Я справилась бы, Джек. – Боюсь, ему сейчас повредят любые прикосновения. – Кроме, надо полагать, твоих? Джек, всё так же улыбаясь, смотрит в глаза Астрид. И всё так же стоит между ней и Иккингом, опираясь на посох. – Ребята, – подаёт несчастный голос Иккинг, – если вы решили друг друга убить, прикончите сначала меня, пожалуйста. – Позволь мне помочь, Астрид. Мерида поднимает голову, глядя на девушку, и качает головой. Тихо ругнувшись сквозь зубы, Астрид отходит в сторону. Джек быстро склоняет голову, одним лёгким движением поворачивается к Иккингу и влезает на него верхом. Узкие прохладные ладони ложатся на разгорячённую кожу, и Иккинг не удерживается от стона. – Ради бороды Тора, сделай так ещё раз. Джек медленно ведёт ладонями по обожжённым острым лопаткам, по талии к хрупким позвонкам. Иккинг задушенно стонет, чуть выгибая спину под руками Джека, подаваясь навстречу... – Какой ты белокожий, – еле слышно произносит Джек, так, что слышно только Иккингу. – И веснушки. Весь в веснушках. А потом вокруг его ладоней маленькими вихрями разлетаются крохотные снежинки – пудра из пурги, карманная метелица. Снежинки тут же тают, тоненькими струйками стекая по проступающим рёбрам, заставляя Иккинга вздрагивать и выгибаться с ещё большей силой – но кожа больше не горит, пока к ней ластится холод... – Рапунцель, – тихо-тихо шепчет Джек, и она понимает его без всяких слов. – Ребята, он справится, – Рапунцель, поднявшись с места, берёт за руку Мериду и кивает остальным, – давайте лучше сходим к Плеваке, у него где-то был большущий горшок со сметаной, потом намажем это чучело. – Беззубика только подпускать потом нельзя будет, он всё сожрёт, – прыскает Мерида. Укрытие пустеет. – Перевернись, – Джек приподнимается, и Иккинг издаёт трудноидентифицируемый тихий звук. – Больно больше не будет. Иккинг не реагирует. Только чуть-чуть сильнее напрягается. – Эй? – зовёт Джек. Ноль внимания. – Ты не уснул, не мог. Давай. Секунду Иккинг медлит. А потом резко переворачивается, крепко зажмурив глаза. Ах вот оно что. Джек делает вид, будто ничего не заметил – ладони, как и прежде, опускаются на покрасневшую кожу, прикосновения унимают боль от ожогов. Иккинг дышит через раз, всё ещё не открывая глаз. Джек легко сжимает его бёдра своими. Пальцы почти неощутимо пробегают по ребрам. – Расслабься, – просит он, наклоняясь чуть ниже и выдыхая лёгкое облачко прохладного воздуха на кожу, – расслабься, иначе не поможет. Вот только горит у Иккинга уже не снаружи, а внутри. И то, что Джек ёрзает на нём, никак не помогает выдержке и расслаблению. Вообще. Ничего. Не. Помогает. Джек опускает голову и утыкается лбом в живот Иккинга. Волосы метут по коже, дыхание вырисовывает между веснушками едва различимые снежные узоры... и Иккинг настолько теряется в ощущениях, что пропускает момент, когда Джек касается его кожи губами. Ему больше не жарко, ему больше не холодно, он просто сейчас сойдёт с ума, пока его целует Джек Фрост. Прямо здесь. Прямо сейчас. – Что ты творишь, – задохнувшийся шёпот Иккинга осыпается сухими снежинками. – Что, что, что ты творишь... Джек приподнимается над ним, удерживаясь на руках, и придвигается близко-близко к лицу Иккинга. – Мне остановиться? – одними губами произносит он. С каждым звуком маленькая снежинка падает на губы Иккинга. – Один, нет, – выдыхает он со стоном, подаваясь вперед – и Джек накрывает его рот своим, глотает дыхание, запускает пальцы во взмокшие волосы, улыбаясь в поцелуй, и снежные хлопья летят прямо с потолка комнаты, тают на веснушках, усыпающих плечи, и продолжай, пожалуйста, продолжай... Джек продолжает. Дом накрывает снежное облако. «Это Олух», – пожимают плечами привычные викинги.