За кадром.

Иногда мне просто хочется сесть и заплакать. Не знаю, что двигало бы мной в такой момент – беспомощность, глупость, отчаяние или что-то еще. Просто иногда это становится необходимым. Однако исполнения не находит раз за разом – слезы не приносят облегчения и не решают проблем, а только вызывают раздражение кожи вокруг глаз и головную боль. И в этом вся суть того, почему я плачу как можно реже и вдали от чужих косых взглядов – люди, по какой-то неизвестной мне причине, всегда лишь насмехались над этими моими порывами. Порой мне хочется сесть, закрыть глаза и спросить: «Где ты?» и услышать в ответ: «Я здесь». Такого не будет. Мертвые не разговаривают. Я иногда думаю, что хотела бы иметь другую мать, хотя позже все равно это становится куда более искренним: «Нет. Я просто хотела бы, что ТЫ была мне хорошей матерью». Я сажусь и размышляю: если бы ты была рядом, кем бы я стала? Почти одиннадцать лет прошло с того дня, как тебя отпели и навсегда скрыли от наших глаз. Кем бы я была? Возможно, стала бы одной из всех этих тривиально-правильных девочек, которые каждый день осуждают родителей за то, что те не купили им самый хороший телефон или не отпустили на вечеринку с парнем. Слушая их в эти моменты, раз за разом испытываю зависть – я была лишена этого даже тогда, когда ты была жива. Даже если ты любила меня, как свою дочь, я никогда не была тебе нужна, как и моему отцу. В день твоей смерти я стала сиротой, несмотря на то, что отец как был, так и остался – живой и вполне здоровый, но все такой же бесполезный и равнодушный. Такой же по отношению к нему стала и я – в детстве не раз избитая ни за что, а затем просто брошенная на волю судьбы. Даже если он когда-нибудь приползет и будет молить прощения, я не знаю, смогу ли простить его – ведь я не моя добродушная старшая сестра, получившая в своем детстве и заботу, и ласку. С самого начала моего существования в твоей утробе, с самого моего появления на белый свет, мне словно сразу же дали понять: «Ты здесь никому не нужна. Решай свои проблемы сама». О, если бы я могла хоть что-нибудь изменить в этом детстве! Я бы сделала его счастливым. С прогулками по паркам, с катанием на санках, с уютными семейными вечерами на кухне за чашкой чая. Я бы убрала из своего детства, того, что было до семи лет, отцовские побои, пьяную тебя и прокуренную тесную однокомнатную квартиру. И еще много чего бы убрала и поменяла. Но прошлое не меняют, с ним можно только примириться. Только хочу ли я это делать – уже другой вопрос, и у меня нет на него ответа. Мне неясно, что за мрак творится внутри меня. Меня бросали раз за разом те, на кого я могла бы положиться – сначала мать, затем «друзья», потом, не так уж и давно, дедушка. Заменивший отца, единственный человек, понимавший ход моих мыслей и принимавший его, не пытавшийся навязать, какой именно девочкой мне стоит быть. И, думаю, он же был единственным из всей моей эгоистичной семьи, не учитывая бабушки, кто догадывался, что кое в чем я отличаюсь от родных. Хотя, быть может, я и не права, я никогда уже этого не узнаю. Все мое душевное состояние и смятение на самом деле можно уместить всего в два слова: «Я запуталась». Но за ними стоит слишком много, чтобы это можно было вписать на бумагу. Слишком много, слишком лично и непонятно – порой я сама теряюсь в собственных мыслях. И если сесть и начать думать о том, что же со мной происходит, на поверхность сразу всплывает абсолютно все: от глубокого детства до сегодняшних дней. И куда больше наступившей сессии и других учебных проблем меня волнует более личный вопрос: как быть? Стоит ли сломать себя саму, похоронить собственную личность за лживой маской и быть такой, каким желает видеть общество нормальных людей? Имею ли я вообще право быть счастливой? Я столько раз задавала себе этот вопрос, и вовсе даже не потому, что у меня дерьмовый характер и тяжелый кулак, что, в общем-то, тоже так и есть, но вся правда кроется в другом. Смогу ли я вообще быть «нормальной женщиной» - любить милых мальчиков, строить им глазки, бегать за ними по пятам. Ведь прямо сейчас, на моих же глазах, такие, как я, приравниваются едва ли не к преступникам, потому что любить женщину, будучи женщиной, так же как любить мужчину, будучи мужчиной – аморально и грязно. Изменить мнение большинства одному человеку не под силу. Я не уверена даже в том, примут ли меня мои близкие, не говоря уже об обществе – гнилом и отвратительном. И очень много в моем недоверии к окружающей среде начинается именно с этого – я боюсь, что завтра, узнав, что я люблю «не тех», от меня отвернутся те, кому я доверяю. В такие моменты я думаю: «быть может, стоит пересилить себя и найти парня», но очень быстро понимаю, что едва ли что-то получится. Бессмысленное, пустое. Окружающие меня люди привыкли, что я – правильная просто до неприличия, сильная и стойкая, непреклонная и целенаправленная. О, если бы они только знали, насколько я отвратительна и эгоистична на самом деле. Порой я думаю только об отцовских долгах и о том, что если с ним что-то случится – их спихнут на меня и сестру. Вся моя сила, стойкость и уверенность – красивая ширма, вынужденное, по большей части, поведение, потому что если не быть сильной в этой грязи – она съест тебя без остатка и не подавится, превратит в очередную куклу без цели к существованию. На самом же деле я давно не знаю, какая я на самом деле. Стала ли такой, какой привыкли видеть меня окружающие? Ослабла ли под напором стрессовых ситуаций? Если бы у меня был ответ на этот вопрос, то, возможно, мне стало бы проще что-то в себе изменить. Впрочем, все это пустое. Каждое размышление, становящееся десятым, двадцатым, сотым, раз за разом водит по кругу и без того заплутавший разум. Мысли, раз от раза, меняются, но не меняется сама их суть. Неразбериха в душе – неразбериха в голове. Год от года.