Красавец и Чудовище

      Будь зеркала обычным явлением в Андердарке, Бриза До’Урден то и дело «любовалась» бы юной особью исполинского роста и запредельно мощной комплекции, с тёмно-зелёными, как у матери, глазами и странной внешностью — определённо дровийской, но с неявной примесью чего-то мерзостно-чужеродного. Рост — вот, в чём была загвоздка. Телосложение, с каким она производит впечатление громилы даже стоя рядом с самыми крепкими из солдаток, — этого, конечно, не заметить сложно, но именно рост делает её настоящим центром внимания. Во всём городе, говорят, и десятка столь высоких дроу не наберётся, так что Бризу с её «за метр восемьдесят» видно издалека (и как только «Нарбонделью» не прозвали?!). В кого она такая пошла? Неужели мать применяла специальные чары, пытаясь создать дочь, способную держать оборону замка в одиночку?! А может, так оно и есть! Чем Мэлис занимается в своей «алхимической лаборатории», знает только Мэлис. Наверняка среди её наработок есть что-то, помимо этих самых эликсиров, из-за каких мужчины стараются из дома не выходить и с подозрительными незнакомками не заговаривать.       Эти мысли из раза в раз заставляли юную «великаншу» хмурить густые брови, раздражённо поджимая пухлые губы, гневно скрежеща острыми зубами и обязательно, от всей души, пиная что-нибудь тяжеленным сапожищем.       А ведь Бриза могла бы считать себя приёмышем, если бы не редкий цвет глаз. У неё глаза матери, такие же тёмно-зелёные в ослепительном свете свечей и магического огня… И на этом их с родительницей физическое сходство заканчивается.       Как-то раз, помнится, Бриза спросила мать, отчего она такая огромная. Вопрос был не праздный: Бриза, юная фанатичка и матушкино ненаглядное чудовище, поступила в Арак-Тинилит, едва достигнув возраста, когда будущая жрица может переступить порог академии, не будучи съеденной на пороге какой-нибудь сорвавшейся с поводка тварью… Но что ждало свеженабранную послушницу за арак-тинилитскими стенами? Молитвы? А вот и нет! Тягостно скучное, но неотвратимое постижение некоторых мирских дисциплин? Снова нет! А может… Может, хотя бы деклассирование со стороны преподавательниц?..       Не без этого, конечно. Какая всемогущая госпожа откажет себе в удовольствии пнуть не видавшую жизни девчонку! («Это для твоей пользы», — обязательно добавит мудрая госпожа, взирая на подвернувшуюся малолетку с бытовым презрением. — «Но, в первую очередь, для моего удовольствия.» И попробуй с ней поспорь!)       Едва юная Бриза, ничтожных двадцати пяти лет от роду, переступила порог жреческой академии, вся её жизнь превратилась в череду неудобных вопросов и подозрительных взглядов, стремительно переходя в бесконечные предложения выйти за храмовые стены и растолковать своё происхождение, а заодно проверить, кто же среди первокурсниц лучше «слушает» на уроках заклинаний атаки и в тренировочных залах, куда бывалых солдаток приглашают, дабы те как следует наминали бока начинающим жрицам, пока те не научатся давать ветеранкам отпор. Однокурсницы смотрели на неуклюжую, несуразную «великаншу»-Бризу, скребущую головой потолки, как на неведомую тварь из глубин диких пещер, и будто даже пытались прямо назвать её иблитшей! Но так, конечно, этого и не сделали, уж Бриза бы за такое оскорбление бойню устроила и не подумала о последствиях. («Думать — не моя забота!», — напоминала себе Бриза каждый раз, когда возникала перспектива неких загадочных последствий. — «Думать — дело матроны! Матрона знает лучше, вот пусть и думает за всех!»)       Но однажды чаша «великанского» терпения оказалась переполнена.       Едва получив дозволение покидать стены Арак-Тинилита, а заодно и приглашение на «аудиенцию» домой, чтобы отчитаться перед матроной об успехах, Бриза дерзнула спросить мать, отчего же она огромная, будто неведомая тварь из глубин диких пещер. Матрона — вальяжная Мэлис, истинная хозяйка жизни, — пила вино из кубка, такого роскошного, что рука тянулась выкрасть драгоценный сосуд да выменять его на десяток рабов-мастеровых. Мэлис нежилась в подсвеченном магическими огнями бассейне, всем своим видом демонстрируя такое торжество, будто ещё вчера была безродной бродяжкой, а сегодня её пустили пожить в матроньих покоях… до тех пор, пока в замок не вернётся настоящая матрона, чтобы выставить протестующую Мэлис за ворота, натравливая на неё демонических псов. Ну, по крайней мере, на этот раз никаких полупрозрачных нарядов (Мэлис уверена, что она в этом неотразима, как бы все ни кривились!) и причёсок, достойных безвкусного юноши на выданье. И никаких жмущихся к матроне постельных интриганов. Хватило Бризе историй о последнем из них! Мэлис так увлечённо рассказывала дочери о его достоинствах, что Бриза сразу догадалась, какого такого «вертихвоста» многострадальный патрон-Риззен велел бросить в замковую тюрьму, не удосужившись даже выдумать предлог для своей кары. (А затем, конечно, были объяснения матроны, разгневанной самоуправством, и патрона, уверенного, что сотворил благое дело, и одна богиня знает, почему Риззен до сих пор жив.)       «Так ему и надо», — удовлетворённо кивнула Бриза, узнав новости об очередном сопернике патрона. По крайней мере, мэлисова ручная великанша ненадолго избавлена от пылких откровений удовлетворённой матери… А Риззен снова ходит счастливый, наверняка хвалясь своей астральной проекции, как ловко он спас себя от впадения в немилость. Риззен, правда, называл это «спасти матрону от греха привязанности», «защитить своё право быть вернейшим из её рабов», «проучить вертихвоста, изучившего пару приворотных проклятий»… Да драук его разберёт, этого Риззена, что за демоны роятся в его прелестной голове!       В тот раз, когда Бриза настолько осмелела, что дерзнула тревожить матрону своими жалобами на жизнь, Мэлис вела себя, как всем привычная, вальяжная Мэлис, а Бриза смиренно сидела рядом, на бортике матроньего бассейна, не пожелав даже дома расстаться с гордо носимым одеянием младшей жрицы и отчаянно пытаясь демонстрировать покорность до прижатых в пиетете ушей, но то и дело одёргивая себя от импульса встать и что-нибудь пнуть.       Мэлис слушала Бризу внимательно, пока та жаловалась на оскорбительные намёки в свой адрес, на «иблитскую» «клевету», на странные взгляды соучениц, изливая всю горечь молодой жизни, но, едва душещипательный рассказ подошёл к концу, Мэлис, едва не давясь хохотом, развернулась к дочери и, широко улыбаясь, похлопала её по щеке, с запредельной нежностью назвав своей маленькой огрицей. У Бризы от такого предательства дыхание перехватило!       А того, что случилось дальше, Бризе до самых посмертных мук не забыть.       — Чего?! — взъелась «великанша», такая оскорблённая, что уши встали торчком. — Ты спишь, с чем попало, а огрица — я?! Несправедливо!       И Мэлис… Нет, Мэлис не спустила с дочери шкуру за то, что та повышает голос без разрешения. Мэлис не поразилась ходу мысли дочери, как это часто бывает. Мэлис даже, разрази её свет, не расплылась в самодовольной улыбке, гордясь репутацией настолько похотливой особи, что даже вышестоящие матроны стараются не являться на переговоры без охранниц (чего уж говорить о самках попроще, и уж тем более самцах!).       Мэлис… Усмехнулась. Затем захихикала — беззвучно, будто план её раскрыли, и свидетели не доживут до утреннего свечения Нарбондели. А после и вовсе расхохоталась, да так, что и фрескам на стенах стало не по себе. Нет, без повода никто так не хохочет! Даже Мэлис! Дело тут явно не в очередной интрижке, пусть даже с похищениями чужих принцев! («Чужих личных рабов», — угрюмо поправляло Бризу собственное отражение в подсвеченной огнями фейри воде) Дело тут в чём-то опасном, преступном по чьим бы то ни было меркам, и Бризе для её же блага стоит держать рот на замке и больше никогда не поднимать эту тему. Драук знает, кого там матрона загнала на этот раз, разродившись неведомой тварью в треть самой себя и с эльфёночьих лет поучая монструозное исчадие не попадаться чужим жрицам на глаза, но… Неужто эта история даже более… как там говорится?! «Компрометирующая», чем легендарное совращение драука?! Да что такого можно натворить, чтобы на этом фоне померкла даже история с драуком?!       «Она совратила двоих драуков!» — догадалась Бриза, от шока округлив глаза и выпрямившись по струнке. — «Одновременно! И драучиху до кучи!»       Мэлис наверняка услышала её мысли, иначе с чего бы вдруг матроне, задыхаясь от хохота, схватить дочь за шиворот и одной рукой, играючи, сбросить здоровенную Бризу в бассейн?       — Раз уж ты настаиваешь, — матрона разве только слёзы от хохота не утирала, — я буду называть тебя… Драучонком! Моя дочь — драучиха! Единственная дочь, и та драучиха! О Ллос, за что мне это?!       — Нет, — огрызнулась единственная и очень сердитая «дочь», униженная до пылающих ушей. — Я не драучонок! И даже не драучиха! Я гордая, взрослая, чистокровная дроу!       Бриза очень ошиблась, посчитав, что веселье матроны достигло своего пика. Ещё немного, и сошедшая с ума от пыток бывшая придворная покинет должность личной матроньей шутихи, уступив своё место Бризе, а сама удостоится, наконец, чести отправиться на жертвенник, прекратив свои страдания.       — Гордая она, посмотрите на неё! Гордая, взрослая и даже чистокровная!       Будь на месте матроны кто угодно другая, Бриза давно бы порвала нахалку на куски, принеся наглую голову матроне, как трофей, но, увы, «нахалкой» на этот раз оказалась сама матрона, так что Бризе не оставалось ничего, кроме как смиренно сидеть в матроньем бассейне, как бросили, в своём драгоценной форме арак-тинилитской ученицы, гордо задирая горбатый нос и пылая в праведном гневе, а заодно опасливо прижимая подрагивающие уши к обиженной голове, стараясь не сердить мать почём зря.       — Напомни-ка, взрослая особь, — заговорила Мэлис, отчаянно пытаясь быть самой серьёзностью, но сердитое, промокшее до ушей зрелище напротив, этого попросту не позволяло, — лет тебе сколько?       Вот так. Сколько тебе «лет», а не «десятилетий». Взрослые дроу не считают годы, ведя счёт лишь десятилетиями. На то Мэлис и матрона, чтобы ставить на место даже в таких мелочах.       — Два с половиной десятилетия! — ответила Бриза так гордо, как только могла… И едва не зарычала, скрежеща зубами, осознав, что эффект вышел обратный.       — В этом возрасте, дитя моё, — менторски начала Мэлис, как ни в чём не бывало возвращаясь к своему инкрустированному всеми камнями Андердарка кубку, — некоторые девицы не познают даже азов взрослой жизни. Соплячки! Надеются, что всё придёт само, по-хорошему! Не догадываются применить силу и употребить своё богатство, покупая самцовую сговорчивость, — Мэлис презрительно хмыкнула, явно не желая иметь ничего общего с подобными недоженщинами. — Восславь богиню за то, что я помешала тебе вырасти такой.       Вот уж что, а славить богиню Бриза умела… И любила. Пожалуй, любила даже больше, чем Мэлис любит свою власть.       — Раз ты у меня выросла взрослая, то уж изволь сбросить своё платье и составить мне компанию. Поговорим с тобой, как две взрослые самки, а не тиранша с выводком. Чего уши тревожно навострила? Ну так катись отсюда, пока я милость во плоти.       Два раза повторять не пришлось. Бриза мигом признала себя юной особью и перестала докучать вальяжной матроне, готовая уже и с драучьим происхождением согласиться, лишь бы вдруг чего ни стряслось. В самом деле, зачем докучать отдыхающей матроне, когда можно запереться в своих покоях, как дёрганный братец-Нальфейн, и погрузиться в учёбу, сидя как можно тише и суша мокрую форму прямо на себе! О богиня, какая же тяга к знаниям открылась в Бризе в тот момент!       Но всё это, конечно, дела давно минувших циклов Нарбондели, всего лишь старые, нелепые, «эльфёночьи» переживания. С тех пор прошло полжизни, и Бриза, готовая ступить на путь высшей жрицы, семимильными шагами приближается к той степени могущества, когда все неразрешимые «трагедии» разделяются на «уже неважно» и «превращено в преимущество». Кто бы мог подумать, постыдная, иблитообразная наружность перешла во вторую категорию: и великанский рост, и запредельно мощное телосложение больше не вызывают насмешек, теперь это едва ли не предмет зависти. Все теперь знают: не иблитша перед ними, а чересчур женственная самка! Особь, какой богиня даровала внешность настолько карикатурно-женственную, что представительницы собственного пола глядят с опаской, даже не примеряясь, сумеют ли одолеть, если вдруг начнётся драка. Те, что слабее, разбегаются, как рабы перед процессией Бэнр. Ровня намекает на сотрудничество, ведь знать перспективную жрицу — это хорошо, а знать перспективную жрицу, способную без магии выйти против низкоранговых обитательниц Бездны — это, считай, козырь в рукаве! А те, что сильнее…       Ну, не всё даётся сразу.       Но милейшей Вендес Бэнр она нравится не за это.       Вендес совсем не такая, как все, кого знает Бриза. Если Бриза не желает нарваться на чей-то хлыст, ей стоило бы соблюсти приличия, зовя свою высокородную союзницу «госпожой», но Вендес сразу дала понять, что официоз ей поперёк горла встал. Будь этой странной девице из Бэнров важны почести и поклоны, она пошла бы по пути старших сестёр, а не закрылась в подвале с кучей покалеченных и рыдающих от боли тварей всех сословий, статусов, полов, а то и видов. Вендес научила Бризу многому, и не только в деле причинения боли. Боль — это, конечно, дело важное и нужное, а послушать Вендес — так и вовсе незачем жить, если ты не умеешь ломать самых стойких, но ведь и помимо пыток есть множество интересных развлечений. Взять хотя бы сборища в Доме Кенафин.       Закрытые вечеринки. Только для проверенных. Для тех, кто любит пожёстче.       Бриза понятия не имеет, как это мероприятие стала посещать Вендес — ведь эта дроу не просто далека от компаний, она самая настоящая затворница, выходит из своей обожаемой темницы разве что по приказу Матери Бэнр, или чтобы изредка встретиться со своими подружками-садистками… и юная, но перспективная Бриза так польщена тем, что её приняли в клуб! Но, наверное, не ей, пока-ещё-не-высшей жрице, в это лезть. Вендес сама расскажет, если посчитает необходимым.       Как бы то ни было, Вендес не пропускала ни одного такого собрания, и Бриза, её младшая союзница, тоже, и обе ни секунды в своей жизни не потрудились сделать вид, будто они «всего лишь» деловитые будущие властелинши, что пытаются таким образом обрести статус в нужных кругах, завести полезные знакомства с отъявленными садистками (половина этих извергш наверняка однажды выбьется в матроны!) и добыть, раз уж случай представился, некие ценные сведения у подвыпивших и расслабившихся принцесс едва ли не всех мало-мальски значительных Домов. Да кому нужны эти лицемерные оправдания, когда чистое, ничем не замутнённое удовольствие само зовёт к себе!       В конце концов, сложно придумать более подходящее женщине и угодное богине развлечение. Порой Бризе казалось, что лучшего способа развеиться и придумать нельзя, что бы там ни говорили чинные любительницы высококлассных борделей с тщательно тренированными наложниками, что перед ласками и станцуют, и споют, и на лире сыграют.       — «Ласки» — это вообще неправильное слово, — Бриза от возмущения становилась суровой, будто вот-вот открутит пару голов. — Самцовое какое-то! Не самочье.       Вендес всегда энергично кивала, заслышав это. До того энергично, что на смехотворно крохотную и несамочьи-хрупкую Бэнр косились с отвращением. Бризе это было непонятно, а Вендес — до того безразлично, что и Бризе становилось всё равно.       А затем это безразличие перетекало в гордость за странную союзницу. А следом — страшно подумать! — очаровывало.       «Неправильная она», — говорили о Вендес. Никто не мог объяснить, что же такого странного в младшей дочери Бэнр, но все сходились в одном: речь не о склонности к милосердию, или ещё какой-нибудь вопиющей иблитщине. Скорее даже… Наоборот.       — Ты слишком свирепая, — восхищалась Бриза, заворожённо глядя на Вендес, способную напугать своей улыбкой даже статую.       — Я приказала тебе забыть о разнице в наших статусах, — Вендес в ответ польщённо скалилась, поглядывая искоса и кусая костяшки пальцев. Она подолгу задерживала взгляд, продолжая широко улыбаться, пока не срывалась на глухой смешок. — Так что не заискивай передо мной.       А затем они шли куда-нибудь — куда угодно — и Вендес не сводила с Бризы этот самый особенный, немигающий, воспалённый взгляд, какой чувствуешь через полгорода. Вендес смотрела и молчала, думая о чём-то своём и порой тихо посмеиваясь безо всякой на то причины. Иногда, бывало, младшая Бэнр снисходила до того, чтобы резко вцепиться в свою неразлучную спутницу, комкая одежду, докуда дотянется, и хаотично, будто захлёбываясь словами, выкладывала все свои мысли, и это было настолько прелестно, что даже колеблющиеся в вере с ужасом вспоминали молитвы, слыша, что она говорит.       Конечно, Бриза и секунды не раздумывала, когда очередное приглашение от Кенафин оказалось в её руках.       Они с Вендес договорились встретиться за воротами указанного замка — ни одна из них не понимала по сей цикл Нарбондели, почему Кирнилл, хозяйка мероприятия, устраивает сборища в своём замке, а не на нейтральной территории, и почему её мать-матрона никак не отучит Кирнилл от такой беспечности — но, с другой стороны, какая им разница, когда грядёт веселье, а всё, что нужно от гостий — явка и садистское настроение?       Бриза уже и не думала об этом за считанные минуты до выхода.       Что остаётся? Надеть единственное не форменное платье. Сделать причёску — пусть и не такую искусную, как у остальных, но коса, уложенная так, чтобы не мешала, кажется теперь идеальным решением — относительно быстро, практично, и пары традиционных заколок с драгоценными паучками достаточно, чтобы это не выглядело простовато (едва ли разумно показываться перед знатью, пусть и основательно загулявшей, в том же виде, в каком благородные барышни чинят беспорядки в Браэрине инкогнито). Рассовать кинжалы по тайникам, ведь любимую плеть, предвестницу змееголового хлыста, придётся оставить дома: таковы правила, ведь по хлыстам видно ранг, степень благосклонности богини, и много других деталей, настраивающих на более рабочую обстановку… Но ведь только слабоумные покидают личные покои безоружными! Поэтому нужна двойная порция кинжалов, рассованных по всем карманам. Кинжалы лишними не бывают!       Остаётся только накинуть пивафви, и дело с концом.       Вынырнуть из дома незамеченной? Проще простого! Это лишь дань традиции, у порядочных дроу всё делается тайком, чтобы жизнь всем осложнить (и будто особь, скребущая головой потолки, может остаться незамеченной, ну конечно…). Матери всё равно, где околачивается Бриза, покуда для неё нет никаких поручений, и это почти заставляет скучать по временам, когда юной и единственной дочери До’Урден приходилось отчитываться о каждом своём шаге, чтобы ненароком не оставить Дом без наследницы… Это что же за кризис должен случиться, чтобы трон перешёл местному чудовищу, а не какой-нибудь гениальной и чистокровной матроньей родственнице? Может, тот, который начался, когда Мэлис перерезала всех вероятных соперниц за престол, включая девочек-подростков? А выживших «счастливиц» держала по тюрьмам, пока у тех не начинался тремор от одних лишь слов «претендовать на трон»? Но ведь будут у Мэлис и новые, более удачные дочери! Обязательно будут, иначе Мэлис придётся жить вечно.       Вот они, досадные минусы статуса взрослой женщины: не от кого «прятаться», сбегая на зловещие делишки! Не от сестёр с братьями же скрываться, в самом деле? Сестёр здесь и вовсе никаких нет, а Нальфейн, по всем признакам обязанный отслеживать пространство для своих неведомых планов-многоходовок, попросту не создан для интриг. Сидит себе, запираясь в личных покоях, и страдает о своей судьбе да планах деятельной матроны, пытающейся вылепить из хилого и тревожного затворника нечто полезное в хозяйстве. А больше, кроме матроны и Нальфейна, даже считаться не с кем. Разве что остаётся странный и непотопляемый Риззен, считающий всех матроньих детей собственными порождениями, а себя — обязанным тщательно следить, как бы драгоценное чадо не впуталось в какую-нибудь историю, но… Риззен — это как-то несерьёзно. Да и наверняка у него есть дела поважнее, чем героически преграждать путь намылившейся невесть куда особи в полтора раза больше и раза в три шире. Говорят, Мэлис опять пристрастилась к какому-то постельному карьеристу, соблазняющему матрон отсутствием одежд и обещанием зачать десяток наследниц за раз. Если это правда, то Риззен наверняка уже окрестил его «вертихвостом» и сейчас выясняет, какие тот применил «приворотные проклятия», чтобы «разбить наш с госпожой союз».       Остаётся лишь тоскливо левитировать с балкона в самый центр оживлённого замкового двора, ведя себя так, будто это в порядке вещей, и как ни в чём не бывало выйти за ворота, чтобы, путём порталов и проулков, под покровом плаща и с рукой, сжимающей один из заготовленных на всякий случай кинжалов, пробраться к чёрному ходу замка Кенафин, где не требуется ничего, кроме знания пароля.       И устремиться к прелестной Вендес!       То есть, конечно, к потрясающему сборищу у Кенафин!