Солнечный пепел

Жарко. Так жарко, что не помогает даже открытое окно, сквозь которое в комнату сочится лёгкий летний ветерок, не помогает обнажающая живот и спину одежда, даже вода, что осталась на самом дне стакана и успела превратиться в мутную тёплую жижу. Миста борется с желанием избавиться от шапки позволить пропотевшим волосам оказаться на свободе, и вместо этого делает шаг вперёд, оказываясь на уровне плеча Джорно. Потому что бесполезно искать прохлады, подобравшись так близко к безжалостно палящему солнцу. Либо притерпеться, либо сгореть дотла, до мелкого серого пепла, хрустящего на кончиках пальцев, пачкающего кожу. У Мисты было достаточно времени, чтобы научиться вбирать всем телом этот плотный вязкий жар. И он делает ещё один шаг. Джорно искоса смотрит на него, едва заметно облизывает сухие губы, будто хочет что-то сказать, и молчит. Он никогда не говорит о том насколько сильно устал, ни слова, но Миста видит эту складку, врезавшуюся в уголок рта, видит немного неестественную позу и, пользуясь тем, что несколько минут в комнате никого не будет, опускает ладонь на чужую макушку. Не боится нисколько, напротив, лениво пропускает пряди между пальцами, скользя по коже головы, не боится обжечься и сгореть дотла, когда касается густой переливчатой массы цвета расплавленного золота, потому что в этом мире есть всего один человек, которого глава мафии подпустит к себе так близко, доверит самое сокровенное, зная, что никогда не пожалеет о сделанном выборе. И этот человек сейчас стоит за спиной, облокотившись плечом о богато изукрашенное кресло, его вторая рука неторопливо движется по плотной тёмной ткани костюма, его карман оттягивает пистолет, рукоять которого красноречиво выглядывает наружу молчаливым намёком. Больше охраны нет. Да и зачем она им? Только испортит такие редкие, но оттого не менее ценные моменты уединения. Волосы Джорно на ощупь как солнечный свет, они мягко ложатся на ладонь, обвивают своими изгибами пальцы, забавно пушатся на самом кончике косы, за которую так удобно тянуть, когда... Миста обрывает эту мысль, чувствуя секундную волну жара, бьющую по телу, убирает руку и едва не поддаётся желанию пристрелить посетителя, что топчется в ожидании за дверью, потому что Джорно бессознательно тянется за этой нехитрой лаской, как кот, глаза, неуловимо меняющие свой оттенок, раздосадованно смотрят сквозь светлые ресницы. А в следующую секунду на его лице, как влитая, оседает холодная маска спокойной сдержанности, он садится ровно, ничем не выдав ни усталости, ни боли в пояснице, укладывает руки поверх подлокотников и внимательно смотрит на вошедшего мужчину. И ни единой лишней эмоции на лице. Миста не в первый раз думает, что существует два разных Джорно: один замкнутый и отстранённый, устроившийся в этом кресле так, будто оно ему принадлежит по праву рождения. Такого Джорно он иногда откровенно побаивается. А от другого ему каждый раз начисто сносит крышу. - Дон Джованна, - откашлявшись, начинает очередной проситель, и Миста мысленно фыркает. Потому что для него этот человек с плавными, ленивыми жестами, одним из которых он позволяет гостю продолжать, навсегда останется просто Джорно. Упрямым парнем с мечтой в душе, что горит там, подобно огню. Другом, боссом, но в первую очередь любовником, таким, за которого не жалко продать душу, выпачканную чужой кровью, не жалко потратить всего себя, без остатка, до последней пули, разрезавшей воздух своим пением. Джорно тоже это знает. И потому, когда дверь закрывается, Миста улавливает в его взгляде ярко-острые огоньки предвкушения. И от этого ему немыслимым образом становится ещё жарче, хватает секундного контакта глазами, чтобы сердце сбилось со своего ритма. Он - солнце. А солнечный свет - вполне достойная причина, заставляющая ненадолго перестать дышать. Джорно выбирается из своего строгого тёмного костюма медленно, как будто сбрасывает защитный панцирь; Миста, устроившись на столе и подобрав под себя одну ногу, от нечего делать прочищает пистолет, потому что на перемены нужно время. Он то и дело поднимает голову и ухватывает основные изменения, отмечая каждое из них. Лёд в глазах медленно плавится, превращаясь в густую голубоватую зелень, которая напоминает Мисте о весне. Мышцы плеч расслабляются, позволяют встать спокойнее, чуть ссутулившись. Смягчаются чёткие, будто из камня вырезанные черты лица. Последней, вместе с плотной тканью, падающей на пол, исчезает та самая упрямая складка возле рта, заставляющая Джорно выглядеть на несколько лет старше. Теперь ему снова шестнадцать, он смотрит в зеркало задумчиво, перешагивает через костюм и снимает со спинки стула рубашку, немного мятую, пропитанную его запахом, от которого у Мисты сводит лёгкие. - Подожди, - он оставляет пистолет на столе и в несколько шагов оказывается сзади Джорно, покорно застывшего в расстёгнутой не до конца рубашке, белым покровом обвивающую тронутую первым загаром кожу. Наклоняет голову, пьёт полной грудью запах, тянется к горячему плечу губами. - Подожди, - вторит его просьбе Джорно и вслепую, не глядя, заводит руки за голову, находит края шапки, осторожно тянет, отбрасывая её в сторону. Пропускает тёмные волосы, слегка тянет за них, играясь, щекочет собственные ладони. И будь Миста проклят, если эти аккуратные и одновременно властные прикосновения пальцев не способны заставить его сойти с ума. Ворвавшийся сквозь приоткрытое окно вечерний ветер несётся потоком вокруг Джорно, заставляя ткань рубашки плотно прильнуть к телу. При одном взгляде на это зрелище сложно не сорваться сразу же, не отпустить себя, не поддаться голым инстинктам, которые воют в грудной клетке и царапают рёбра изнутри, призывая действовать сейчас же, немедленно. Слишком яркий свет манит к себе тех, кто не умеет сопротивляться, тех, кто недостаточно силён, чтобы обхватить его ладонями. Поторопишься - сгоришь, промедлишь - замёрзнешь, не находя больше в себе сил, чтобы тянуться к солнцу. И вместо потери самоконтроля Миста опускает ладони на чужие бёдра, едва прикрытые тонким белым хлопком. Он чувствует, как Джорно подрагивает от холода, понимает, что уже не только от холода, и знает, что таковы правила игры. И, честно говоря, дуреет при виде того, как сдержанный глава неапольской мафии задерживает дыхание, едва ощущает это горячее прикосновение, жгущее кожу даже сквозь рубашку, как выгибается в пояснице, готовый откинуть голову на плечо. Дуреет от того, что Джорно, с виду выкованный из закалённой солнцем стали, столь отзывчив и податлив в умелых руках. В его умелых руках. - Замёрз? - низко тянет Миста, как будто не замечает мурашек, усеявших кожу, ведёт носом по затылку и зарывается в волосы, жадно вдыхая их тёплый золотистый запах. Это как балансировать на тонкой проволоке, нарочно неосторожно, это как танец на канате, требующий бесконечного самоконтроля. Чтобы падение потом вылилось в яркую вспышку удовольствия, способную стереть вселенную и запустить её заново. Джорно не отвечает вслух, лишь кивает едва заметно, и его ладонь накрывает пальцы Мисты, успевшие расстегнуть одну из верхних пуговиц, коснуться прохладной кожи только подушечками. Зеркало в полный рост отражает их обоих, и в прозрачной поверхности Миста без труда может различить, каким внутренним томным огнём горят глаза, как зубы на мгновение прихватывают нижнюю губу, как Джорно, вновь задержав дыхание, склоняет голову набок. Это родимое пятно в форме звезды, украшающее левое плечо, никогда не давало ему покоя. И именно ради него расстёгивается ещё одна пуговица, оттягивается в сторону белая ткань. Миста запускает ладонь в вырез рубашки глубже, пока его губы цепочкой мелких поцелуев исследуют кожу, кружат вокруг пятна, чувствует, как Джорно дрожит всё сильнее, и всем телом улавливает, как к нему прижимаются плотнее, стоит медленно и мокро обвести языком контуры звезды, прихватить её сердцевину зубами, отчего с приоткрытых губ Джорно срывается странный тихий звук. Он вновь не говорит ничего, за него говорит тело - мелкой дрожью, когда Миста лижет отметину, широко, ощутимо надавливая, хриплым выдохом, когда последняя пуговица выскальзывает из петли и края рубашки разносятся в разные стороны. Глазами, в которых зрачки расплываются чёрными пятнами, выедая радужку. Им даже не нужен алкоголь, потому что Джорно хватает этих ласк, чтобы голова закружилась, а Мисту пьянит густой плотный запах гладкой кожи, сплошь разукрашенной его отметинами, пьянит тепло и гибкость тела в руках, готового полностью отдаться удовольствию. Джорно на вкус как солнечный свет, изворотливый и податливый, будто воск, Миста прижимает лопатками его к ближайшей стене, почти обнажённого, дышит тяжело в поцелуй, но всё ещё держится, балансируя на тонкой проволоке. Ровно до того момента, пока на его бёдрах не оказываются горячие ладони. И в эту секунду проволока, не выдержав, рвётся со звонким треском. Ему жарко в собственной коже, потому что Джорно в распахнутой рубашке, на коленях, светлая чёлка растрёпана, распущенная коса перекинута через плечо, ладони умело возятся с молнией, тянут за неё, заставляя ткань скатиться по ногам; ладонь сами по себе обнимает горячий шелковистый затылок, переплетая пальцы с волосами. - Hit me with your best shot, - тихо мурлычет Джорно, и от его голоса, от дыхания, гладящего обнажённую кожу живота, у Мисты до боли сводит каждую клетку тела, словно раскалённую магму впрыснули в вены, уколом напрямую, словно теперь она течёт внутри, с каждым сердечным толчком пробираясь всё дальше. И пусть. Он не помнит, в какой момент сжимает золотистые пряди слишком сильно, но когда возвращается с того света и видит, как чужой язык медленно скользит по губам, закрывает глаза. Потому что этого жара почти слишком много для него. Почти. Окно резко захлопывается, кровать оказывается неожиданно близко, рубашка летит на пол, свитер туда же, тихий скрип пружин под спиной Джорно - Миста нависает сверху, смотрит на засос, почти слившийся с отметиной в виде звезды, гладит взглядом обнажённое разгорячённое тело, убирает выбившуюся солнечную прядь с щеки, которую гладит кончиками пальцев, мягким, почти нежным жестом, насколько умеет. - Всё ещё мёрзнешь? В комнате темнеет быстро, лампы погашены, но он уверен, что видит, как влажные губы Джорно осеняет быстрая лёгкая улыбка. - Нет, - низкий, хрипловатый шёпот в самое ухо, кончик языка скользит по изгибу шеи, пальцы чутко шагают по старому шраму; в глазах Джорно плещется яркая, живая бездна, и если слишком долго смотреть в неё, рано или поздно она посмотрит в ответ. - Но ты ведь всё равно меня согреешь? Вместо ответа Миста вновь прикусывает его плечо и вырывает очередной тихий полустон. Эту битву он готов проигрывать бесконечно.