Предназначение за дверью и любовник под кроватью

Геральт взмахнул мечом, и прущий на него гуль упал под ноги мертвым грузом. За спиной испуганно прижимал к себе потрепанную сумку мужик, который лишь чудом сумел прожить до прихода ведьмака. Обычно, если гуль на кого-то нападает (если этот «кто-то» не ведьмак или искусный воин), то вероятность спасения жизни этого несчастного сводится к нулю. Геральт и не рассчитывал, что кого-то спасет, просто узнал, что гулей здесь развелось, а ведьмаки давно уже мимо этой деревушки не ходили, да и староста деревни обещал хорошо заплатить. В общем, обычная работа ведьмака: убивать чудовищ и, если повезет, спасать людей. Мужик, поняв, что опасность миновала, перевел дыхание и сказал: — Благодарю за мое спасение, ведьмак. Геральт поморщился: звучало приторно и пафосно, вполне в духе баллад того же Лютика. Воспоминание об оставленном где-то в далеком прошлом барде испортило и без того паршивое настроение. Еще и Цири, ждущая в деревне, с самого утра дулась на что-то, а на что — Геральт вообще никакого понятия не имел. Вроде и Предназначение, а вроде и дите малое, у которого один черт знает, что в голове. — Ага, — сухо кивнул Геральт. Принимать благодарность за спасение, которого даже в планах не было, выглядело каким-то неправильным. Ладно бы он специально к гулям сунулся, чтобы этого мужика спасти, но нет же, Геральт даже знать не знал ни о нем, ни о том, что кого-то там надо спасать. А если бы знал, то и подавно не согласился на это задание, как на определенно невозможное: всем же известно, что живыми от гулей никто не уходил. Это ж не какие-нибудь там твари, которые сначала похищают своих жертв, день-два маринуют или, и вовсе, ждут, например, какого-нибудь полнолуния и только потом решают ими наконец закусить. — Как мне отблагодарить тебя, ведьмак? — спросил мужик. Геральт задумался: просить что-то казалось свинством полнейшим, он ведь, и правда, не специально. С другой стороны, ботинки Цири совсем прохудились, да и выглядит она такой тонкой и хлипкой, будто Геральт ее нарочно голодом морит. Калантэ, если бы увидела сейчас свою внучку, точно прокляла бы нерадивого ведьмака, которому ну вот совершенно не подходила роль заботливого родителя. Однако заботливый родитель — коим Геральт, разумеется, не был — не стал бы отказываться от возможности подзаработать, чтобы как-то сделать жизнь своего — опять же, не своего, но… — ребенка немного лучше. Геральт чуть внимательнее оглядел спасенного мужика и вздохнул. Рваная одежда, пустая сумка и дырявые башмаки, конечно, можно было объяснить гулями, но выглядел мужик так, что краше — только в гроб кладут, а богаче даже городские попрошайки на его фоне казались. Так что… Геральта, конечно, никто за язык не тянул, но… — Отдай мне то, чего не ожидаешь увидеть в своем доме, — сказал Геральт. Он всем сердцем надеялся, что в этот раз право неожиданности не сыграет с ним злую шутку. Может быть, мужик удивится, найдя дома нового гуся, порося или хотя бы завалявшуюся буханку хлеба — уже что-то если не совсем полезное, то сытное, и можно будет до полного живота накормить Цири. Подумав о Цирилле, Геральт мысленно взмолился, чтобы этой неожиданностью не оказался очередной свалившийся ему на голову ребенок. Пусть к Цири он уже успел привязаться, но еще одного себе на шею сажать точно был не готов. Мужик покосился на него странно и пожал плечами, мол: слышал я и более странные просьбы, странный монстр. — Как скажешь, ведьмак, — губы мужика расплылись в улыбке, а сам он мысленно наверняка, как и сам Геральт, прикидывал, что же может такого неожиданного найти в собственном доме. — Меня, кстати, Войцехом звать. А тебя как? — Геральт. — Геральтом его, впрочем, называли всего несколько человек, остальные предпочитали или не знать и не видеть его вообще, или обращения, вроде «чудовище», «монстр», «нелюдь», «мясник», на фоне которых обычное «ведьмак» звучало даже вполне дружелюбно. — Ну, будем знакомы! — преувеличенно доброжелательно брякнул Войцех, подошел к ведьмаку и совсем уж панибратски хлопнул его по плечу. Геральту на пару мгновений очень сильно захотелось ответить на это ударом в нос или типа того, но избивать только что спасенного человека было бы уж совсем нехорошо. — Где ты живешь? — спросил Геральт. Плату хотелось получить как можно скорее и еще скорее забыть об этом. Лютик бы, чертов навязчивый Лютик, которого даже рядом-то нет, а в мозгах Геральта слабый и едва слышный голос совести зачем-то приобрел его интонации, наверное, сейчас бы смеялся до упаду. Мол, «А я знал, Геральт, что у тебя доброе сердце!». Не доброе, ни черта не доброе, но… Это просто была бы очередная злая шутка судьбы, рока или чего-то подобного, если бы человек, который спасся от гуля, вдруг совершенно нелепо и обыденно погиб от волчьих клыков, например. — Тут недалеко, — махнул рукой Войцех, — в деревне. — Ясно. Деревня была одна-единственная на всю округу и носила гордое название «Медвежьи лапки». То ли из-за большого количества медведей в окрестностях, то ли еще из-за чего, одним деревенским понятного. Тихое местечко в одинаковом отдалении, как от крупных городов, так и от больших дорог. Даже Геральт, который, кажется, уже исходил все, что только можно, вдоль и поперек, наверное, просто прошел бы мимо, не заметив, если бы точно не знал, что такая деревня существует. И остался бы тогда Войцех на съедение голодным гулям. Повезло, короче, мужику, иначе и не скажешь. — А чего ваша деревня так зовется-то? — от скуки спросил Геральт, когда они отошли от логова убитого гуля достаточно далеко, чтобы не попасться его сородичам. — Да из-за елей, — небрежно махнул рукой Войцех. — Из-за елей? — эхом повторил Геральт. — Ага, у них ветки на лапы похожи, вот и… — Ясно. До деревни дошли уже в сумерках. Войцех, сначала бодро вышагивающий перед Геральтом и, кажется, искреннее уверенный, что без его помощи ведьмак дорогу до «Лапок» не найдет, теперь уныло тащился где-то позади, лишь изредка бросая фразы, вроде «Сейчас налево, а тут прямо, не сворачивай». Но увидев родной дом, стоявший у самой опушки, заметно приободрился и ускорил шаг. К крыльцу он подлетал уже бегом, чуть не врезавшись от избытка чувств лбом в незапертую дверь. Так же, не замедляя шаг, Войцех поднялся по лестнице на второй этаж, и Геральт, оставшийся столбом стоять возле крыльца, лишь услышал топот ног по деревянному полу, скрип распахнувшейся двери и изумленное: «Милая?». Закатил глаза, уже почти смирившись с тем, что очередного ребенка-неожиданность ему не избежать. — Какого дьявола, милая?! — раздался на весь дом рев Войцеха, и Геральт перевел дыхание. Кажется, ему только что удалось избежать крупных неприятностей. Геральт снова услышал скрип дверей, тише, чем в прошлый раз, и, если бы не обостренный слух, он бы, наверное, и не расслышал ничего. А потом чуть не оглох от очередного крика: — А ты еще кто такой?! Даже подивился мысленно: и откуда столько сил-то появилось, если по лесу — кстати, и правда, одни сплошные ели, как и говорил Войцех, — шел, еле ноги передвигая? Вот что близость к дому с людьми делает. — Здрасте. — А вот голос собеседника Войцеха показался смутно знакомым. Настолько смутно, что Геральт мог безошибочно определить его обладателя, ведь только один человек умудряется даже обычное приветствие или пожелание приятного аппетита говорить настолько раздражающе, что у привычного ко всему ведьмака каждый раз зубы скрипели от бешенства. Лютик. Ну да, это попросту не мог быть никто иной. Судьба же любит такие шутки и еще больше любит сталкивать людей там, где они, в принципе, не могли столкнуться. Потому что тот же Лютик — Геральт был в этом абсолютно уверен — о «Медвежьих лапках» и знать не знал. Поэтому когда из дома выбежал босоногий Лютик, на ходу застегивая куртку и поправляя штаны, Геральт был к этому готов. Не готов он оказался к брошенной фразе: «Здоров, Геральт» и к тому, что бард спрячется за его спину, когда вслед за ним из дома, грузно топая, выбежит и разъяренный обманутый муж. Жена Войцеха, на взгляд Геральта, далеко не первая красавица, в одной ночной рубашке прислонилась к дверному косяку и томно вздохнула, скучающе глядя то на мужа, то на любовника. — Убью! — прорычал Войцех и шагнул вперед, занося руку для удара. От гнева его и без того круглое лицо покраснело и стало, кажется, еще круглее, невольно навевая мысли о помидорах, таких же красный и круглых. Лютик выглянул из-за плеча Геральта и на всякий случай сделал шаг назад. Потом подумал немного и отступил еще на шаг. Оглянулся, прикидывая шансы на побег, но мысль остаться ночью в лесу в компании волков и медведей, да еще и без ботинок, как-то охладила пыл к бегству. Геральт в последнюю очередь хотел бы участвовать во всем этом, но невольно усмехнулся: слишком уж вся эта ситуация смахивала на фарс из какой-нибудь песни Лютика. Не из героических баллад — если всю ту чушь, что он сочинил про ведьмака за время их знакомства, можно было назвать героическими балладами, — а из шутливых песен, которые особенно заходят в трактирах с уже принявшими на грудь посетителями. В этих песнях Лютик с особенным смаком любил описывать, как, например, молодой и пылкий любовник, исключительно благодаря своим хитрости и проворству, сбегает из дома страстной любовницы прямо перед приходом ее мужа. В трактире после таких песен Геральт часто слышал хохот, чуть реже видел резко посерьезневшие выражения мужиков, которые начинали задумываться: а не изменяют ли им их жены, пока сами они пьют эль в трактире? Геральт даже расхохотался бы, наверное: это ситуация была такой… лютиковой, что ли?.. Но смеяться почему-то не хотелось. Вместо этого хотелось взять барда за шкирку, как нашкодившего кота, и рявкнуть прямо в лицо: «Какого черта ты творишь, Лютик? Откуда ты вообще здесь взялся?!». А получив ответ, развернутся и уйти, ведь в таверне в своей комнате его по-прежнему ждет Цири и, пусть и дуется, но наверняка волнуется, что его уже довольно долго нет. И вместо того, чтобы быть сейчас с ней, ему приходиться разбираться со всем этим. — Мне пора, — буркнул Геральт. Он даже развернулся прочь от дома, но столкнулся лицом к лицу с неловко лыбящимся Лютиком и почувствовал, как ноги будто прирастают к земле, не давая ни шагу сделать. Будто остаться вот прямо здесь и вот прямо сейчас ему позарез нужно и чуть ли не жизненно необходимо. Бред, короче. Однако Геральт все равно остался — исключительно чтобы посмотреть, что будет дальше. Лицо Войцеха из багрового начало обретать здоровый румяный оттенок — словно на свежую краску вылили ведро воды и смыли. Не полностью, но большую часть. Войцех перевел дыхание, рука, зажатая в кулак, сама собой опустилась, и он неловко хохотнул, сам смущенный своей вспышкой ярости: — А знаешь, ведьмак, вот кого-кого, а найти дома любовника своей жены я точно не ожидал! Геральт выдохнул сквозь плотно сжатые зубы, перевел дыхание, набрал в грудь побольше воздуха и выругался — от души, долго и яростно, да такими конструкциями, что даже острый на язык Лютик забыл, как дышать, и заслушался с выражением полнейшего восторга на лице. — Вау, — наконец сказал он, когда Геральт замолчал. Закусил в раздумьях нижнюю губу и повторил еще раз, уже более экспрессивно: — Вау! Геральт отвел взгляд в сторону и ругнулся уже коротким и простым: — Лютик. Потому что «Лютик», в общем-то, уже давно стало для него самым главным ругательством в жизни. Чуть что не так — «Лютик». Глупые вопросы — «Лютик». Глупые люди — «Лютик». Опасные монстры — «Лютик». — Может быть, еще что-то? — спросил Геральт, хотя понимал, насколько тщеты его попытки обойти то, что… ну, кажется, и правда, навязано судьбой. Если бы у судьбы было чуть менее поганое чувство юмора, то помимо Лютика в доме нашелся бы новый цыпленок, гусь или хотя бы головка сыра, про которую все думали, что съели уже, а она внезапно обнаружилась целой, невредимой и даже не плесневелой совсем в ящике на самом дне или под стол укатилась. Войцех развел руками: — И рад бы, да нет. Мысленно Геральт еще раз повторил свое любимое ругательство (единственное, за которое перед Цири не было стыдно, когда ругаться получалось не только мысленно). Но, сказать по правде, чего-то подобного он и ожидал. Случайно спас — случайно… Рассчитывать на что-то нормальное в его жизни особо и не приходилось никогда. К тому же Лютик — далеко не самое плохое, что могло оказаться «неожиданностью» в доме деревенского мужика. — А что не так-то? — с любопытством посмотрел на него Лютик, склонив голову на бок. — Право неожиданности, — пробормотал себе под нос Геральт. За язык его все-таки действительно никто не тянул, сам виноват. — Оу… — протянул Лютик, а затем совершенно по-идиотски хихикнул: — Ничему тебя жизнь не учит, да, Геральт? Имя резануло по ушам, будто в нем — в самом деле — было что-то. Как если бы Геральту в самом деле могло не хватать того, чтобы кто-то снова называл его по имени. С другой стороны, по имени его называла Цири, и скучать тут было не о чем. — Кто бы говорил, — бросил Геральт. — Да о чем ты? — сделал вид, что не понял, Лютик. — Я первый раз так вляпываюсь! — Хм… — А ты совсем не меняешься, да? Геральт промолчал, но, кажется, на этот вопрос ответ и не требовался. Заложив руки за голову, Лютик спросил: — Так что, я — еще одно твое предназначение? — Предназначение может быть только одно, — ответил Геральт. Помедлил и озвучил очевидную истину, которую зачем-то все же непременно стоило озвучить: — Это Цири. А тебе достаточно просто отказаться. — Да щас! — Лютик покосился на Войцеха, обернулся на темнеющий за спиной лес, что-то прикинул в уме, и Геральт понял, что ничего хорошего ему не светит. Впрочем, когда бывало иначе? — Я согласен! — На что? — приподняв бровь и вложив в это действие весь свой скептицизм, уточнил Геральт. — Путешествовать с тобой, конечно же, — последовал незамедлительный ответ. — Все равно тут скука смертная. — Нет. — Что нет? Я в этих «Лапках», чтоб их, уже неделю торчу, и хоть бы что-то интересное за эту неделю случилось! Геральт хмыкнул, подумал о том, что сам он в этой деревне недели бы точно не продержался, и испытал к Лютику даже что-то, похожее на весьма неоднозначное уважение. А еще окончательно и бесповоротно решил покинуть «Медвежьи лапки» на рассвете. — И, между прочим, я уже кучу времени не писал ничего нового, — продолжил говорить Лютик, ободренный молчанием ведьмака. — Так что мне нужно вдохновение! Побудешь снова моей музой? — Нет, — повторил Геральт. Для верности даже скрестил руки на груди и сделал каменное лицо. Но где-то глубоко-глубоко в душе уже знал наверняка, что следующим утром эту деревню покинут трое. Предназначения ведь именно так и работают, да? Лютик хохотнул и, расхрабрившись, похлопал его по плечу. А желания ударить в ответ у Геральта почему-то не возникло. Наверняка, снова чертово предназначение — не с большой буквы даже, — будь оно неладно. Посмотрел на Войцеха, примирительно поднял вверх руки, словно бы сдаваясь, и спросил: — А… Могу ли я забрать свои ботинки? Они… эм… в спальне остались. Н-да… Войцех только рукой махнул, с отрешенным видом смотря куда-то в небо над головой и, кажется, совершенно не представляющий, как ему дальше жить. Впрочем, Геральт был уверен, что как-нибудь да разберется — чудак, переживший встречу с гулем, уж точно сумеет пережить еще и разбитое сердце. Дорога до таверны заняла всего пару минут (гораздо дольше пришлось ждать ищущего по всей спальне и наконец нашедшего свои пресловутые ботинки Лютика), а на пороге Геральта уже встречала взволнованная и забывшая обо всех обидах Цири. Подбежала, уткнулась носом Геральту в грудь, прошептала: «С возвращением», а после обернулась на Лютика и улыбнулась — будто всю жизнь его знала, а не встретила только что. Будто мир, сузившийся до размера всего двух людей, внезапно впустил третьего — и это внезапно оказалась настолько неестественно и странно, что даже нормально. «Чертово предназначение», — подумалось Геральту, но так, вскользь. Геральт закатил глаза и вздохнул. Лютик светло улыбнулся в ответ: — Здравствуй! Я — Лютик. Цири покосилась на ведьмака с немым вопросом: «Так это его именем ты все время ругаешься?». А Геральт снова поднял взгляд к потолку, мысленно сосчитал до десяти и сказал: — Дальше он поедет с нами. Лютик просиял, как начищенная монета, и, в общем-то, виновато в этом было одно лишь чертово право неожиданности, а никак не сам Геральт. Чертово право неожиданности.