***
Норман видел Генри в одном из коридоров рядом с музыкальным департаментом, который стал неофициальным пунктом сбора. Генри ходил вроде как обычно, но казалось, будто спал он всего три часа или не спал вообще. И взгляд у него был немного мутным. — Все хорошо?.. — спросил Норман. — А? — словно проснулся Генри, — Да, конечно, всё хорошо. Ты иди. И пошел в департамент, а ноги у него заплетались. Конечно, это было странно, но Норман считал, что не стоит лезть с расспросами к человеку, который сам говорить о своих проблемах не хочет. Норман бродил по нижним этажам. Он внизу ничего и никого не боялся, кроме Чернильного Демона, а раз уж теперь Бенди — это Бенди, то Киномеханик вообще мог ничего не страшиться. Иногда он находил всякую ерунду вроде старых плакатов, записок, рисунков. Поиски такой ерунды — еще один пункт в список того, что Норман любит. Когда находишь что-то очень старое, помнящее студию в лучшие её годы, кажется, что находишь давно потерянную и оттого ценную часть собственной памяти. И он бродил, ища что-то абстрактное, а порой ничего не ища — и порой находил осколок прежнего себя. В общем, находился в том месте и в том состоянии, в котором он никак не ожидал увидеть Бенди. А Бенди р-раз — и прибежал, испуганный и взбудораженный, с размазанными по лбу чернильными каплями. — Кино, ты тут?! — заорал он, — Вылазь оттуда, у нас тут такое происходит! — Что?.. — хрипло спросил Норман. — Да я сам не знаю! Там Генри лежит, горячий как чайник, ходит — а ноги не держат! Только что лужей не растекается, а так точь-в-точь чернильная лихорадка, как у мультяшек, Кино, я за него боюсь! — выпалил Бенди на одном дыхании, крича при этом так, будто они с ним на разных этажах стояли. Вот тебе и раз, про себя сказал Норман, а вслух спросил: — Где… Генри? Бенди схватил Нормана за руку и потащил наверх. По пути чертенок рассказал ему очень насыщенную подробностями историю о том, в каком состоянии они нашли Генри, а также кучу предположений о том, что с ним могло случиться и как они дошли до жизни такой. Оказалось, что когда Бенди шел в музыкальный департамент, он увидел Генри спящим между двух стульев. Это, к слову, была самая неудобная на свете поза сна. Представьте, что спина у вас висит где-то в воздухе, шея согнута (потому что головой Генри уперся в спинку стула), одна нога на стуле, а вторая вообще загнута один дьявол знает как и куда. Но Генри лежал себе и лежал с замученным выражением лица, ничего вокруг не видя и не слыша. Бенди сказал «Генри, вставай давай», но это не возымело вообще никакого эффекта. Бенди добавил, что сейчас уже одиннадцать — то же самое. Бенди подошел и потряс аниматора за руку — Генри пробормотал «Проклятые чернила» и опять заснул. Тогда Бенди применил уже все методы, какие знал, то есть проорал все известные ему мотивирующие речи о том, насколько уже поздно и как давно все должны были встать, при этом что есть сил дергая создателя за воротник. Тогда Генри, о чудо, ожил, попытался подняться, чуть не упав со стула, и поинтересовался с самым невинным видом, что с Бенди не так. Бенди возмутился и заявил, что это Генри должен объяснить ему, что с ним не так, почему он решил спать в такое время и почему именно здесь. — Не знаю, — виновато выговорил Генри, — я не спал, а потом прилег на минутку, ну и… Подремал немного… Который час? Бенди, засомневавшись в адекватности создателя, на всякий случай потрогал его лоб. И оказалось, не зря, потому что Генри буквально горел от жара. И перепуганный мультяшка быстро убедил Генри лечь в кровать, поднял такую тревогу, что Борис решил, что что-нибудь загорелось, а потерянные улетели на юг, и помчался по этажам, сея панику и ища всех, кто мог помочь. — Вот и верь после такого этим создателям! — причитал он, когда они с Норманом уже дошли до музыкального департамента, — Все хорошо, говорит он, все хорошо, а потом раз — и свалится с какой-нибудь лихорадкой, и что я тогда делать буду? Норман аккуратно заглянул внутрь. Генри лежал на единственном в комнате матрасе с таким лицом, словно не понимал, кто он и что здесь делает. Борис сидел рядом, сурово смотря на своего создателя. Алиса суетливо проверяла содержимое шкафов. Он зашел, и все недовольно прищурились. Всегда щурились с непривычки, потому что проектор у Киномеханика светил ярко. — Бенди? — радостно произнес Борис, поднимаясь и виляя хвостом, — здорово, что ты пришел, объясни уже Генри, что ему с температурой надо лежать! А то он который раз порывается куда-нибудь уйти. Как будто он в таком состоянии далеко уйдет. — Да как же… — бессильно возражал Генри, — а дырку в полу кто заделает? — За один день никто туда не свалится, — заявил Бенди, — а ты лежи, ты больной! — Здоров я, — твердил аниматор, — просто устал, это пройдет… Да кто ж обед готовить будет, в конце концов? — Да угомонись со своим обедом, как будто важней ничего нет! Норман мысленно пожалел старого друга. Кому, как не ему, понять это сильное желание что-то делать, приносить пользу, не быть обузой? Киномеханик подошел к Генри поближе, положил ему широкую чернильную ладонь на плечо и искореженным динамиком прохрипел: — Все хо…рошо. Поправишься… Не бойся. Генри зажмурился, как будто свет причинял ему боль, но все-таки слабо улыбнулся. — Алиса, — стал командовать Бенди, — начнем. Ты что-нибудь знаешь об этом? — Чернильная лихорадка? — испуганно предположил Борис. — Не говорите глупостей, мальчики, — протянула Алиса, — у людей такого не бывает. Это может быть просто простудой, в конце концов… Ха, простуда. Да Генри, черт дери, был таким человеком, которого вообще ни одна болезнь не брала, а тут он умудрился подхватить простуду в студии, где и окон нет, чтобы хоть откуда-то тянуло. Высший уровень правдоподобности. — …Бред! — высказал свое мнение Норман. Дверь резко открылась. Вошел Сэмми — высокая чернильная фигура в маске набекрень. — Я слышу крик и споры, — настороженно сказал он, — что-то произошло? — О, — язвительно выдал Бенди, — Глядите-ка, кто пришел, как вовремя. — Я молился, — с хмурой покорностью объяснил Сэмми, — а в тишине шум всегда слышней. Что произошло, Лорд, почему тут так людно? — Ты молишься, а тут Генри заболел, никто не знает чем, — пробурчал Бенди, — Горячий весь, может, ты хоть в курсе, как такое лечится? — Э-э-э… — задумчиво протянул Сэмми, — Чернил ему глотнуть дать? — А может, не надо? — слабо выговорил Генри, — Я думаю, я ими отравлюсь… А мне еще и обед готовить, и… В полу дырка… — Господи, собрались тут дипломированные специалисты! — взвизгнула Алиса, — так, будете делать то, что говорю я! Сэмми, найдешь градусник. Если память мне не изменяет, он может лежать на полках, там, где раньше была кладовая. Борис, следи, чтобы этот трудоголик с температурой не пополз заколачивать никакие дыры! — …Я? — поинтересовался Норман. — Сиди пока, на что-нибудь сгодишься, — велела Алиса, — Бенди, чисто в теории, здесь могли остаться хоть какие-то лекарства? — Могли, — подал голос Генри, — только им уже… Тридцать лет… — Понятно, — пробормотал Бенди, — Где-нибудь в городе их можно достать? — Ге-е-ений, — протянула Алиса, — кто за ними пойдет? У Киномеханика проектор вместо головы, его там сразу чем-нибудь убьют. Сэмми течет чернилами, и с ним станется то же самое. Тебя, Бенди, может, не сразу прикончат, но паники в городе оживший мультяшка наведет, а если кто-то пойдет за тобой следом — пиши пропало вообще всем. Борис еще пойдет за пса, но по этой же причине он даже не зайдет в аптеку… — А как насчет тебя? — спросил Бенди, — ты похожа на человека! — Никто… никуда не пойдет, — скорее прошептал, чем сказал Генри, — вы не знаете город, и людей не знаете. Перебьемся как-нибудь… — Тогда так, — рассудила Алиса, — принеси холодную воду и какую-нибудь тряпку. Бенди ушел за водой и скоро вернулся — вместе с Сэмми, держащим в руках градусник. — Отлично, — похвалила Алиса, — Теперь ты, Борис, держи градусник, а ты, Норман, намочи тряпку и три лицо. — Наверное, неприятно, — поежился Бенди. — О, — заметил Борис, — а Генри-то спит почти! Было много суеты, но Норман постоянно оказывался не к месту. Воду ему почему-то принести не доверили. Тряпку тоже скоро забрали, потому что у Бенди с Алисой хотя бы были перчатки, а от его мокрых ладоней оставались противные разводы чернил. Оказалось, что у Генри температура аж тридцать девять градусов, что делать, никто не знал, Бенди продолжал с фанатизмом растирать создателю лицо холодной водой, искренне надеясь, что поможет. Генри порой что-то бормотал про то, что не болен, и опять проваливался в сон. И Норман решил, что здесь справятся и без него, а он в другом месте принесет больше пользы. Обед-то готовить было некому.***
Оказывается, на кухне тихо, так же тихо, как в любом месте студии, где нет Бенди. И в ней вполне можно ориентироваться, если ты один, никому не бьешь светом в глаза, сам никому не мешаешь и тебе никто не мешает думать столько, сколько угодно. Киномеханик вспомнил, что Генри в последний раз, когда он наблюдал за готовкой, варил суп. Что ж, и сейчас это казалось неплохим вариантом: к супу все уже привыкли. И всё, что для супа нужно, было как раз на месте: картошки хватало как раз на одну кастрюлю, лука Генри закупил «на побольше» в прошлый поход в город, морковь тоже имелась. Сыпануть еще макарон, и тогда-то точно всё получится, размышлял Норман, ставя кастрюлю на плиту. Но все оказалось не таким радужным. Во-первых, Киномеханик умудрился сразу намочить руки, а там уже в чернилах оказалась и кастрюля, и стол, и ножи. Норман сначала решил, что всё не так плохо, и попробовал вытереть чернильные пятна сухой тряпкой, но только сильнее все размазал, насквозь промочил тушью тряпку, впал в отчаяние и стал энергично оттирать этой тряпкой все, что попадалось под руку… А опомнился только тогда, когда в подтеках чернил оказалось полкухни. «Вот и зачем я такой криворукий родился», — про себя сказал он. Впрочем, решительность и желание действовать вернулись через две минуты. Он порылся в ящиках кухонной тумбы и нашел там пару пакетов. Кое-как он смог обмотать ими ладони — через тонкую пленку чернила не протекали, продукты не пачкались. «Зараженную» чернилами тряпку он хорошо прополоскал и приступил к чистке. Конечно, отмыл он кухню не так быстро, как испачкал, но в конце концов все сияло, блестело, а вера в себя снова вернулась — Норман был готов вершить великие дела. Картошку надо было почистить. Киномеханик взял в руки нож, пару раз махнул им, убедился, что не отрезал себе пальцы — уже замечательно, можно приступать к работе. Он нашел стул, который, правда, был ужас какой низкий, и стал чистить картошку. И все пошло сперва прекрасно, но вместе с кожурой он срезал половину картошки и задумался о том, должно ли так быть и хватит ли на суп, если так будет продолжаться. Поэтому начать он решил с морковки, а там уже как пойдет. Не пошло. Нож постоянно соскакивал, кожура летела на пол, и Норман на минуту погрузился в глубокие размышления по поводу того, что же он делает не так на этот раз. И знаете, была у него, у Нормана, особенность: размышлять он мог долго и из-за этого слыл тугодумом, но в конце обязательно к чему-нибудь приходил. А решение-то было простым: всего-то нужно было скрести ножом, а не резать — и вот вам идеально почищенная морковка. В конце концов он приноровился чистить и морковь, и картошку, и в спокойно-расслабленном состоянии даже начал петь. Правда, половина слов терялась в скрипе динамика, и вместо задорного «Бенди маленьким чертенком был» получалось не совсем определенное «Бенди… был». Собственно, по этой причине Норман и не пел при других, но сейчас-то он поет для себя, для души, и какая разница, что не так со словами! Песня, кстати, очень нравилась Сэмми. Пророк часто пел её, когда оставался в одиночестве, вернее, когда думал, что оставался в одиночестве, ведь Норман часто оказывался там, где его не видели и не ждали, и слышал всё, что говорилось как бы в воздух. Кстати, лук чистить, как Норман помнил, Бенди не любил и говорил, что от него жутко щиплет глаза. А ему, Киномеханику, ничего не щипало и вообще на всё было фиолетово. Какие-то положительные стороны у того, что он Киномеханик, все же были.***
Алиса ушла поменять воду, Борис вместе с ней, Сэмми пошел искать Нормана (сразу никто и не заметил, как он ушел), а Бенди сидел. Генри, правда, спал, или казался спавшим, но все всё равно сошлись на том, что за ним лучше приглядывать — мало ли что он вытворит больной. Чертенок быстро соскучился, стал свистеть себе под нос давно позабытый мотив, выцарапал хвостом на досках «Алиса + Сэмми = любовь», а минут через пять почти заснул, и тут… Генри поднялся с кровати. — Ты куда.? — спросил Бенди и открыл глаза. Но Генри, как будто не слыша, побрел к двери, спотыкаясь и порой замирая. Бенди, который пока еще ничего не понимал, пошел за мужчиной, решив, что на месте разберется, что к чему. Генри дошел до двери, вышел в коридор — Бенди за ним. Генри шел, с тревогой глядя по сторонам — Бенди не понимал, чего он опасается, но тоже порой озирался. Генри дошел до поворота и осторожно выглянул за угол… — Что там? — недоумевающе спросил Бенди. Генри дернулся, будто увидел там, за поворотом, что-то жуткое, кое-как отошел назад… — Генри! — позвал Бенди. Создатель только сейчас услышал мультяшку. Он повернулся, и лицо у него было по-настоящему шокированным. — Бенди, — прошептал он, — Бенди, он там, беги, беги быстрее, предупреди всех! — Кто — он? — насторожился чертенок. — Чернильный демон. Я видел там чернильную фигуру. — Что за бред? — Бенди невесело усмехнулся, — тебе показалось. — Нет, — уверенно сказал Генри, глядя куда-то мимо, — я правда… Спасайся, пока не поздно, Бенди, пожалуйста, беги, не останавливайся… — Генри, — спокойно, как мог, сказал мультяшка, — тут только один чернильный демон, это я, и я — не он, и, в конце концов, я здесь, меня не может быть там! Но он не слышал, он дышал тяжело, и в глазах у него отражался ужас. И Бенди его узнавал — ужас, запертый в заброшенной студии, тот самый ужас, когда перед собой видишь только смерть и единственное спасение — это бег без оглядки, бег без смысла, только бы не видеть, только бы вырвать у жизни еще минуту… И когда Бенди это понял, ему стало немного жутко. — Генри, да нет там ничего, — попытался успокоить он мужчину, — померещилось, не может там быть чернильного демона, иди обратно, спи себе… Генри, да почему ты меня не слышишь?! Он крепко ухватил создателя за руку и потащил обратно в музыкальный департамент. Генри с жаром продолжал шептать какой-то бред, упирался, убеждал, что он, Бенди, должен спасаться… — Генри, ты бредишь! Ложись давай, выздоравливай! Хватит! Бенди буквально силой уложил Генри обратно на матрас. Генри продолжал что-то говорить о Демоне, о чернилах, о Борисе… Бенди в бессилии заорал: — Кто-нибудь, помогите ему!***
Норман поставил кастрюлю с водой на плиту и потом минут пять просто смотрел на то, как она закипает. Вот мир любопытная вещь, конечно. Почему вода кипит? Когда-то он знал, а теперь забыл, как забыл многие интересные или полезные вещи. Киномеханик опомнился. Кипящая вода, конечно, была зрелищем в высшей степени умиротворяющим, но овощи, в конце концов, сами себя не порежут. Доску он нашел не сразу: предыдущий пользователь (то есть Бенди) засунул её в кухонную тумбу, и нет чтобы куда на видное место, нет чтобы под сковороду: со всех сторон обставил её пустыми банками беконного супа и — Кино готов поспорить — считал, что это очень остроумная проделка! Ножи, слава высшим силам, он так не прятал, а то бы Норман совсем с ума сошел… Картошку порезать — это ерунда, кулинаром со стажем здесь быть не надо. А лук — это посложнее, потому что он, зараза такая, не режется, а рассыпается прямо под ножом. Норман постарался получше держать луковицу руками, но в итоге чуть не отрезал к черту палец, порвал пакет на руке и опять чуть было не залил чернилами стол. Новый пакет он нашел быстро, а лук решил порезать кольцами, раз уж не получается. Генри лук с морковкой всегда поджаривал. Норман это запомнил, потому что именно лук у них с Бенди горел в тот раз, когда на него наорали. Сковороду он нашел заранее, пока искал доску. Масло стояло в той же тумбе, вместе с тем же беконным супом. Он налил масла на сковороду, немного подождал, высыпал туда же всю морковку, пошел за луком, но нечаянно капнул водой на сковороду… По всему этажу разнесся непередаваемо громкий визг Киномеханика. Масло было горячим, а жизнь не готовила Нормана к тому, что оно вдруг начнет стрелять брызгами во все стороны. Мог ли это быть еще один розыгрыш со стороны Бенди? На вряд ли. Тем не менее, Норман встал в другой угол кухни и там пережидал «обстрел», а потом, хоть плита и была выключена, все равно отскребал все это от сковородки немного пригнувшись и закрывая линзу проектора рукой. Но когда в конце, когда Норман закинул-таки в одну кастрюлю все овощи, которые нужно, и получил при этом что-то, очень даже аппетитно выглядящее… Надо сказать, никогда Киномеханик не был так горд собой!***
— Что с ним? — испуганно спросил Борис, как только пришел. Бенди с лихорадочным возбуждением в глазах принялся рассказывать про то, что услышал и увидел. Алиса слушала, параллельно отжимая тряпку. Сэмми стоял, нахмурившись. — Так бывает, — пожала плечами Алиса, — температурный бред. Я думаю, холодная вода приведет его в чувство. Не привела. Ангел терла этой несчастной мокрой тряпкой его лицо так усердно, как только могла — он не просыпался. Он был где-то там, в нереальном мире, махал руками и метался в панике. Бенди стоял рядом, нервно кусая губы. — Нет! Нет… Ты не Сэмми, я тебя не знаю… Ты не Сэмми, ты… Отойди от меня! — Он говорил про Чернильного демона, — проговорил Бенди, — он кричал, что нужно бежать. Как будто он опять был там, как будто он опять всё это видел. — Может, — равнодушно пожал плечами Сэмми. — Я думаю, — пробормотал Борис, — может, он и заболел от того, что постоянно боялся. Терпел, терпел, а нервы у него не канаты ведь, и он от этого так ослаб, что в итоге заболел, хотя раньше любую болезнь легко переносил. — Нет, — хрипел Генри. — Ты не смеешь… Не трогай Бориса!.. Не подходи, не надо! — Борис в безопасности, — негромко сказал Бенди, — Генри, не бойся так, пожалуйста. — Что они… с тобой сделали?! — Всё хорошо, этого нет на самом деле, — успокаивал мультяшка. — Кто-нибудь, на помощь! Бенди вдруг вспомнил, что ему тоже часто снились кошмары, и ему стало невыносимо жалко создателя, который не мог вырваться из этого жуткого бреда и переживал самое ужасное снова и снова… И тогда он широкой ладонью мультяшки схватил Генри за руку и начал с жаром, с уверенностью говорить: — Все хорошо, прекрати дрожать. Борис здесь. Алиса здесь, Сэмми тоже. Никто не причинит тебе вреда, мы все вместе и мы все в порядке. Ты не должен бояться. Я не демон, я Бенди, всё самое страшное позади. Видишь, вот свет, тихо, ничего не произошло… И Генри будто очнулся на секунду. В глазах у него промелькнула осмысленность. — Бенди? — спросил он. — Ага, — ответил Бенди, — ты меня слышишь? Ты сейчас где? Минута напряженного молчания. — Просто сон, — неуверенно сказал Генри, — Верно? Мне всего-то померещилось, конечно. Я забыл. Если я тут наговорил что-то лишнее, то изви… Но Бенди зажал ему рот ладонью и, посмотрев на удивленное лицо Генри, заявил: — Не извиняйся, понял? Ты ничего не сделал. Это мне надо извиняться. Возьми градусник. Тридцать восемь и две.***
Норман, довольный, сначала хотел позвать всех на кухню, но потом сообразил, что Генри до кухни дойдет с трудом, а Бенди не пойдет без Генри, а Борис с Сэмми — без Бенди… И ему в проектор пришло кое-что получше. Он достал старую посуду, которая лежала в той же тумбе, разлил суп по тарелкам… Правда, как донести эти тарелки до музыкального департамента, было неясно, потому что такой роскоши, как поднос, в студии не сохранилось… Ну и ладно, решил Норман, не на продажу же несет, зачем заморачиваться с оформлением. Вместо подноса и доска подойдет, поменяется, что ли, вкус супа от этого? Нет. И вот, кое-как уставив все тарелки и все ложки на доску, он аккуратненько (не споткнуться бы, время-то потраченное жалко) зашагал к департаменту. Когда он зашел, все опять стали недовольно щуриться. Чего щуритесь, я же никому не мешаю, я дело вот доброе сделал, подумал Киномеханик сначала, а потом вспомнил, что они жмурятся от света. — Берите, — сказал он, — Я… Поесть принес… Горячий еще! К слову, все были ужас какие голодные, потому что позавтракать-то никто не приготовил, и никто ничего не ел с самого утра. Борис первый схватил тарелку, за ним подтянулись Бенди с Сэмми, потом Бенди взял еще одну, но для Генри. — Ему, больному, можно? — засомневалась Алиса. — По…чему нет? — пожал плечами Норман. И вот они сидели так все по кругу и ели. Молча. — Как?.. — спросил Киномеханик. — Не жнаю, — с набитым ртом промычал Бенди, — но мне чейчас кажется, что я ничего вкушней на швете не ел, вообше… Норман не мог улыбнуться, но он засмеялся. Потому что все сидели кругом, слегка уставшие, но довольные, и смотрели на него с благодарностью, и потому что их уже не смущало, что свет от его проектора бьет в глаза. — Где ты так научился? — спросила Алиса, — Такое чувство, что ты всю жизнь у плиты простоял, а не склеивал кадры. Сэм, что думаешь? — Что думаю… — протянул Лоуренс, — Если это не счастье, то где оно тогда, и будем ли мы когда-нибудь счастливы? Сэмми вообще порой такие умные слова говорил, что хоть записывай куда-нибудь и издай потом сборник цитат под псевдонимом Чернильного Композитора. …Норман любил свое имя, спокойствие, молчание, заново найденные воспоминания и готовку, верней, то, что она давала. Это чувство нужности, когда на тебя смотрят с молчаливым «спасибо», когда улыбаются в ответ на твой смех, когда им уже неважно, монстр ты или нет, когда любят, просто любят. А большего Норману и не надо.