Сердце с двойным дном

«Хоть раз ты меня находил?» Эрвин честно не знал, как оказался в конюшне. Он помнил только ужин в компании офицеров, наполненный поровну радостью продолжающейся жизни и скорбью по не вернувшимся из вылазки. Автоматически Эрвин отвечал на обращённые к нему фразы, но вздрагивал каждый раз, когда за столом гремел смех. Самый пугающий звук для Эрвина — более ужасающий, чем крики, чем хруст костей, переломанных зубами титана, чем плач матерей. Они давно уже сливались в белый шум. Не смеялся только Леви. Эрвин был чуточку благодарен за это, он позволял себе предположить, будто Леви понимает его страх и нарастающую паранойю, что солдаты смеются над ним, потому как давно прознали о глупых эгоистичных целях, скрытых за двуличными призывами отдать сердца. Было в сердце Эрвина то, что он никогда бы никому не отдал. Но конечно, Эрвин одёргивал надежды, а затем в молчании Леви ему слышался кошмарный укор, разоблачение лицемерного командующего, не жалеющего о дороге из трупов, проложенной к стенам. Лошади не судили. Лошади тихо ржали, хлюпали, когда пили воду, и чавкающе жевали сено. Сумерки пробрались и в конюшню, когда Эрвин просто дотащился, почти не чувствуя тела, до деревянной постройки и нашёл свободный денник. Мысль о том, что он пустует, потому что лошадь убежала, а наездника сожрал титан, посетила голову, но быстро слилась с беспощадной громадой вины — однородной, заполнившей существо Эрвина, поглотившей чувства и тяжкие раздумия. Лишь иногда она подкладывала под дверь, где Эрвин сидел запертый с постоянным визави — сакральным ужасом неизвестности, торжественно оформленные слова. «Хоть раз говорил: «Я рядом»?» Эрвин закрыл глаза и откинулся на сено. Их отношения с Леви каждую минуту грозили растоптать то, что осталось от командующего. Сделав ставку на единственного разведчика, с гордостью называя его «сильнейшим воином человечества», Эрвин рисковал оказаться погребённым заживо. У него ничего не было, кроме Леви. Остальное — иллюзорное положение, хрупкий разум, полный теней в двойном дне, люди, одной ногой в пустой братской могиле. И сам не лучше. Эрвин думал, что уже ничего не исправить, что его чувства к Леви никогда не задышат, не расцветут ясным светом. Никогда не приведут к освобождению, наоборот — лишь запрут их, пригвоздят к сети обстоятельств. Подарив ему надежду, Леви отнимал её, снова и снова указывая на долг. «Хоть раз, хоть раз... А что хоть раз? Я уже и не знаю, что мне было нужно». В конюшне пахло теплом. Не только лошадьми, сеном, навозом — привычно, давно не противно, — но и небом, и ветром в лицо, и необъятным простором. Тяжелели веки, дыхание выровнялось, стало глубоким. Эрвина сморило прямо на полу у бревенчатой стены. — Эрвин, ты тут? Скрипнули осторожно ворота. Шаги Леви всегда неслышные — качество, полезное скорее для вора, нежели для солдата. — Ты что, спишь? — макушка Леви мелькнула над дверцами стойла. — Ты нахрена тут закрылся? Эрвин открыл глаза, но ничего не смог разглядеть. Издал какой-то согласный звук, да снова забылся. Появление Леви почему-то не потревожило внезапного, спрятанного от чужих взглядов покоя Эрвина. Леви зашёл в денник, потыкал сено носками сапог. Принюхался... В итоге цокнул и сел рядом с Эрвином, прижавшись к его руке. В вопросах сна Леви был неприхотлив. Рядом с командующим — даже настолько, чтобы задремать в подобных условиях. Эрвин почувствовал, как Леви крупно вздрогнул — кажется, ржание разбудило капитана. Эрвину снилось огромное, бескрайнее озеро, и в мутной воде граней яви и выдумки он не сразу понял, где и почему находится. Безбрежный морок будущего тут же уступил место кольцу молчаливых призраков прошлого и настоящего. Леви быстро сгруппировался и встал. На его скрытом в темноте лице наверняка отобразился вопрос. У долго проспавшего Эрвина вырвался тяжёлый выдох. — Они... окружают меня. Леви помолчал. Потом сказал: — Кто, лошади? Эрвин поднял голову и посмотрел на его силуэт. — Нет... — Э-э-эрвин. Пойдём. Пойдём домой. Леви шагнул ближе и протянул руку, глядя в сторону. Эрвин схватился за ладонь нерешительно. Сжав её, Леви усмехнулся: — Ну, ты тяжеловат. Это был символический жест. Но они сцепили руки крепче. Одним рывком, уперевшись на ноги, Эрвин поднялся. — Спасибо. Кони, в основном, спали. От горизонта до горизонта небо перевязала лента из звёзд, меркнувшая у начинавшейся зари. — Больше не заставляй меня ждать тебя до утра. — Взаимно, Леви. Леви распахнул глаза и недоверчиво посмотрел на Эрвина. Затем отвёл взгляд и чуть приподнял уголки губ на секунду. — Договорились. До восхода был ещё целый час.