Я:*говоря цензурно, ошарашена происходящим в пятом сезоне в целом и сценой, где Джим стреляет в ногу Освальда.* Мозг: Не бойся, всё хорошо. Ты же помнишь Скайрим? Я: В каком смысле?! Мозг: Ты же помнишь, что означает "стрела в колено"? Я:*мееедленно начинает доходить* Мозг:*восторженно попискивая, переходя на крик* Джим, в буквальном смысле, ПРОСТРЕЛИЛ ОСВАЛЬДУ КОЛЕНО! ОН, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, СДЕЛАЛ ЕМУ ПРЕДЛОЖЕНИЕ!! И ЭТО - КАНОН!!! (или, причина второй волны любви к Гобблпоту))
Гордон замечает первую букву не сразу, хотя большая "C" готическим шрифтом, возникающая на боку в районе пятого ребра, ярко выделяется насыщенным оттенком венозной крови. Он что-то припоминает о том, что то ли третье, то ли четвертое имя Барбары начинается на эту же букву, но никак не может его вспомнить. Впрочем, у Кин на теле вовсе нет букв, то ли говоря о том, что у них всё только впереди, то ли что никаких "их" нет вовсе. Одна буква - это не приговор, как и само имя. Это только говорит о том, что твой соулмейт появился в жизни, и знакомы вы не очень хорошо, буквально виделись один или два раза. Чаще всего, к тому времени, как имя проступает полностью, люди уже понимают, кто их родственная душа. А некоторые и вовсе предпочитают его не искать - пусть жизнь в счастье и умиротворении с самим с собой и со своим соулмейтом это несомненное благо, но и великая опасность. Ведь только в присутствии родственной души (если она у тебя есть, конечно) тебя можно убить.***
Освальд ждал этого момента всю свою жизнь. Не покалечить ногу и чуть не утонуть в реке, конечно же, нет! Кобблпот неуловимо краснеет, замечая под тонкой рубашкой силуэт проступившей буквы и тепло на коже на этом месте, спешно расстёгивает пуговички, ковыляя к замызганному зеркалу, и даже зажмуривает глаза, чтобы сюрприз был полным. Конечно же, он подозревает, что это будет за буква, что это будет за имя, но... всему свой срок и портить себе сюрприз он не собирается. Мама, поглаживая запястье с недописанным "Элай", всегда говорила ему, что нужно обязательно найти родственную душу и ни за что её не отпускать, потому что нет счастья сильнее, чем быть рядом. Освальд всегда хотел быть счастливым. Он изучил всё, что только мог, о родственных душах, знает о них все мифы и сказки. И теперь, точно зная, что он один из тех, кто не одинок в этом мире, он обязательно её найдёт! Он на секунду замирает перед зеркалом, а после аккуратно открывает один глаз. Моргает, и открывает второй, моргает снова и недоумённо трёт темно-вишнёвую, как венозная кровь, "W" под правой ключицей прямо у руки в пару дюймов высотой. Обычно, имя занимает всю часть тела, на которой появляется, потому-то и считаются, что имена возникают в основном на запястьях - это самое подходящее место для кратких имён. Судя по размеру букв и стилю, имя у его соулмейта (Освальд даже не сомневается в том, что это - мужчина) немаленькое, и банальным Уильямом предназначенного ему судьбой точно не зовут.. Освальд поглаживает теплую букву пальцами, прикусывая губу. Честно говоря, он рассчитывал на "J" (а то и сразу всё имя целиком, такие случаи бывали), на той же руке или запястье, чтобы можно было гордо демонстрировать всем, но... "W"... Может, всё не так плохо? Всё-таки, он ещё не знает других имён детектива.***
Освальда злит его незнание. Он уже, честно говоря, устал, устал от поисков и размышлений. У него - под пятой город и вишнево-венозный "Worth" на половину груди - то ли "Стоимость", то ли "Богатство", но точно не "Имущество". Букв не было давно. Достаточно давно для того, чтобы он начал терять надежду. Тем более, что теперь рядом с ним Эд. Добрый, надёжный Эд с черным, выжженным смертью "Кристен" на запястье - скучное имя на скучном месте. Всё-таки, странная штука, что убить тебя можно только в присутствии соулмейта, а то и вовсе - только от его руки. И Освальд надеется, что хотя бы с ним у него всё получится, раз его родственная душа не даёт о себе знать. Потому, что если не Эд, то кто? Кобблпот машинально трёт буквы на завтраке, сам себя спрашивая, какой смысл в безответной любви. Их пять, но не тех, которые он хотел бы иметь. Пусть бы не на груди, возле сердца, а на том же запястье или голени, но... Их пять. Не тех. И не семь. Но Освальд ещё во что-то верит, пока сам не видит Изабеллу и фантом только, не саму букву, лишь только её призрачный контур "Е" на её предплечье. И всё верно, хоть и не так, как он и хотел: он убивает Изабеллу, Эд убивает его. "Worth" - это ещё и "Цена", и Освальд готов её заплатить за свою ошибку. Он действительно думает, что умирает, как и Эдвард думает, что у него вышло его убить. Потому что он уверен - в мире нет ни одного человека, который может любить Освальда Кобблпота. А если и есть - то им был сам Эд до того, как Пингвин убил Изабеллу. Но он выживает. Эд, один из умнейших людей в Готэме, ошибается. Один всё-таки есть. Освальд приходит в себя, и несколько минут спустя, как-бы между делом, Айви говорит, что имя у него странное. Освальд первые секунды не понимает, а после просит зеркало. Теперь букв восемь и он совершенно точно знает, кто это, хоть и не понимает, как это может быть. "Worthing" "Ценность" становится "Достойным". И Освальд знает только одного человека, который является таким на самом деле.***
Появившаяся после "h" "е" ставит крест на попытках Гордона считать себя убежденным гетеросексуалом. Потому что отношения с соулмейтом - это всегда секс, если только вы оба не асексуалы. У Джима и сейчас есть секс с родственной душой - сам факт его существования упорно и регулярно ебёт ему мозг. Ну нет, нет женских имён на "Che"! Англоязычных - точно нет, он гуглил, но будь оно на другом языке, алфавит и шрифт тоже должны быть другими. Гордон чешет бок, в очередной раз просматривая бумаги по пропаже мэра. Кобблпот и здесь умудрился отличиться, нет бы, как остальные порядочные, быть похищенным или убитым на глазах у кучи людей, нет! Пингвин жив - Джим это печёнкой чует, и словно подтверждая его слова, бок чешется снова, только чуть ниже привычного. Выгодав минуту, Джим уходит в раздевалку, снимает пиджак и приподнимает рубашку, чертыхаясь и снова расчёсывая новые буквы до красноты. "Chester" Ещё лучше, его соулмейт - тезка маскота кукурузных чипсов, пару пачек которых Харви вечно прячет среди документов. А ещё, после недолгого поиска по базе, выясняется, что в Готэме живёт больше полутора тысяч "Честеров", трое из которых работают в полиции. Хотя, нет худа без добра: где-то одна восьмая из них - девушки. А значит, сексу всё-таки быть.***
Или нет. Никакой его соулмейт не Честер. А Честерфилд. Точнее, Освальд, мать его, Честерфилд Кобболпот aka Penguin. Судьба в очередной раз высказала детективу своё фи, в прямом смысле, добавив к "Chester" ещё две буквы после его интрижки с Софией. Ей богу, словно эпитафию на надгробии его личной жизни выбивая. Потому что если Честеров в Готэме было полторы тысячи, то Честерфилд - один, единственный и неповторимый. Ох уж этот эффект редких имён! Родители специально их дают, чтобы ошибиться было нельзя. Джим знает, потому что его мать поступила так же. Отец только и смог, что уговорить её сделать выбранное ей имя вторым, а не первым, ну а дальше Джим старался сам, пряча его как мог, оно даже в большинстве документов не значилось. Слишком помпезное, слишком длинное, неудобное, слишком сложное и совсем ему не подходящее, в отличии от Джима-Джеймса. Единственно радостью от понимания того, что Освальд - его соулмейт, так это то, что стала ясна его невообразимая живучесть - в присутствии Джима его пытаются убить чуть меньше обычного, да и сам Гордон обычно не даёт другим этого сделать. Но он честно не знал, даже не догадывался! В отличии от того же Кобблпота - Джеймс уверен, что этот змей знает. А иначе, почему бы тот так на него смотрел? Как на самое дорогое в мире сокровище и икону одновременно. Джим думает, что он не мог не знать. Джим думает о том, что Освальд именно поэтому так на него надеялся, рассчитывая, что соулмейт всегда ему поможет, всегда придёт на помощь и спасёт, зная, что они должны быть вместе. Если бы Джим знал, то пристрелил бы его ещё в самую первую их встречу. Но сейчас, держа пистолет в руке, и точно зная, кем является для него Освальд, убивающий Табиту, он не может его убить. Единственный, чьё одно лишь присутствие делает Освальда смертным, лишая его кармической неуязвимости, он не может так поступить. Родственная душа - почти что половина души. Уже сейчас, когда имена ещё не проступили полностью, не вошли в силу, и у них ещё есть выбор. Ещё можно этому помешать - Джим слышал о том, что если самому повредить своё имя, до того, как он проступит на чужом теле полностью, связь можно оборвать. Гордон судорожно думает о том, где оно может быть, наверняка на одной из конечностей, Освальд же эгоист редкостный, и соулмейт просто не должен быть для него настолько ценным, чтобы это могло стать опасным для жизни. По шкале от 0 до 10, насколько вы ненавидите/любите свою родственную душу? 8/11 Потому что он ещё не любит его. И потому что если это когда-нибудь произойдёт, Джим будет любить Освальда сильнее, чем это в принципе возможно, любить кого-то. Поэтому, Гордон стреляет в колено, и он буквально видит, как пуля, пробив ткань, входит точнёхонько в неполную окружность, образованную контуром "e" в "Jame". У него ещё не полностью проступило имя, а значит, и у Освальда - тоже. Значит, ещё есть шанс, и то, что Кобблпот назначил за его голову награду это подтверждает. Но алеющая на вершине тазовой косточки "l" насмешливо утверждает обратное, словно издеваясь, чешется сильнее, чем все остальные буквы разом. Насколько безнадёжной стала его ситуация теперь, по шкале от 0 до 10?***
Освальд, конечно, мстителен, но не настолько, чтобы всерьёз оставлять Табиту в живых, чтобы "помучилась". Он бы с удовольствием прибил её прямо там, вместе с Бутчем, но он знал, что Дюма - редкостная гадина и у неё два "живых" имени, исчертивших предплечья "Соломон" и "Барбара". Можно было бы, пригласить на "воскрешение" и Кин, но Кобблпот понимает здраво, что с двумя этими психованными справиться за раз будет труднее, да и у Барбс ни стыда, ни совести уже ни осталось, и в отличии от Табиты, та бы его сразу пристрелила, почуяв угрозу. Вот как сейчас постаралась, да только оружие подвело. Освальд смеётся, хотя ему в пору плакать - он хотел хотя бы так подтвердить свою теорию о том, что Джим - его соулмейт, хоть у него на груди и другое имя. Потому что именно рядом с Гордоном он попадал в ситуации, где мог умереть, и только Джеймс всегда его спасал, только он, а не судьба не давала ему умереть. Да, он готов был рискнуть ради этого жизнью, но... Джим стреляет ему в ногу, черт возьми, снова в ту же ногу! И Освальд едва сам не стреляет в него ответ. Он привык к боли, привык крови, и вид собственной кости, торчащей из сустава, хоть и выводит из себя, но не настолько, чтобы реветь белугой. Освальд оплакивает собственные надежды, ревёт в голос, пока не ловит взгляд детектива - растерянный и обиженный, словно это в него стреляли, и затихает. Буквы на груди знакомо вспыхивают теплом, и это единственное, что мешает Освальду потерять сознание от боли, пока из него вытаскивают пулю. Его родственная душа была там, точно была - смерть подошла к нему так близко, что Кобблпот буквально чувствовал, что может буквально истечь кровью, потому что помощь ему никто оказывать не собирался. И только на квартал удалившись от злополучного ангара, Освальд почувствовал, как сердце забилось ровнее, а к щекам вернулся румянец. Что ж, значит, ему просто нужно проверить всех тех, кто был там, и он наконец-то найдёт того, кто предназначен ему судьбой. Его слабость и одновременно источник его силы, одна мысль о ком заставляет его жить дальше вопреки всему. Самый достойный человек. Наверное, он и так знает, кто это, но... Освальд всё ещё не мог поверить до конца. Как, черт возьми, Гордон посмел в него стрелять?! После всего, что между ними было и ещё может быть?! Нет, ему не стыдно, когда он назначает за его голову награду. Если всё действительно так, как Освальд думает, всё равно никому не получится убить Джеймса Гордона - тот в ближайшие дни к нему и на милю не подойдёт, а значит, они в безопасности. И только когда Джим, собравший их всех для перемирия, падает, получив пулю, Освальд понимает: Это не он всегда был в опасности рядом с детективом, а Джим - рядом с ним.***
Джеймс почти с этим смирился, честно. С тем, что Кобблпот - его соулмейт и от этого никуда не деться, разве что не прибив собственноручно. Никуда - в буквальном смысле, потому что даже в предсмертном бреду он видит Освальда, выступающего в роли его адвоката. Получается никудышно, но несколько часов он ему выигрывает, и это, в конце-концов, спасает его. Спасает их обоих. В который раз. Ли протирает новые, воспалённые ещё буквы на его боку кремом, успокаивая кожу, и шепчет: - Ты должен с ним поговорить, Джим. Так нельзя. У неё на ребре ладони - черное, выжженное "Марио" и ядовитым терном зеленеющее "Эдвард" - на шее, по букве на позвонок. Один - убитый им, другой - чуть не убивший её, она знает, о чем говорит, она ещё большая неудачница, чем он, чем даже Барбс с вытатуированным на пояснице "Табита". Джеймс хотел бы повести её под венец, но ни один из них не будет от этого счастлив. Не судьба. Да и сильнее, чем любить соулмейта после установления связи, просто невозможно. Джим кивает, но так и не говорит. До самого боя на баррикадах они не говорят с Освальдом о важном, хотя Пингвин явно пытался, когда пришёл к нему в кабинет. У одного, на боку, том самом, простреленном, чудом уцелевший "Честерфилд", у другого во всю грудь - "Уортингтон", точь-в-точь того же оттенка, что и стёкла цветных очков, вишнево-венозного, сладкого и солоноватого от металлической ноты. Джим видит что-то особенное в том, что оба имени им дали матери, а не отцы, словно женщины знали, что первые имена не будут иметь для судьбы значения. Они не говорят, но действуют. Освальд возвращается к нему, чтобы вместе принять бой, когда мог бежать, а Джим... А Джим первым замечает гранату и тянет Пингвина на себя, защищая. Рука, которой он за шкирку вздёрнул Освальда, одновременно прикрывавшая тому лицо, кровит от попавших в него осколков. Джим и Освальд переглядываются, отлично понимая, что на месте руки мог быть глаз Пингвина и так бы легко он не отделался. Он рядом, а значит - не бессмертны. Но именно эта близость делает их живыми. И каждый сделает всё, чтобы другой жил как можно дольше. С полной душой, а не её половиной.