Белые ночи

Слэш
NC-17
Завершён
19
автор
Размер:
10 страниц, 1 часть
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
19 Нравится 4 Отзывы 1 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
Примечания:
Канон видит только выедающую глаза белизну стен. Белый — кислота. Белый — цвет траура. Белым накрывают обезображенные трупы в морге. Канон, полностью облаченный также в белое, всеми силами пытаеться прервать этот уничтожающий его волю логический ряд. Нужно закрыть глаза и забыться. И тогда перед ним восторжествует тьма. — Ну, что? Ты готов к продолжению нашей увлекательной беседы, а, Мальдини? — надзиратель врывается в его личный ад, окрашенный в белый. И Канон рад своему ненавистному гостю, ведь у того, алый, как пламя, плащ, и такого же огненного цвета волосы. Десятый рыцарь круга Лучиано Брадли только получил свой вожделенный титул и сейчас жаждал выслужиться перед начальством еще с большим рвением. Белая мгла захватила в плен память Канона, слепяще снежным ластиком стирая множество его молодых и воинственных дней. Последнее, что он помнит, это то, как вступил с рыцарем Лучиано Брадли в неравный бой. Отряд армии Евросоюза оцепили и капрал Мальдини — единственный, кто подался вперед. Вопреки здравому смыслу и законам субординации. Даже старшие офицеры сложили оружие, а, Канон, выхватив меч из ножен десятника, с криком выбегает навстречу оцепившим их найтмерам. — Стреляй же, как трус, из своей машины, или сразись со мной один на один, британец! Канон знает, что скорее всего, ему снесут голову снарядом. Возможно, его розовые кровоточащие кишки вылетят насквозь, и отделятся от содрогнувшегося тела, словно сцепившиеся в агонии змеи. Так или иначе, капрал Мальдини готов, что его похоронят в закрытом гробу. — Лорд Брадли, — говорит в рацию одна из верных «валькирий» — леди Марика Сореси — с высоты своего механического бога, наводя прицел на вырвавшегося вперед солдата, что в изодранной, окровавленной европейской униформе. С убранными в длинный хвост волосами цвета чайной розы. С неприлично красивым для войны лицом. — Прикажите открыть огонь! Но у Брадли есть задание намного более важное, чем самые пламенные приказы первого рыцаря круга Бисмарка о зачистке территории. «Британия должна пустить корни в их умы.» Десятый рыцарь ловит каждое слово, сказанное наивысшим, отнюдь не военным начальством и не смеет поднять головы. Но этого и не нужно. Сказанные слова слишком ясно рисуют образ своего хозяина. Как подвиги — героя. Как масштаб жертвы — силу хищника. «Начни с бунтарей Брадли.» «Вы прикажете,» — рыцарь улыбается и чувствует кожей, что ему улыбаются в ответ. — «Я возьмусь за высокие ранги.» «Нет, Брадли. Мне нужны офицеры народных сердец. Получим их — завоюем дух Европы, что на столетия древнее британского, за считанные дни.» Брадли поднимает ладонь в негласной команде остановить атаку. Британские валькирии видят своего главнокомандующего, воплощенного Сатану в человеческом облике, впервые таким милосердным. Видеосвязь на мониторах их навигаторов искажена, или им кажется, что в глазах сэра Лучиано блеснул азарт, а не презрение, как это бывает с ним обыкновенно во время их крестовых походов, когда он видит перед собою вражеское пушечное мясо. Отряд европейцев, всех, кроме этого юного безумца, встали на колени, повинуясь указаниям, оглашенных победителям по рации, присягая на верность новому богу — Британии. Европейской пехоте повезло, ведь всех до единого пилотов найтемеров — уничтожили еще в бою. — Я хочу немного размяться, — Брадли отключает блок питания в своей машине смерти, и захватив по кинджалу в каждый кулак, готовится к прыжку навстречу безымянному солдату. *** На прошлом допросе Канона лишили всех ногтей. Мальдини не спал уже четвертые сутки, одурманенный светом мертвого солнца люминисцентных ламп, пронзающих каждый нерв. Он не знает, как держит его собственный позвоночник. Не помнит, как уцелело хоть что-то из его нутра. Удары Брадли были прицельными. Точно как и его допрос. Брадли чувствовал его насквозь. И чутье это как и облик самого Брадли в гневе были звериными. — Тебе ведь было чего бояться, капрал Мальдини. — говорит он, растягивая слова, будто высмеивая иностранный акцент Канона, — Потому и бросился в самое пекло, сукин ты сын. Дело в том, что твои друзья раскололись еще во время первой нашей встречи… Брадли обходит вокруг совершенно обнаженного Канона. Мальдини подвешен за свои тонкие, истекающие густой липкой кровью, запястья, которые никак не должны принадлежать солдату. Глаза его завязаны. И Брадли не знает, насколько счастлив Канон, ведь глаза его наконец видят умиротворяющую тьму. Если бы он только мог насытиться ею, словно жаждущий оазисом в бесконечной пустыне. Но оазис оказывается миражем. Брадли срывает с Канона повязку, и тот впервые за их встречу стонет от боли. Это — худшая из всех пыток. — Ты ведь помог Летиции, принцессе Евросоюза, сбежать. Это было интересным стратегическим решением поручить такое дело низкоранговому бойцу, безродной дворняге, бастарду. Правда, капрал Мальдини? Брадли сжимает подбородок Канона с такой силой, что сквозь нежную фарфоровую кожу пробиваются новые капли горячей крови. «А если я не справлюсь, капрал?» — чеканит нежный девичьий голосок в его памяти. Канон родился во дворце. Его мать была горничной. По изящной утонченности собственных кости и плоти он чувствует, что его отец — некто намного более значимый. До войны Канону доводилось служить в охране дворца, и потому он знает все хитросплетение потайных ходов. Принцесса Летиция и вовсе неотличима от простолюдинки в черно-белых одеяниях служанки. И это кажется забавным: пропасть роскошных одежд, которая делает их настолько разными. Мальдини вмиг отгоняет неподобающие мысли. Канон помогает принцессе уместить ее хрупкую фигуру в крошечный лифт для посуды, терпеливо повторяет вслух каждое ее действие, пока не видит по ее глазам, что Летиция запомнила каждый шаг напамять. Вначале — первый этаж и кухня. Затем — спуск в винный погреб. Ну, а после — в ловко придуманную инженерным гением систему тунеллей, что проведет принцессу через все подземелье Парижа менее чем за сутки. — Я ведь никто. — улыбается Канон слабо, позволяя крови течь еще обильней по пальцам Брадли. — Я никогда не видел принцессу Летицию на расстоянии вытянутой руки. Мне бы никогда не позволили отвечать за ее безопасность. Разве ты сам не указал мне на мое место? Мальдини получает хлесткую пощечину. — Ты никогда не задумывался, почему тебя еще не изуродовали, капрал? — рука Брадли, та самая, что вписалась в мертвой хватке в нежное лицо Мальдини, спукалась ниже, бродя пальцами по груди и прессу, и, наконец, схватив капрала за пояс арестантской робы, резко потянула его на себя. — Потому что такие бастарды вроде тебя всем будут чужими. Среди благородных ты — пустое место, жалкая тень отказавшегося от тебя аристократа. Среди рядовых — выскочка и изнеженный слабак. Зато я знаю, что именно хочу оставить на сладкое для своих солдат. Его Высочеством премьер-министром запрещенно осквернять местных девчонок, дабы не портить репутацию британской армии. Зато с невостребованными пленными я волен поступать по собственному усмотрению. Брадли услышал сдавленный хрип. Но он ошибался. Это был смех. Мальдини смеялся, давясь собственной кровью, откинув голову назад. Своим смехом он хочет спугнуть страх, вдавишейся вкрадчивой белой ладонью в горло Канона. Десятый рыцарь так разошелся в хаотичных ударах, что едва не перешагнул известную грань. Остановила ли Брадли охрана или запоздалые доводы здравого смысла, Канон не помнил, ведь к тому времени сознание покинуло его. *** — Принцесса найдена. — грохотом о входную дверь Канон слышит новость, будто гром среди ясного неба. Ему только удалось сомкнуть глаза, когда белая пустота вновь оцепила все поле его зрения. Голос Брадли перебил начало непрекращающегося поставленного на автоматический повтор певучего британского гимна. Канон уже не различает ни слов, ни музыкальных переходов — все звучит как единый громогласный шепот. — Она сама вышла с нами на связь. Канон пытается выстроить в голове логическую цепь. Конечно же Ее Высочество Летиция не могла смотреть, какой геноцид устраивают британцы над вражескими европейскими солдатами. Его прекрасная, миниатюрная правительница-регент заботится о сохранности своих территорий и о безопасности мирного населения. Ее сердце бы не выдержало. Канон, уже привыкший к белизне, и даже переставший с отвращением одевать сменную белую арестантскую робу, внезапно получает из рук Брадли приглашение. Аккуртная белая открытка с золотой тесьмой и такого же цвета чернилами. — Меня не казнят? — спрашивает Канон ошарашенно. Капрал Мальдини не мог не заметить, насколько Брадли поменял свое поведение. Обычно склонный ко внезапным вспышкам насилия и агрессии, жестокий, бескомпромиссный Цербер у врат белоснежного ада, теперь вручал безукоризненно белое приглашение Канону почти уважительно. Почти как равному. Даже алый плащ его побелел. Брадли сегодня избрал другой, подобающий к случаю наряд. — Не шути со мной! — отвечает Брадли, смеясь, и тут же останавливает себя, чтобы не сказать лишнего. — Ты думаешь каждому пленному капралу приставляют рыцаря круга в инквизиторы? Ни единая темная мысль Мальдини не может пробиться сквозь белую мглу вокруг. — Ты сопроводишь принцессу Летицию во время свадебной церемонии с Его Высочеством принцем Кловисом. Ты уже достаточно окреп для этого. Ты ведь исполнял обязанности ее личного камердинера, разве ты не доведешь начатое до конца? — продолжает Брадли, когда ошарашенный Канон в ужасе опускается на колени, впиваясь взглядом в белое пространство, словно жаждя вступить в последнее противоборсто с этим бесплотным духом цвета бесконечной пустоты. — Вы нашли ее еще до того, как начали этот допрос. — заключает Канон, в уме подсчитывая, сколько по времени займет улаживание всех юридических добрачных формальностей, а также помпезная организация самой свадьбы. Брадли панибратски хлопает Канона по плечу, словно старого друга. Капрал опустился настолько низко, его голова так покорно опущена, что Брадли хочется рефлекторно схватить фамильный меч и по инерции отрубить Мальдини голову, чтобы тот не мучался. Но у Десятого Рыцаря Круга совершенно другая задача. И она — наивысшей государственной важности. — Эти вопросы решаются на другом уровне, мой дорогой капрал. — улыбается Брадли, глядя на сокрушенного этим белым бесчестьем юношу сверху вниз, противясь новуму полученному свыше приказу. — Среди солдат твоего полка в живых оставили только тебя. *** Наконец, черное. Канон, сопровождаемый охраной, ступает вперед, не поднимая головы. Он прижимает белую арестантскую робу, аккуртно сложенную, к груди, словно свой крест, словно последнюю ценность преданного мученика свергнутого бога. «Ты единственный не раскололся. Не стал пороть чушь. Просить пощады. Наводить нас на ложные варианты.» — каждое слово Брадли повторяется в сознании Мальдини, словно идеологическая запись по неспящему британскому радиоприемнику. Бушуюшая, многоголосая палитра заполнила чистый белый холст привычными красками. Дворец остался таким, как Канон его помнил. Вот только цвета, казалось, немного выцвели, как и привычная вежливая улыбка на нежном лице капрала Мальдини. Покои принцессы Летиции были украшенны обилием роз, наполняя все воистину тошнотворным, не в меру сладким ароматом. Летиция даже не справилась у Канона о том, как поживают бойцы ее армии в британском плену. Живы ли они, верны ли ей. В огромных голубых глазах Летиции, каноничных для прекрасной европейской принцессы, не отражается ничего, кроме радости от грядущего праздника. Канон держится, хотя замечет, что под ногами его — белый ковер. Сотни белоснежных зверей (лисов ли, горностаев?) сшиты в единое полотно в вечной братской дружбе, как теперь Европа и Британия. К горлу подступила тошнота. — Я так счастлива, Канон! — говорит она, хлопнув в ладоши. — У меня будет такой красивый муж! Негоже признаваться тебе в этом, но если бы не британская военная кампания, меня бы выдали за какую-то премерзкую престарелую жабу. Как мой нидерландский дядюшка принц Эдвард. Канон почувствовал, что пальцы его холодеют, хотя его вот уже целые сутки не окружает ничего белого, помимо этого проклятого ковра, на который можно попросту не смотреть. Но Канон не может приказать себе отвести взгляд. В ушах не звенит бредовым ночным кошмаром британский гимн. Было бы честно перестать дышать. Если бы только Мальдини смог заставить себя это сделать! Но воздух вокруг обретает белый цвет… — Ах! — принцесса кружится в имитации танца, не сводя взгляда со своего отражения в огромном настенном зеркале. У нее такое восхитительное платье цвета чайной розы! Ну разве существует в этом мире большее благо, чем такие великолепные, дорогие подарки со стороны жениха? — В письмах Его Высочество обещал нарисовать мой портрет. Представляю, как обзавидовалась бы моя кузина Джулия. Хотя, нет! Я даже рада, что ее казнили за нежелание подчинятся Британии. Горничные помогают Летиции примерить великолепную тиару, украшенную обилием нежно-розового океанического жемчуга, и госпожа не замечает, как ее верный камердинер покинул комнату беззвучно, не прощаясь, едва держась на ногах. *** Канон стоит на открытой дворцовой террассе, и думает, что же будет вернее? Он стоит на пъедестале многометровой высоты, но в ладони его зажат пистолет, и это кажется более быстрым способом. Как удивительно, что ему, бывшему европейскому подданому, позволили иметь при себе оружие на таком-то важном, необходимом для Британии событии. Но чутье военного дает о себе знать, и Канон замечает на мероприятии того, кто на нем, согласно подсказкам его внутреннего чутья, присутствовать не дожен. Мальдини выстреливает до того, как этот подозрительный человек, одетый в такой же скромный черный военный мундир европейского коллаборациониста как и сам Канон, успевает подбежать к золоченым тронам, на которых восседали представители британской августейшей фамилии. Принц Шнайзель, чьего лица Канон не имел чести видеть. Принц Кловис, чье беспокойно поворачивающееся по сторонам лицо, видели все. В повалившимся наземь молодом человеке Канон узнает лейтенанта из их полка. Того самого, кто готов был броситься на Брадли вслед за Каноном, но отказался от этой затеи в последний момент. Он почти также молод и красив, как и Канон. — Это был еще один оставленный в живых… — услышал Мальдини голос материализовавшегося за его спиной Брадли. Теперь Десятый Рыцарь был воплощением самой учтивости. Канон, наученный в своем белом аду слышать любой, даже самый робкий шорох, поражен, как Брадли удалось настолько незаметно затесаться в такой густой толпе людей. — Ты же сказал… , — оторопел Канон, не сводя взгляда с мертвеца, еще недавно бывшим его боевым товарищем. Мальдини даже смутно помнит, как они одновременно вонзали мечи в одного британского солдата, разрезав того на поле боя пополам. Однако, сейчас это кажется сном, беспокойным порождением изможденного ума. Случайное воспоминание смертником ныряет в белоснежный омут мыслей Канона, ставшего уже слишком привычным, чтобы его бояться. — Я соврал, Мальдини. Вас оставалось двое. Так нужно было для твоего последнего испытания. — говорит Брадли необычным для себя голосом, лишенным страсти и силы. — Испытания? Брадли спрашивает на удивление джентельменское: — Хочешь вызвать меня на дуэль? — Зачем? Канон впервые встречается взглядом с тем, кому он только что спас жизнь. И первое, что он видит — это привычная белизна, впившаяся в его сознание привычным слепящим светом. Шумный, громогласный принц Кловис, испугался за старшего брата не меньше, чем за жизнь своей своей красивой европейской невесты. Его свадьба не может быть сорвана. Его Высочество принц Шнайзель невозмозмутимо поднялся с трона, останавливая Кловиса жестом. Он улыбается гостям и говорит что-то незначущее, светское, способное разрядить гнетущую обстановку. Словно он не боится смерти. Словно он сильнее и выше ее бесконечной тьмы. Возможно, он также вечен, как эта белая тюрьма, в которой недавно был заключен Канон. — Это Вам я обязан спасением собственной жизни, — он подходит к Канону на глазах у расступившейся в стороны стражи, у изумленной публики. Кловис пытается догнать сводного брата, но Летиция останавливает жениха. Шнайзель Эль Британния подходит к Канону Мальдини ближе, чем того позволил бы деловой этикет. Источник белого света обелиском торжественных одежд возвышается над Каноном. Мозаика складывается в тот момент, когда Брадли, усмехаясь, расстворяется среди людей за спиной Канона. Мальдини знает, что более они не пересекутся с десятым рыцарем круга. Под пристальным, тяжелым взглядом белого принца Канон опускается на одно колено. — Просите меня всего, чего пожелаете, юноша. — Шнайзель улыбался не столько Канону, сколько имитации своей блестяще сыгранной партии. Бунтарей в Евросоюзе и вправду не осталось. — Прошу отправить меня воевать на действующий фронт, Ваше Высочество. — и добавляет, давясь словами, — Я буду служить на благо Британской империи. Рыжеватые волосы Канона закрывают его нежное не созданное для войны лицо будто бархатный занавес. Но пьеса еще не закончилась. — Фронты бывают разные, Мальдини. Тот, что предложу Вам я, увлечет Вас намного больше, чем тот исход событий, к которому привыкли Вы. *** Мальдини и подумать не мог, что так быстро окажется наедине со вторым принцем Британии, поработившим его старый мир. Еще ближе, чем в день их знакомства, чувствуя тепло тел друг друга сквозь плотные, многослойные одежды. Теперь Канон уверен, что принц следил за ним, капралом армии Евросоюза Мальдини, с самого начала. Лучиано Брадли блестяще проделал свою часть работы. Сны Мальдини еще долго будут белыми, как альпийские зимы. И сейчас, наяву, ему холодно. — Канон, ты можешь не оставаться, если не желаешь. Твой рабочий день не вечен. Звучит как альтернатива. Но Канон понимает, что будет означать его отказ. Мальдини помогает своему принцу освободиться от тяжелой мантии. Белой с золотым. Принц не задает вопросов. Канону также нечего спрашивать. Юноша лишь только опускает голову в почтительном кивке и выполняет все с бесприкословной верой монаха сектантского культа. Каким-то образом Шнайзель знал о Каноне все. Канону можно доверить составление и ревизию договоров и контрактов, ведь до начала войны Канон учился на дипломата, даже не подозревая, что в скором времени все старые академические долги будут оплачены. «Ты будто банк ограбил, сынок.» — скажет ему простоватая мать, все еще горничная в роскошном графском доме. — «Кто же ты теперь?» «Я?» — улыбается Канон холодной, позаимствованой откуда-то из британских высших сословий, безучасной улыбкой. — «Я теперь — все.» Он купит матери дом подальше от Парижа, чтобы навещать его как можно реже. Он искренне надеется, что роскошь оплатит по счетам все, что на небесах будет названо его грехами. А еще Мальдини умел вести переговоры. Как-то раз, во время одного из официальных приемов Канон помогает принцессе Гвиневре решить небольшой юридический вопрос. — Обычно Его Высочество не выдерживает никого подле себя более месяца. — говорит она, лукаво оглядывая стройную фигуру Мальдини с ног до головы. Она делает глоток шампанского из высокого бокала и с напускным сожалением вздыхает. — Знаете, что случилось с Вашими предшественниками, адъютант Мальдини? — Мне разве нужно это знать, Ваше Высочество? — Канон постиг искусство светской улыбки даже раньше чем думал. — Именно поэтому ты так ему нужнен. — Гвиневра фамильярно поправляет золотой погон на мундире Канона. — Ты умен. Но есть еще одна причина, будь уверен… Мальдини оправдывает собственную характеристику, данную ему Гвиневрой. Он догадывается. — Дай знать, если справишься. Иногда старший брат делится своими ценными приобритениями. Канон представляет, как сильное белое тело Шнайзеля выглядит без одежды, думает о его руках на своем теле. Они наверняка такие же ледяные и бескомпромиссные как приказы принца. Шнайзель начинает первым. Не церемонясь, он скользит рукой по белым форменным брюкам Мальдини, касаясь того, что Канон так предпочел бы сейчас скрыть. То, что предательски выдает все мысли Канона. — Погаси лампу, Мальдини, — улыбается Шнайзель, и добавляет, впервые справляясь о чувствах своего адъютанта. — Если ты хочешь расствориться во тьме. — Мне ближе этот слепяще белый свет. — отвечает Канон. И только им двоим понятно, дерзость ли это, или присяга на верность. *** Тем не мение, Шнайзель предпочитает тьму. И это стало первым секретом, о котом узнал Мальдини. Признанием белого принца о себе. Канон впервые целовался с мужчиной. Неожиданно ему до слез стало стыдно осознавать свою неопытность. Война забрала Мальдини в ряды солдат армии Евросоюза еще до того, как тот вкусил хоть что-нибудь связанное с чувствами и близостью тел. — Мне было шестнадцать, мой принц, — шепчет Канон на ухо Шнайзелю, не понимая как решился дать своей внутренней исповеди живое словесное воплощение. Мальдини было шестнадцать, когда он убил впервые. Стреляя в упор в безымянного врага, превращая это неизвестное лицо в фарш из горящей плоти, взбитой порохом. Принц делает что-то такое с его телом, что Канон не в силах сдержать стон. — Тебе понравилось, Мальдини, ведь так? — Это было ожившее сюрреалистическое полотно. — шепчет Канон с придыханием в обнаженное белоснежное плечо принца. — Словно время остановилось… Как сейчас. — Ты такой чистый, Канон. Мальдини выгибается навстречу принцу, закрыв глаза, когда длинные пальцы Шнайзеля ныряют в него. Каким-то образом принцу удается миновать все, что способно причинить Канону боль. Канон понимает, что принц намного опытнее и ревнуя, он впивается в плечи Шнайзеля до крови. — Ты куда интереснее, Канон, — принц касается губами уха Канона, успокаивая, кожей чувствуя мысли своего адъютанта. Вторая рука Шнайзеля ложится на вставший член Мальдини. — Не теряй себя в мыслях, тебе не свойственных. Им обоим немного более двадцати. У Канона на балансе — сотни украденных жизней, плен, и необъяснимый карьерный взлет, из европейского бастарда в почтенные британские графья. У его господина — несколько завоеванных государств и весь мир на ладони в перспективе. Эти долгие прелюдии, словно исследовательская лаборатория их прошлого. Мальдини бросается на своего принца, отталкивая словно тот его враг и вожделенная цель в одном лице. Он касается губами горячего члена Шнайзеля, не представляя, как выдержит, когда принц войдет в него сзади. Канон бы многое отдал, чтобы они поменялись ролями, чтобы ощутить жар болезненно смыкающейся плоти принца вокруг собственного члена. Шнайзель гладит Канона по волосам, направляя его движения. Мальдини с первого раза понимает, что нужно глотать все до последней капли, когда он становится на колени перед своим принцем. — Мальдини. Ты из тех людей, которых лишний опыт бы скорее опошлил, чем облагородил. Шнайзель целует Канона в разгоряченные, вспухшие губы сразу после того, как рот Канона освободился. Это выглядит милосердным. Милосердие белого принца заканчивается, когда он опрокидывает юношу на спину, наваливаясь сверху, проталкивая колено между ног Мальдини. Канон послушно приподнимает таз, обвивая ногами бедра Шнайзеля. Юноша пытается не кричать, закусив нижнюю губу до крови, и Шнайзель тот час же слизывает капли, углубляясь в жестокий, болезненный поцелуй. Белый принц двигается в Каноне так жестко, удовлетворяя только свою собственную страсть, что Мальдини даже предпринимает слабую, рефлекторную попытку высвободиться. Но запястья адъютанта тот час же намертво припечатаны сильной ладонью Шнайзеля к изголовью кровати во избежания любой формы протеста. Канон рад, что Шнайзель все же предпочел тьму. И он видит сильное, нависающее над ним тело принца только в нечетких контурах полумрака спальни. Окна завешены тяжелыми шторами, пропускающими лишь полоску лунного света. Канон чувствстует, что всередине вот-вот образуется настоящяя, сочащаяся кровью рана. Шнайзель балансирует на грани между жестоким удовольствием и откровенным насилием. Канону удается вырвать одну из рук и потянуться ко включателю лампы за секунду до… — Это похоже на убийство, правда, Канон? Канон хочет лицезреть белое перед тем как умрет. *** Когда адъютант Канон Мальдини видит бунт среди солдат новых разоренных, уничтоженных Британией территорий, он приказывает стрелять. Когда находится среди повстанцев лучший, самый сильный и непокорный, похожий на него самого, Канон утруждается похоронить смельчака самолично. Мальдини убеждает себя, что освобождает их от наивысшего зла, но, на самом деле, он снимает с себя ответственность заключить кого-то подобного себе в белый плен. Тьма кажется Мальдини честнее до тех пор, пока он не встретится лицом к лицу с собственным отражением, с богом всех повстанцев в зеркальной маске Зеро. Равнодушной и пустой как любое зеркало, в которой так просто разглядеть собственные пороки и страхи. Но этому суждено случиться через несколько счастливых британских лет. Сейчас же спальню Его Высочества заполнил слепящий свет ночника. И белая кожа принца сияет словно свечение мифического британского божества. Сталь его взгляда обещает царство Зверя и библейский апокалипсис, и Канон с криком кончает в ладонь принца. — Не бойся меня, Канон. По крайней мере, не сейчас. — говорит Шнайзель, наклоняясь к Мальдини вновь, чтобы наградить того целомудренным поцелуем в лоб. — Просто свет идет Вам больше. — отвечает Канон, и это вовсе не звучит как оправдание. Очередное признание, к которым принц еще не привык. — Какой же ты чистый. — вновь заключает Шнайзель, уже с другой, безразличной интонацией. Отворачиваясь. Медленно одеваясь. Улыбаясь так, чтобы Канон этого не увидел.
По желанию автора, комментировать могут только зарегистрированные пользователи.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.