Близость

      Рейстлин считает Гилтиаса наивным, бесхитростным... Маг ошибается. Гилтиас точно знает одну из его болевых точек и несколько месяцев эксплуатирует ее, добиваясь своего — самого Рейстлина. Во всех смыслах.       — Я не люблю, когда меня трогают! — зло бросает маг, когда дракон предпринимает первую попытку совращения — слишком прямолинейную, слишком откровенную. Словно в наказание лишается возможности коснуться хоть как-то.       Это не сложно изменить. Если очень хотеть, изменить можно все! Даже такой зануда и придира, как Рейстлин, не замечает, когда что-то меняется постепенно, исподволь, а порой и сам ускоряет все невольно...       Гил подставляет плечо, когда Рейстлин засыпает у костра, и золотую, покрытую чешуей шею, когда им нужно добраться куда-то быстро, и локоть, когда в походе длительном маг быстро исчерпывает невеликие свои человеческие силы. Не как Карамон, упаси боги. Деликатно, ненавязчиво, Гил не всегда рядом: ровно настолько, чтобы не наскучить, а чтобы по себе заставлять скучать, чтобы видеть его рядом хотелось. Рейстлин сам не замечает, как на привалах садится ближе.       Это — нейтральное, простое человеческое, союзническое, а Гилтиас не намерен сдаваться, пока не переведет мага так далеко за эту черту, как только получится. Чувствуя себя одержимым, сходя порой с ума от простого, мучительного желания — похоти, прокусывая губы от невозможности сказать, насколько он на самом деле дорожит язвительным златокожим союзником, сжимая кулаки от злости на то, что и не обнять в тяжелую минуту, только на своей твердой уверенности в том, что Рейстлину тоже будет все это нужно, Гилтиас придерживается своей стратегии железно.       Он отличный рассказчик. Так просто вплести в историю пару деталей, важных только ему! Мимолетно коснуться колена, жестикулируя во время рассказа. Скользнуть пальцами по торсу легко и быстро — и сообразить, что надо возмутиться, колдун не успевает! — чтобы обрисовать броню боевых магов в его мире. Коснуться руки, изображая чужой испуг... Гилтиас приручает Рейстлина, как дикого зверя. Глубоко закрывшийся в своем панцире ненависти, отвращения к остальным, тот и сам им порой себя чувствует. Манипуляций Гила он не замечает, а тот по десятым, сотым долям дюйма под жесткую эту, колючую скорлупу проникает.       И не так трудно из союзника перейти в категорию друзей, не так долго — еще несколько месяцев, несколько сражений, несколько отчаянных споров о стратегии, о заклинаниях, об истории. Гилтиас ведь и слушатель отличный, и сведущ в магии, с ним интересно, и доверие он уже заслужил... Ногти — в ладони до отрезвляющей боли, чтобы не сорваться, не сказать все прямо, не броситься целовать, сразу все испортив... И магии дракона, и сил его физических хватило бы, чтобы просто взять Рейстлина против его воли, но это совсем не то обладание, которого хочется.       Гилтиас позволяет себе после очередного удачного похода обнять мага — легко, будто почти случайно. Ничего необычного. Ничего странного. И еще раз. И под легкое, неопасное ранение самому подставиться — чтобы маг потом на лошади обнимал, придерживал, и лечил, лекарей разгоняя куда подальше и костеря недоучками. Дракон выздоравливает, и после еще пару объятий вырывает себе, не прекращая остального.       Конечно, Рейстлин спохватывается. Когда Гилтиас позволяет себе впервые поцеловать кончики его пальцев. Но ничего не делает, не говорит, потому что дракон рассчитал правильно — подлинной, не искусственной близостью маг дорожит. Может, после прошлых двадцати пяти лет с братом, который всегда рядом был — да только не так, как Рейстлину бы хотелось: не понимая, не разделяя, не наравне. Маг не отнимает даже руки, только непривычная, не виденная ранее тень в глазах на мгновение мелькает. Гилтиас не решается еще раз поцеловать... Но пальцы пожимает, уходя, и слабое пожатие в ответ получает. Это — почти разрешение, почти одобрение, первый сознательный шаг навстречу, и хочется дракону и рыдать от того, как невыносимо нужно большее прямо сейчас и сразу, и смеяться от того, что не оттолкнул, ни словом, ни делом.       Проходит еще несколько месяцев — прикосновения, объятия, сорвавшиеся случайно с губ Рейстлина ласковые слова, украденные в удачные моменты легкие поцелуи Гилтиас ловит жадно, собирает в памяти как драгоценнейшие сокровища. И все же пока у происходящего между ними нет названия; нет ни статуса, ни будущего у странных этих призрачных отношений, а дракон чувствует, как хрупко все, хрупко и ненадежно пока.       Заканчивается военная кампания, походные лагеря и костры сменяются на время уютом небольшой каменной гостиницы. Свободное время, не сговариваясь, проводят вместе — за играми, чтением, спорами, а порой, как и сегодня, за вином и разговорами. Ближе к ночи Рейстлин поднимается, прощается скованно, и Гил, хозяин комнаты, не успев даже со стула встать, ловит за руку.       — Побудь со мной еще немного, — вкус этой кожи он уже знает, но не коснуться еще раз — пальцев, ладони, запястья, и напоследок — ямочки на тыльной стороне ладони между выступающими косточками указательного и среднего пальца — невозможно. — Пожалуйста. Рейстлин колеблется. Не уходит, но и ближе не ступит никак, и дракон мягко тянет его к себе.       — Ну же... Это ведь я. Это не унизит тебя, не выставит смешным, не испортит ничего... Рейст, я с ума сойду, если ты уйдешь сейчас. Я же не могу больше, как ты не видишь?       Черная ткань мантии натягивается на худых бедрах, Гилтиас едва не задыхается от оказавшегося в его руках жара, но губ чужих своими касается осторожно, неловко обвивающие шею руки гладит бережно. Рейстлин сам на его коленях ближе подается понемногу, по чуть-чуть, вздрагивает худая спина от прикосновений: нервную эту дрожь дракон сцеловывает терпеливо, ладонями убирает — пока раздевает, пока ведет умело к той грани, за которой остановиться маг уже не сможет, сам едва дрожь нетерпения сдерживая. Как в постели оказываются, даже не помнит, так ведет от непривычного количества ласки, куда сильнее чем от вина! Страшно сорваться, поторопиться, оттолкнуть, отвратить сейчас: это слишком легко, Рейстлин вообще — средоточие страхов, попробуй хоть в один не попасть! До сих пор удавалось... Хорошо хоть все нужное загодя приготовил, даже как его словами вести, направлять — продумал, сейчас бы не смог так обо всем позаботиться. И ведь чуть не сорвался все-таки! Жаркий, весь раскрытый, податливый непривычно, узкий настолько, что и Гилу почти больно, маг сводит с ума, да и сам недалек от этого. Но пальцы дракона в подушку впиваются так, что ткань трескается, зубы собственные — в свою же губу, до крови во рту, до боли, до возвращения контроля, и ночь продолжается не роковой несдержанностью, а точно как задумано — до последнего движения, поцелуя, последнего стона одного на двоих. Остывать вместе оказывается после слишком хорошо, и Гилу вдруг кажется, будто он вот-вот проснется, и все будет по-старому...       — Я не усну так, — ворчит Рейстлин, привычный тон компенсируя непривычным касанием — губами под подбородком, и Гилтиас улыбается от удовольствия. — Отпусти меня, наконец.       — Никогда не отпущу, — смеется Гилтиас тихо и обнимает крепче.       — Ну-ну... — неожиданно удовлетворенно отзывается маг, и от следующих его слов сердце Гила и больно, и радостно сжимается. — Смотри теперь — пообещал.       Все-таки не сон!