Этажи

      На улице была невыносимая жара, асфальт буквально таял на глазах. Раскалённый воздух жёг легкие, и головокружение было неизменным спутником этого июля вот уже как пару недель. Не было ни одного облачка в небе, и солнце пламенем своих лучей выжигало всё, что встречалось на его пути. Руки, как всегда, были липкие, даже мокрые, капли пота текли по шее прямо за шиворот светлой широкой футболки. Глупая идея была — играть в футбол днём. Небольшая футбольная коробка, находящаяся через два двора от дома, была скрыта в тени деревьев, но легче от этого почему-то не становилось. Женьку стало плохо. В принципе, всем было плохо, но играли аж два тайма, хотя хотели разойтись, как он слёг. Что поделать: давно не виделись, учёба в универе, слишком все устали — сессия была адской.       По дороге домой Дима Островский решил заскочить в магазин за чем-нибудь освежающим. В супермаркете было прохладно — это однозначно радовало. Женёк с ним так и не пошёл: как слёг на поле, так и не вставал, пришлось толкать. Хоть жив, и ускакал, задница, сразу к своей подружке.       Жестяная банка колы из холодильника приятно холодила ладонь. Есть совсем не хотелось, хотелось лечь прямо здесь на прохладном кафельном полу и полежать хотя бы до августа. — Дима, привет, — послышалось сбоку, и парень резко дёрнул головой в сторону знакомого голоса Женькиной мамы, только сейчас осознавая, что действительно залип на плитку на пару минут. — Здравствуйте, теть Эль, — улыбнулся он, обнажая ровный ряд зубов. — Всё хорошо? Ты какой-то заторможенный, — мягко озвучила свои мысли женщина, попутно поправляя спавшую с плеча бретельку лёгкого шифонового платья. — Да, — ответил Дима, прослеживая за её рукой, — всё отлично! Вы уже закончили?       Он головой кивнул в сторону её тележки с продуктами, на что женщина утвердительно покачала головой в ответ, и они вместе отправились на кассу.       После недолгой борьбы, Дима отобрал-таки тяжёлые пакеты с продуктами у Женькиной мамы из рук. Они брели по улице к дому, в котором жили их две тесно общающиеся семьи. Женька — лучший друг, практически брат. Они вместе с самых пелёнок: в одном роддоме родились, пошли в один детский сад, в одну школу и, в итоге, поступили в один университет, правда на разные специальности. Маша (мама Димы) и Эля всегда тепло относились к сыновьям, забирали детишек друг у друга на ночёвки и даже из полиции. Единственное, что различало их семьи, то что подкосило Женькину психику в четырнадцать лет — это развод его родителей. Но в итоге он взял себя в руки, Диман не давал ему скучать, а мама показывала себя только с сильной стороны. Она была хороша собой, совсем не выглядела на свой возраст, и он втайне мечтал о том, чтобы она вновь наладила свою личную жизнь. Кто знал, что это повлияло на психику не только сына. — Женя сказал, вы хотели поиграть в футбол? Такая жара, — голос тёти Эли был чуть сиплым, видимо в горле пересохло, и она периодически пыталась откашляться. — Да, правда он рано выдохся, — засмеялся Дима, стараясь задеть друга, даже в его отсутствие. — О, правда, значит он дома? Я его не застала, — задумчиво проговорила женщина, смахнув мелкие капли пота со лба. — Нет, он пошёл к Катьке, — пробормотал парень.       В подъезде оказалось чудесно прохладно. Вся Димкина футболка была пропитана потом, она неприятно липла к спине, создавая ощущение второй кожи. Пучок тети Эли растрепался, и волосы тонкими струйками падали на плечи, заставляя женщину периодически их убирать, как назойливых мух. В общем и целом, всё было отвратительно донельзя, хотелось домой — под ледяной душ, а потом под вентилятор.       В тишине было неловко. Эля часто ловила себя на мысли, что в последнее время наедине с лучшим другом сына было как-то некомфортно. Он вырос, повзрослел, стал довольно дерзок в общении, и, по сравнению с сыном, никак не мог определиться с тем, что вообще хочет от жизни. Он много увиливал, и подруга часто жаловалась на поведение своего сына. Правда в последние месяцы его практически не было здесь, он нашёл подработку и снял квартиру. Честно признаться, Эле отчего-то стало легче жить. Она и в супермаркете-то подошла к нему, потому что ей показалось, будто он сейчас в обморок упадёт.       Мучительно долгий лифт прибыл наконец-то на место. Смешно, Эля за это время вспомнила всех богов и успела им помолиться, чтобы кто-нибудь зашёл в подъезд и разбавил их странную компанию. Никто не пришёл. Блондин пропустил женщину вперед себя, только потом опомнившись, что ей раньше выходить. Они неловко переглянулись, и мама Жени осторожно пробралась к дверям, стараясь не задеть стены кабины голой кожей.       Скорость древнего лифта оставляла желать лучшего, было непонятно, как эта машина вообще до сих пор работает. Последнее, чего хотелось бы в этой ужасной ситуации — застрять, причём для обоих. Эля чувствовала, как парень бросал на неё еле заметные взгляды, старательно делая равнодушный вид. Возможно, ей это казалось, возможно, именно по этой причине, она не успела среагировать разумом, когда посмотрела на него, чтобы убедиться в своей паранойе. Был всего-то третий этаж, ещё три этажа вверх. Ещё столько же времени в пути, это была ровно половина. Островский был выше Женькиной мамы где-то на полголовы, он вытянулся ещё в старших классах. Он смотрел на неё, не мигая.       Эля поспешила отвернуться, заинтересованно разглядывая рекламы, приклеенные на двери кабины. Говорить было нечего, в голову не шла ни одна обыденная соседская фраза. Женщина чувствовала, как её лицо нещадно горит, и надеялась, что это это было не сильно заметно в полумраке.       Лифт остановился так же неожиданно, как неожиданно ближе подошёл Дима, он вложил пакеты в её руки и проговорил «до свидания» практически шёпотом. Всё было слишком странно. Мурашки бежали по коже, и двери лифта закрылись за спиной, стоило только сделать один шаг в подъезд. Кабина с тихим шелестом отправилась наверх, чтобы замереть на восьмом этаже. Пара секунд — пара сантиметров от ключа до замочной скважины, и резкий громкий приближающийся топот сверху. Дыхание перехватило.       Чем ближе раздавался звук, тем меньше оставалось воздуха для нормальной жизнедеятельности лёгких. Руки свело, ключ так и завис, не добравшись до двери. «Вот глупость, может, он на улицу побежал», — промелькнуло в голове в последний момент. Дима замер прямо в пролёте между седьмым и шестым этажами. Он медленно спустился, буквально считая каждую ступень и неотрывно глядя на застывшую на лестничной клетке женщину. — Ч-что-то случилось? — Эля прокляла себя за предательское заикание и даже успела возненавидеть за писклявый голос.       Ответом ей было молчание. Парень всё так же, не останавливаясь, неминуемо приближался к ней, отчего Эля испуганно попятилась назад, пока не упёрлась спиной в дверь. Островский был серьёзен, это пугало ещё больше, чем если бы он вёл себя как обычно надменно. Между ними буквально не осталось пространства, она чувствовала жар, исходящий от его груди. Желудок скрутило от неожиданной дозы адреналина. Секунда — и он наклонился, чтобы поцеловать её. Пакеты выпали из рук в лучшем стиле современных мелодрам, тонкие руки легли на широкие плечи, вот только вовсе не для того, чтобы их притянуть к себе ближе. Собрав всю силу в кулак, Эля начала вырываться из крепкой хватки успевших ухватить её за талию рук. Платье собралось в гармошку на спине под чужим напором.       «А если вдруг соседи? Ужас!»       Судорожный поток мыслей. И ей всё-таки удалось его оттолкнуть. — Ты чего творишь? — вежливость милых соседей отошла на второй план. Дима смотрел, буквально пожирая глазами - её, растрёпанную, раскрасневшуюся, - и невольно улыбался, но совсем как-то без издёвки. Она его ждала, даже дверь не открыла, и он это знал. — А разве не понятно? Пытаюсь вас поцеловать, — проговорил он, немного остыв и даже сделал шаг назад.       Эля не нашла, что ответить на это. Она смотрела на него испугано и взволновано, ещё не отойдя от шока. Его внимание ей льстило, и она боялась своих мыслей, потому что уже очень давно ей никто не оказывал даже простых знаков. Все органы как будто бы сводило, а дыхание никак не удавалось восстановить. Это всё казалось выдумкой, очень реалистичным сном. Вот только чьим сном — непонятно. — Я, — начала она, но запнулась, вновь перебирая фразы в голове, — я думаю, тебе лучше пойти домой.       Эта фраза звучала настолько жалко и противоречиво, что в неё не поверил никто, даже сама женщина. Она хотела ещё что-то сказать, но Островский опередил её, шагнув навстречу. Женщина успела отвернуться в последний момент. Парень шёпотом попросил её открыть дверь, обдавая кожу за ухом горячим дыханием. Она хотела возмутиться, но со стороны соседней площадки послышался скрип в замочной скважине. Недолго думая, Эля завозилась своим ключом, боясь, что их кто-нибудь увидит в такой странной ситуации, и поползут ненужные слухи, но толком не смогла ничего сделать трясущимися руками. Тогда Дима забрал ключ и сам открыл дверь.       Они успели вовремя. Эля прильнула к двери, смотря в глазок: соседи медленно вываливались из квартиры, таща за собой большие дорожные сумки и что-то обсуждая между собой. Она глубоко вздохнула, но тут же напряглась, ощущая затылком пристальный взгляд, в который и упёрлась, развернувшись.       Глаза Островского блестели в полумраке прихожей, кожа от его взгляда покрывалась мурашками — точно так же он смотрел на неё в лифте. Эля хотела сказать ему что-то вразумительное, что-то такое, чтобы он перестал на неё так смотреть, но в действительности никак не могла заставить себя прекратить кидать взгляды на его губы, целовавшие её около пяти минут назад.       Молчание слишком затянулось, Диме было этого вполне достаточно, чтобы понять, что выгонять его никто не собирался.       Эля искренне боялась дальнейших действий парня. Страсти в её жизни было со спичечную головку, она отчётливо понимала, что если он на неё набросится оголодавшим зверем, она просто возьмёт и поднимет весь дом на уши, сообщая об изнасиловании. Вот только какой адекватный двадцатилетний парень будет насиловать женщину 40+, и ещё более каверзный вопрос, какая женщина в 40+ будет отказываться от изнасилования молодым красивым парнем?       Всё стало слишком грустно и смешно одновременно. Эля попыталась взять себя в руки, вспомнила, что так и не подобрала с пола упавшие в подъезде пакеты, и поспешила ретироваться на лестничную клетку. Дима молча наблюдал за ней, с каждой секундой хмурясь ещё сильнее. Под этим взглядом она молча разулась и прошла на кухню, принявшись разбирать купленные продукты. Она почти успокоилась и уже думала о том, что скажет Островскому, пока тот еле слышно не прошёл за ней, чтобы мягко положить горячую ладонь на обнаженное плечо. Всё спокойствие как ветром сдуло, от ветра правда сейчас действительно никто бы не отказался. Светловолосый слегка надавил, давая импульс для разворота. Эля развернулась к нему лицом, в руках у неё был сельдерей, и она с грустью подумала, что не сможет им отбиться даже при большом желании.       Дальнейшие действия Дима производил настолько отточено, что женщина невольно задумалась, а не продумывал ли он их заранее? Он неотрывно смотрел на неё, пока его правая рука продолжала удерживать её от лишних движений, а левая легонько скидывала тонкие бретельки цветастого платья с плеч. Она и заметить не успела, когда это его губы вдруг оказались на её шее, когда вдруг воздух стал напоминать кисель в несвойственном ему агрегатном состоянии, в какой именно момент они переместились в спальню.       Его руки были везде: они то мягко поглаживали, то сжимали до сладкой боли. Обнажённое спортивное тело с силой вжималось в её, но не приносило дискомфорта своим весом. Голова кружилась, а мысли текли раскалённой лавой, поцелуи совершенно одурманивали сознание. Всё было слишком неправильно. — Только не говори мне, что я нравлюсь тебе давно, это было бы слишком клишировано, — тянет женщина, чувствуя себя ужом на сковородке. — Ну, — мямлит парень, мыча между поцелуями что-то несвязное, — симпатия не длится десять лет, разве что первые пять, — шепчет он, на секунду останавливаясь, чтобы заглянуть ей в глаза. — Чудовищно, — смеётся она. Глаза её превращаются в щёлочки, а нос забавно морщится, собирая веснушки в одну кучку.       Он мягко гладит её по щеке, зарождая внутри густой комок сладкой нежности. Это всё для неё слишком. Столько комплексов не могут исчезнуть за одну секунду, и ему придётся говорить ей ещё очень много всего, чтобы она поверила его словам.       Он улыбнулся ей в ответ и потянулся к подбородку, чтобы укусить. Женщина попыталась вырваться, но всё оказалось напрасно. Они возились в кровати, смеясь и кусаясь, стараясь ткнуть куда-нибудь коленом или локтем, пока в коридоре не послышался щелчок открывшейся двери. Из прихожей послышалось Женькино «мам», и застывшая в камне пара завозилась, бешено собирая разбросанные по полу вещи. Эля приказным тоном велела Димке остаться в комнате, и чтобы ни звука. Он кивнул пару раз и сел на край кровати, поправляя белую, до сих пор мокрую и совсем мятую футболку.       Эля выглянула из-за двери, находя Женьку в кухонном проёме, он смотрел на разбросанные по столу продукты, вкупе с лежащим на полу сельдереем. — Я заметил кроссовки в коридоре, кто-то пришёл? — недоуменно произнёс шатен, заслышав за спиной тихие шаги. — Димка сверху приходил, — не придумав ничего лучше правды, сказала мать, ни на секунду не задумавшись. Она старалась вести себя как можно небрежнее, начав перекладывать овощи со стола в холодильник. Бедный сельдерей пошёл туда же, — за солью. — Островский? За солью? — выгнул бровь сын, и смеясь, посмотрел на мать, — этот придурок отродясь не готовил ни разу, не уверен, что он умеет. — Я почём знаю, — также посмеялась Эля в ответ, — может, она ему для текилы понадобилась. — Разве что, тогда неудивительно, что домой он пошёл босиком, раз здесь его нет.       Эле понадобилась недюжинная смелость, чтобы не раскраснеться или не расплакаться на это замечание, но Женя вовремя её перебил. — Я так, чисто за сменкой, останусь у Катьки на выходные, тётя Лена с дядей Мишей уехали на дачу, — пробормотал парень, параллельно уходя в комнату за сумкой и возвращаясь оттуда буквально через пять минут, — так что развлекись, мам, давно пора с кем-то познакомиться.       Женя взглянул в глаза матери с какой-то плохо скрываемой жалостью и начал обуваться, прямо рядом с белыми найками. — И правда, прямо, как у Островского, — тихо протянул он, но Эля его услышала, нервно сжав пальцы за спиной. — Мам, — снова начал он, подхватив спортивную сумку и закинув её на плечо, уже стоя в подъезде, — хватит быть одной. — Легко сказать, — усмехнулась женщина, стоя в проёме, — но трудно воплотить в жизнь. — Без разницы, кем он будет, серьёзно. Да даже если это будет она, мне всё равно — главное, чтобы тебе было хорошо, — он отошёл к лифту, нажав на кнопку вызова. Кабина почти бесшумно, но медленно поднялась и раскрыла двери, приглашая внутрь. — Даже если он окажется старше тебя — это ничего, — проговорил Женя, прежде чем зайти внутрь, — и даже если младше — тоже.       Лифт закрылся, унося единственного родного и близкого человека вниз. Эля вернулась в дом, застав в прихожей Димку. Она ждала того, что он скажет ей, в глубине души боясь, что он сейчас уйдёт. Но парень только улыбнулся ей, весело добавив: — Устроим киноночь?