Новая жизнь. Это звучит прекрасно. Даже слишком прекрасно, чтобы быть правдой. Однако, чтобы начать жизнь заново, нужно сначала умереть.
Эбигейл помнит, когда увидела Уилла впервые. К ее горлу был приставлен нож, а пистолет в руках Грэма был направлен в ее сторону. То, чего она так боялась, все-таки случилось. Ее родной отец, называвший ее своей дочерью, своей плотью и кровью, заботливо проводя по ее волосам, попытался зарезать ее, как дикое животное. Нож полоснул ей горло. Больно на удивление не было. Просто потому что больнее, чем ей уже было, никогда не бывает. Были лишь громкие выстрелы и глушащее их биение ее собственного сердца. И тепло, разливающееся по ее шее и груди. Она бы умерла там от рук собственного отца, утопая в своей собственной крови, на своей собственной кухне.И часть Эбигейл действительно там умерла. Достаточно высокая цена ради новой жизни.
Эбигейл до сих пор снятся кошмары. В них она снова с отцом, снова охотится на невинных девушек и после видит, как ее отец потрошит их и приговаривает, что их жертва не напрасна. И грязными от крови десятка людей, он заправляет локон ее волос за ее ухо. Иногда бывают и другие сны, но одинаковые из раза в раз. Ей перерезают горло, снова и снова. И перед глазами появляются призраки тех, кого она убила или помогла убить. Гордые олени с ветвистыми рогами склонялись над ней, кровь хлестала из их шей, а рядом стояли и смеющиеся бледные девушки, тоже погибшие из-за нее. И кровь не останавливалась, заполняла все вокруг, попадала в нос, в глаза, в уши. Эбигейл задыхалась. Она и не сопротивлялась. И беззвучно, одними губами молвила лишь одно имя. Имя того, кто поможет ей вынырнуть из этого водоворота безумия. Уилл. Эбигейл распахивает свои глаза и чуть щурится от холодного света, льющегося из-за приоткрытых штор. Это не ее комната. Вторая половина кровати пуста. Эбигейл проводит по ней ладонью. Ещё теплая. Наверняка, он где-то рядом. Раньше Эбигейл боролась с собой и старалась заснуть даже после кошмаров, однако этим самым лишь обрекала себя на бессонницу. И она начала ходить к Уиллу. Поначалу стыдясь этого, конечно. Но с ним она чувствует покой. С ним она чувствует себя в безопасности. Да и вдвоем противостоять кошмарам не так страшно. Эбигейл протирает глаза и медленно садится на кровати, осматриваясь вокруг. Ружья нет на месте. Значит, он ушел на прогулку. Даже не раздумывая, Эбигейл умывается и, в какой-то спешке, одевшись, тоже выбирается на улицу, заперев дом. Маслянистый аромат хвои благодатно наполняет лёгкие еще на опушке. А ведь как мало нужно человеку, чтобы быть счастливым. После всего, что было, этот маленький домик был настоящим раем как для нее, так и для Уилла Грэма. Эбигейл действительно была счастлива. Что может быть прекраснее, чем сбежать куда-то настолько далеко, что тебя никто и не знает? В Балтиморе жить было невозможно. Преступления отца заранее загубили жизнь девочки. Ни один человек не мог пройти мимо, не обернувшись и не бросив косой взгляд. Особо смелые же даже не боялись сказать пару-тройку не самых ласковых слов. А Эбигейл терпела, пряталась, сдерживала слезы и проглатывала обиду. Однако, это был лишь небольшими неприятностями в сравнении с тем, что ей пришлось пережить со своим собственным отцом. Гаррет Джейкоб-Хоббс был примерным семьянином с сильно искаженными понятиями о жизни и смерти. Эбигейл тихо и неспешно идёт по следам, оставленными Уиллом. Так она когда-то выслеживала оленей, когда охотилась с отцом. И вот, совсем скоро она догоняет Уилла, но не спешит предупреждать о своем присутствии. Пугать человека с ружьём опасно, а ещё опаснее — спугнуть его добычу. Почти беззвучно переступая с пятки на носок, она подходит достаточно близко и мягко кладет ладонь на плечо Уилла, чуть сжимая. — Доброе утро. Видимо, раздумья увели его далеко, даже дальше середины чащи леса, ведь он даже не заметил, как кто-то подкрался к нему со спины и коснулся его плеча. Уилл опускает глаза, но стоило ему развернуться, как все сомнения быстро испарились вместе с холодным ветерком при его походе в лес. Перед ним стояла Эбигейл. Черты его неживого лица вдруг ожили, а губы изогнулись в легкой улыбке. Грэм коснулся ее плеч, невольно чуть прижав Эбигейл к себе. Казалось, он просто ее приобнял. Эбигейл, даже и не думая сопротивляться, позволяет себе утонуть в кротких, но почему-то таких чувственных объятиях Уилла. Отец тоже ее обнимал, но это было совсем иначе. От него веяло теплом, лёгким, ненавязчивым, таким, которого хочется больше и больше. От Гаррета же веяло жаром, он обжигал, пугал до глубины души, особенно когда он снова произносил свою речь о том, как быстро она учится. Уилл бы легко заменил ей отца. И они точно были бы прекрасной семьёй. Только вот Эбигейл не может убедить себя в этом. Он ее опекун. Заботливый и добрый, любящий и невероятно терпеливый. Но не отец. Эбигейл трудно это признать, но ей стыдно за то, что она порой думает или испытывает. Порой ей так хочется, чтобы он целовал ее не в щеку, а хотя бы в уголок губ, чтобы прикасался к ней чуточку больше. И вряд ли Уилл ее когда-нибудь поймет. Вряд ли поймет, почему наедине она зовёт его по имени, а когда они заглядывают в местный бар, чтобы перекусить — отцом, видимо, пытаясь отпугнуть женщин, поглядывающих на него. «Детская ревность» — наверняка думает он. — Я думал, ты еще спишь, — признался он своим тихим и однотонным голосом, а глаза его оглянули Эбигейл с ног до головы. — Я почувствовала, что ты ушел. Кажется, меня это и разбудило. — Эбигейл приподнимает уголки губ и мягко, но весьма настойчиво проводит руками по плечам Грэма. В изморози ее глаз всегда холод, но с теплом и искренней радостью она смотрит только на него. И этот чуткий взгляд всегда улавливал даже легкое изменение в настроении Уилла. Почему он выглядит виноватым? — Как спалось, Эбигейл? Ночью ты пришла ко мне, прости, я смутно помню, что тогда было… — произнес он так же спокойно, но лишь глаза могли сказать его настоящие эмоции, он был взволнован, а его опущенный взгляд порой мог выражать сомнения и вину. — Ничего необычного. Ночью мне стало страшно и я опять перебралась к тебе. — отчасти Эбигейл говорит правду, первое время так и было. Но сейчас она залезает к нему в кровать не только чтобы отогнать страхи. Эбигейл запомнила, как Уилл пахнет, какое лицо делает, когда опять видит кошмар, как шепчет всякое сквозь сон. Иногда она кончиками пальцев касается его губ, его колючего подбородка, щеки — почти невесомо, чтобы не разбудить. Наверное, ей должно быть стыдно. Но она не чувствует стыда. Она чувствует лишь то, что она принадлежит Уиллу, а Уилл — только ей. Что они связаны. Грэм поднимает глаза и смотрит на нее с вниманием. Порой Уиллу кажется, что настоящим отцом ему для Эбигейл не стать никогда. Мужчина не мог подарить ей ту отцовскую любовь и заботу, о которой та мечтала, нет, он не мог заменить ей все, что ей пришлось потерять. Он спускает руку с темных волос Эбигейл на ее плечо, пока голубые глаза Эбигейл пользуются его вниманием с трепетом, с легким, тоскующим волнением. Уилл хотел сказать ей, высказать все, что на душе горит очаг, когда она рядом. Расставаться с ней было неспокойно, а когда девушка и ночью рядом, его затягивает в омут неосуществимой страсти. Грэм недавно начал замечать за собой странные желания, но тщательно их игнорировал и ссылался лишь на противоположность полов. Но любое желание Эбигейл он был готов исполнить, а остальное было неважным. — Я смотрю, ты снова прогуливаешься. Знаешь, порой я готова гулять здесь с тобой…— она отводит взгляд в сторону, но лишь на мгновение, после чего снова возвращает его Уиллу — Вечность. — Это место создано для тебя. — уголки его губ приподнимаются в слабой улыбке, но глаза вдруг занимает тяготящая печаль, глядящая куда-то вдаль, а руки его чуть сильнее сжимают хрупкое тело Эбигейл. — Единственное место, которое я мог создать для тебя в этом мире, Эбигейл. — Спасибо, Уилл. — она прижимается виском к его груди. — Спасибо тебе за все.