Ты не умеешь говорить правду.

Ему — Сергею Петровичу Трубецкому — должно быть больно. Да не важно, почему. Ему — Сергею Петровичу Трубецкому — должно быть стыдно. Он — Сергей Петрович Трубецкой — должен извиняться. За всё что он делал и не делал. За то, что сделает. ОН, СУКА, — СЕРГЕЙ ПЕТРОВИЧ ТРУБЕЦКОЙ — ДОЛЖЕН СДОХНУТЬ, ПУСТЬ ЕГО ПОДСТРЕЛЯТ, КАК БЕШЕНУЮ ПСИНУ, НО ОН ДОЛЖЕН СДОХНУТЬ ПОД ЗАБОРОМ, В ГРЯЗИ, КАК И ЕГО ТОВАРИЩИ, ПАВШИЕ ИЗ-ЗА НЕГО. сейчас, стоя перед Рылеевым, чей профиль он на недавнем собрании рассматривал, влюблённо и беззаботно, мечтая прикоснуться к розоватым губам своими, обнять, вдыхать его аромат, Трубецкой может разве что смотреть на Кондратия Фёдоровича, как щенок, которого хотят утопить. Грустно. Слёзно. А в голове всплывают картины их неудачного восстания, уши разрывает от пушечных выстрелов и криков, а перед глазами всё плывёт от слёз, что так и собираются вылиться наружу, как и мольбы о прощении. Но он мужчина, а мужчины не плачут. Даже когда больно. Напротив Трубецкого стоит Рылеев, и без малейших звуковых колебаний, не шевелясь и смотря карими глазами со всей человеческой ненавистью на Сергея Петровича. Кондратий Фёдорович взглядом сверлит в Сергее Петровиче сквозную дыру, отрывисто дышит и молчит. нечего сказать? Петрович тоже молчит. Стыдно. Длинный час простояли они в тишине. Будь бы это фильмом, играла бы загадочная, с ноткой ярости, разочарования и грусти музыка. — Ты не умеешь говорить правду, — срывающимся голосом выпалил Рылеев. — Ты только лжёшь и молчишь, — Кондратий Фёдорович отвёл взгляд. — Но я прощаю тебя, — Рылеев в последний раз посмотрел на Трубецкого, уже не было во взгляде ненависти, только грусть. И слёзы. Кондратий Фёдорович развернулся и растворился, бросив Трубецкому тихое «Прощай.» Сергей Петрович рухнул на колени. Спустя многие часы молчания (хотя, чёрт знает сколько. В этом месте вроде нет времени…) слёзы таки вырвались наружу. Он был прощён, казалось бы, чего рыдать-то? Да вот было кое-что. Он остался один. Совсем. Он не сможет себя простить. Никогда. Он сам убил свою любовь. Теперь он будет здесь (а где это, здесь?)один. Это его кара за трусость. Теперь он тут (да где это, тут?!) Н А В С Е Г Д А больше некому его прощать. Все умерли. А свою любовь придётся похоронить глубоко в душе и радоваться, что его любимый сейчас в лучшем мире, без боли, слёз, обид.