Я слышал столько клеветы в Ваш адрес, что у меня нет сомнений: Вы — прекрасный человек! Оскар Уайльд
***
Она нервно мяла ткань затертых до дыр голубых джинс, кидая полные потайной опаски взгляды на дверь кабинета директора, и всеми силами молилась за то, чтобы после сдачи документов ее спокойно отпустили домой. Не задавали эти типичные, словно для собеседования, вопросы о том, чем ей больше всего нравится заниматься, какой ценный опыт успела приобрести за последние три года и почему именно ее дражайшую персону должны выбрать как ученика столь элитного заведения. Ведь Браун не знает, не хочет знать. Слишком личное, «слишком мое» — собственнически кричит ее внутренняя зона комфорта, даже собственная семья понятия не имеет, чем занимается в свое свободное время их молчаливая, чрезмерно мрачная дочь. Так какое дело до этого проклятого хобби директору?! Мимо него проходят сотни подобных ответов — наверняка забудет уже к обеду. А уж скукоженные, обрывистые предложения с уст абсолютно непримечательной девушки в нелепо огромном, сером, длинном свитере и вовсе не примет во внимание. Так какая разница? Промолчит Лаура, привычным способом создавая впечатление не самого благоприятного человека, или, запинаясь, расскажет короткую историю о вышивке и неуклюжем вязании. Результат все равно останется одним и тем же. Романтические комедии, которые так часто крутят на Netflix, настойчиво убеждают каждого зрителя в том, что американская школа — это образец неземного рая, в котором ты приобретаешь твердую почву под ногами. Место, где ты находишь настоящих друзей. Лаура Браун, проучившись в родном Лондоне целых одиннадцать лет перед незапланированным переездом во Флориду, может с полной уверенностью сказать, что это бред. Что каждый подросток — нет, человек — является полноправным монстром, который заставляет гнить не только себя, но и людей вокруг. Просто из эгоистичного желания не утонуть в этом мерзком болоте одному. Лаура отчаянно не хотела тонуть, но окружающие всегда решали все за нее. И, как бы ни было смешно, несмотря на все ее циничные рассуждения, она не могла противостоять им. Она до неприличия беспомощна и в этих теплых штатах, и в холодном Лондоне. К счастью, до окончания старшей школы остался всего лишь год. До безумия долгий, тяжелый, удушающий год сплошного безмолвия. Вы не подумайте, она не лицемерит! Если Браун сказала, что все люди монстры, то также признавала и то, что она сама монстр. Уродливый, вечно ноющий о тотальной несправедливости вокруг, обреченный сгусток прожженных нервов. Не один из героев лютого хоррора, о нет, ее везение не настолько ужасно. В конце концов, каким-то неведомым образом она еще жива. Криво ухмыльнувшись некой иронии и зацепившись за свое измученное отражение в отключенном экране сенсорного телефона, перед тем как спешно его разблокировать и зайти на «Tumblr», Лаура ткнула на один из немногих чатов в личных сообщениях. Вы [10:10 a.m.] Привет, как дела? Боже, насколько же это банальная фраза, чтобы начать утренний разговор с близкой подругой! Но в этом вся натура зажатой, замкнувшейся в себе девушки из серого Лондона, что являлась воплощением антонима к слову «социально-активная». Пожалуй, если бы не наличие интернета, она и вовсе бы разучилась вести повседневные беседы о той же «погоде». Fleur sale [10:11 a.m.] на личном — фигово, впрочем, как и вообще в жизни. ты же знаешь: D К счастью, Гло (полное имя ее подруга по переписке давать отказалась, да и она не настаивала), которой хватало приятного для них обеих честного общения о моде, одежде и всяких девчачьих вещах, всегда умела направить атмосферу в нужное ей русло. Несмотря на то, что вот уже второй год успешно старалась побороть желание истязать себя. Они не знали друг друга в реальности, не имели ни малейшего предположения, кем могут являться, и дали твердое обещание разойтись, если узнают; однако именно это незнание со странными фотографиями на аватарах (голубой бабочки на ее и сладкой разноцветной конфеты — на Гло) давало возможность быть собой, позволяя спокойно обмениваться сокровенными тайнами о себе. Да и, будем честны, это не на шутку интригует. Лаура иногда, посмеиваясь, думала о том, что ее жизнь все больше походит на какой-нибудь шаблон стереотипной драматичной книги. Вы [10:11 a.m.] Прости, просто из-за всех этих дел с переводом я совсем разнервничалась. Собеседование было самой тяжелой частью. Никак не пойму: их настолько воодушевили мои скромные оценки или короткий скомканный ответ на каждый вопрос? Fleur sale [10:12 a.m.] не преуменьшай свои достоинства, ботанка. уверена, раз ты паришься в этой школе, то тебя уже приняли. ты же паришься? Вы [10:12 a.m.] Да, я, как ты выразилась, «парюсь» возле кабинета директора уже второй час. Fleur sale [10:12 a.m.] почему так долго? Лаура обвела тоскливым взглядом все так же запертую массивную дверь из дубового дерева, откуда не прекращали доноситься сомнительные звуки громкой ругани и несдержанного использования жаргонов, прежде чем привычным действием проверить синюю папку с документами. Судя по некоторым различаемым фразам из всех доходящих до ее ушей вроде: «не отвертишься», «изнасилование» и гневному «доложу об этом твоему отцу!», какой-то студент сильно провинился перед этой католической школой. Конечно, странно, что здесь отсутствует офицер полиции, но кто знает эти Штаты? Когда ее брат пролистывал канал новостей, то чуть ли не на каждой быстрой полосе присутствовало чье-то изнасилование, убийство или неудавшееся покушение. Поэтому подобные случаи могут вписаться в разряд «нормальности». Внутри отчего-то проснулось острое желание встать с удобного бежевого кресла и сбежать из этой богемной школы с кристально-чистыми полами куда-нибудь на восток. Желательно в Париж, но сойдет и привычный Лондон. Там, по крайней мере, никто не пытался укрывать психически нестабильных насильников — или это просто скрывали от обычных людей, коих такие события не касались. Вы [10:16 a.m.] Директор задерживается из-за разбирательств с одним учеником. Похоже, обвиняет в том, как он жестоко поступил с незнакомой девушкой. И прости, мне надо спешить. Здесь наконец все стихло. Fleur sale [10:16 a.m.] удачи =) Браун сжала папку в руках до побеления костяшек и, напряженно вперив взгляд вперед, быстро встала на ноги, подхватывая на ходу лежащую на соседнем бархатном кресле потрепанную бытом хобо, к собственной же глупости забывая о том, кто может стоять на пути. От парня пахло парфюмом из терпкой корицы и табака, и запах бы определенно придавал надежность, смешанную с безропотной уступчивостью, если бы его владелец не являлся грязным насильником. Уникальное сочетание красоты с полной уродливостью души. Стало мерзко. Лаура не устояла после их случайного столкновения, в отличие от него, и больно приземлилась копчиком на абсолютно чистый пол, от которого несло ещё не высохшей хлоркой, после чего с не таким уж и малым страхом уставилась на столь резко вышедшего из кабинета студента. На отточенном, аристократично бледном лице напротив, обрамленном завивающимися на лбу короткими черными волосами, застыло выражение досадного раздражения, и, судя по холодно прищуренным синим глазам, напомнившим глубину сизого моря, выплеснуть свой гнев он собирается именно на ней. Сжавшись, она устремила на него боязливый взгляд напополам с брезгливой ненавистью, наконец обратив внимание на его протянутую ладонь, которая вскоре была спешно спрятана в карман непроглядно черного бомбера. — Дура, — нервно двинув плечом, парень с накипающей злостью пнул в ее сторону лежащую вблизи сумку, перед тем как уйти гулко раздающимся по всему коридору шагом. Браун с трудом сдержала шипение от болезненного прикосновения тяжелой сумки-хобо с коленной чашкой, на которой так некстати расположился огромный синяк, не замазанный какой-либо мазью и не защищенный никаким пластырем. Вчера ей мрачно думалось, что она не настолько неуклюжая особа — что же, нынешняя ситуация доказывает обратное. Собрав вывалившиеся из сумки вещи вроде расчески, тетрадей и нескольких учебников, а также отброшенную к противоположной стене синюю папку, Лаура устало поправила свой непослушный, непроглядно темный лес на голове, по настоянию упертой матери доходящий до самых лопаток, и нехотя подошла к двери. После третьего стука раздалась радушная, веселая фраза «войдите!» наперекор недавнему инциденту. — Вы, видимо, являетесь нашей мисс Браун? Проходите, проходите, чего застыли? — девушка неловко присела на предложенный стул, незаметно потирая саднящее колено. — Меня-то можно не стесняться, последний год остался. К слову, чем вы любите заниматься? Ей уже не нравится эта школа.***
Лаура не любит находиться в центре внимания публики. Не любит, когда кто-то пытается заглянуть в глаза, с любопытством оглядывая саму фигуру. Не любит лишнее столпотворение так раздражающих разум людей. Они все такие медлительные, озлобленные и нелогичные, что это становится чем-то естественным. Сжиматься в плечах, словно улитка, стремящаяся спрятаться в свою скорлупу, распахивать и без того широко открытые сумрачные глаза и тихо, едва уловимо дышать, не в силах выдавить ни один малейший звук. — Кхм-кхм, мисс Браун? — прочищая горло, нерешительно спрашивает учитель, застыв напряженной прямой струной возле классной доски. — Вы не хотите представиться? Можете добавить что-нибудь из своей биографии. Иногда ей кажется, что у нее общеизвестный страх сцены. Только, несмотря на охватывающую все тело непрошеную дрожь, язык послушно передвигается по влажному, склизкому рту, ничего не поделать, со вчерашнего дня там не побывало и крошки хлеба, послушно выдавая требуемые фразы: — Лаура Эмилия Браун, семнадцать лет. Выдает четко, без запинки. Несколько студентов пускают негромкие смешки, один даже осмеливается воскликнуть что-то о допросной комнате. Мистер Руквуд, вспоминает она, вновь неловко откашливается, будто бы тем самым убирает неудобную паузу, настигнувшую весь кабинет, и, поправляя пару выбившихся седых прядей из низкого короткого хвоста, говорит бодрым тенором: — В таком случае, прошу присаживайтесь. Уточнять, где именно, не приходится, единственное свободное место находится аккурат возле… Браун проклинает свою невезучесть, трижды чертыхаясь в мыслях, прежде чем несмело направиться к предпоследней парте, неуверенно сжимая тонкий однотонный пенал серого цвета, выигранный на каком-то конкурсе по вязанию шарфов. «Утренний» парень даже не смотрит в ее сторону, позволяя с облегчением расположиться на новом месте, уперев взгляд в растекающееся уродливыми мутными каплями окно, за которым шел дождь. Хоть что-то родное в столь незнакомой, обычно беспощадной в своих солнечных лучах Флориде. Робко покосившись на новоявленного соседа, который быстро печатал кому-то сообщение, из которого она уловила лишь «гребанный хуесос», прежде чем он раздраженно отбросил бедный айфон на твердую поверхность стола, заставив непроизвольно вздрогнуть: — У некоторых сучек просто деформация мозга происходит при долгожданной химии, да? Красивые, карминные губы изогнулись в насмешливой ухмылке. И не успела Лаура отвернуться, как снова столкнулась с ним, только уже не в прямом, а в переносном смысле. Натолкнулась предательским взором на индиговые глумливые глаза. Парень был, бесспорно, привлекателен, но что-то в нем отпугивало. Может быть, еще не остывшее в памяти происшествие возле кабинета директора? Лаура нервно облизнула нижнюю губу, бесполезно пытаясь уверить себя в том, что ее внутренние сомнения — всего лишь домыслы. Это вполне в ее пессимистичном стиле — разукрашивать правду мрачной гуашью. В конце концов, зачем такому красавцу насиловать кого-либо, когда любая другая с удовольствием ляжет под него добровольно? Однако представить чьи-то девичьи, вырывающиеся из-под его захвата руки, отчаянно злые слезы и упрашивающий, сорванный от множества криков, смешанных с рыданиями, голос почему-то до крайности легко. — Н-не понимаю, о чем ты, — приглушенно пробормотала она под нос, акцентрируясь на отчасти приятном голосе учителя. Мистера Руквуда можно было бы слушать целую вечность, если бы не небрежный смешок справа от нее. По крайней мере… по крайней мере она сидит одна. Страшно представить, что было бы, если бы здесь не было одинарных парт. От якобы «случайных прикосновений» к мужчине к горлу подступает презрительная тошнота.***
Возможно, ей всего лишь кажется. Возможно, все это бессмысленные предположения, взятые из голых гипотез. Возможно, сказывается преследующая по пятам усталость от недоедания и самостоятельных занятий с уроками, дабы разобраться, в чем нужно поднапрячь мозги. Но он ее явно преследует. Мартин Уолтер. Капитан футбольной команды, раздражающий глаз денди или коротко — типичный «баловень» судьбы, которого все восхваляют и лелеют. И одевается под стать какому-нибудь «бэдбою» из американских фильмов про подростков. Кожаные куртки, бомберы и блейзеры буквально кричат об этом, всякий раз мозоля взгляд, когда на нем нет черно-белой куртки футбольной команды. Лаура не хотела бы знать все эти глупые мелочи. Но это невозможно, потому что о Мартине говорит каждый, действительно каждый человек, который хоть как-то связан со школой. Подобно какому-то культу, две сидящие сзади сплетницы на паре биологии без перерыва шепчутся о том, в чем собираются пойти на ближайший матч, где непременно увидят объект слепого обожания, а незадачливый ботаник, тоскливо смотрящий через окно библиотеки на спортивную площадку, сетует на то, как сложно подойти к такому популярному парню на виду у всех. И тем странней было осознавать, что собственное внимание он решил сосредоточить именно на ней. Невзрачной, серой личности из массовки. Причем нельзя сказать, что данное внимание входило в разряд положительного. Он пристально следил за тем, как она дрожащей от нервозности рукой выводила неровные строчки диктуемого учителем конспекта, подозрительным образом всегда появлялся там, куда собиралась пойти ее персона, будь то кабинет какого-либо урока или сокрытое место во дворе школы, и однажды едва не ударил в живот, после этого бросив пренебрежительное «прости». Это длилось на протяжении всего одной жалкой недели. Однако крепко связывающего внутренности сталкинга хватило Браун на всю жизнь. На последней пятнице, когда она увидела его объятую тенью фонарного столба фигуру возле собственного дома, то не сдержалась и предприняла отчаянную попытку рассказать об этом учителям, даже подавала заявление в полицию. Но ей, какая ирония, не поверили. Сказали что-то о том, что понимают одержимость молодым человеком в силу неопытности и буйства гормонов, да посоветовали, держать свои чувства в узде, ведь Уолтер ни в чем не виноват. Из-за последнего, до этого не обращавшие на нее внимания одногруппники стали творить разновидные пакости вроде порванных учебников, выкинутой в мусорный бак столовой сумки и подножек в коридоре. При начале травли Лаура лишь качнула головой, привычная к такого рода вещам. Разве что в предыдущей школе ее просто подчеркнуто игнорировали. Изоляция, конечно, была лучше, но в этом вся натура прогнивших людей. Находить слабую жертву и в любой удобный момент вымещать на ней свой дражайший гнев. В данном случае основная цель заключалась в мести за любимчика публики. «Девять месяцев», — размеренно прокручивала в сознании Лаура, пока заклеивала скотчем оборванные страницы учебника и усиленно игнорировала давящее присутствие бдительно следящего соседа. — «Нужно продержаться всего девять месяцев». Легко подумать. Девять. Ха. Если бы это и вправду было так просто.***
— …ну, а под конец урока должен уведомить вас о том, что нас ждут долгожданные проекты по такому чудесному предмету, как химия! — торжественно объявил мистер Руквуд под аккомпанемент обреченных стонов и возмущенных вздохов. — В чем дело? На вашем месте я был бы предельно счастлив, ведь это означает замену контрольного теста. Я уже прислал на ваши адреса тему проекта, поэтому вам осталось только разбиться на пары с сидящим рядом соседом. Лаура ниже склонила голову к исписанной тетради за партой, едва не изгибаясь в спине кривой дугой, и нервно заиграла колпачком автоматической ручки, не останавливаясь в быстрых нажатиях на кнопку. Нет-нет-нет. Вселенная точно презирает ее, и этот злой рок будет настигать вечно. Потому что в их классе числилось всего пятнадцать студентов, парта Браун находилась впритык к окну, имея в потенциальных партнерах лишь соседа справа, а мистер Руквуд, каким бы добрым человеком ни прикидывался, ни за что не потерпит неповиновения к собственным заданиям. Проклятая американская система обучения. Даже если она пропустит дату проведения этих проектов, на онлайн журнале лишь высветятся нулевые проценты, в то время как на почту придет короткое смс с просьбой прийти на пересдачу. Капкан захлопнулся. — В библиотеке… время… мало людей, — нахмурившись от осознания того факта, что девушка его не слушала, Мартин, доведенный надоедливым шумом от щелканья голубой ручки, раздраженно отобрал ее, переломав на две части. — Прекрати бесить и сострой уже нормальное личико, Браун! Вздрогнув и спешно отстранившись от подскочившего парня, она с опаской уставилась на него. — Все еще не отличаешься от амебы, но немного лучше, — положив руку слева от девичьего плеча, на край спинки стула, он сказал закрадывающимся, требовательным голосом. — Я, знаешь ли, тоже не в восторге находиться в дуэте с чокнутой идиоткой, но выбора, как видишь, особо нет. Поэтому придется смириться и пошевелить извилинами. Встретимся в библиотеке после двух, — и под конец насмешливое. — Моргни, если поняла. Лаура моргнула, до боли сжимая хлипкие пальцы в кулак, на что Мартин, оттолкнувшись рукой от ее стула, бодрой походкой направился к ожидающей его компании возле дверей солнечного кабинета. Сегодня была на редкость жаркая погода, несмотря на то, что в сентябре Лондон уже заполнялся грязью луж и мусорной слякотью от разноцветных падающих листьев деревьев. Ей никогда не нравились эти «кучки», в которых так любили резвиться маленькие дети. Но она была бы совсем не против вернуться домой. — Больно, — потерев плечо, которым ударилась при чересчур сильной раскачке стула об край стоящей сзади парты, глухо пробормотала Лаура под нос.***
Раз. Два. Три… Тихо отсчитывая про себя секунды, Лаура, ссутулившись в удобном желтом кресле у длинного читательского стола, расположенного вдоль панорамных окон, медленно сходила с ума, жалея, что не может выполнить этот загребущий проект одна. Без чужого контроля, проявляющегося в нескончаемых придирках, изредка прикасающихся к ней пальцах, вынуждающих желать выжечь кожу, дабы избавиться от этого эфемерного чувства «загрязнения» и взгляда. Темного, жгучего, холодного взгляда индиговых глаз. Душит. Боже, как же это душит. Понедельник определенно начался и в принципе заканчивается не той нотой. — Раз наша тема о газированных напитках, можно сделать презентацию об их вреде, — проговорила Лаура, оттягивая ворот растянутой коричневой водолазки, на шее неприятно зудели замазанные тональным кремом матери прибавившиеся синяки. Семейные и школьные проблемы. Интересно, к какой категории отнесутся третьи? — А почему не взять за основу пользу? — усмехнувшись, вопросил Мартин, кивая на расположенную возле нее бутыль минеральной газированной воды. — В наше время каждый второй употребляет якобы «вредную» газировку. — П-потому что углекислый газ в их составе может вызвать расстройство пищеварения, — а после осознав сказанное, испуганно прижала к болтливому рту ладонь, боясь каким-либо образом разозлить собеседника своим замечанием. Заметив ее реакцию, до этого веселящийся парень нахмурился, ежась: — Забудь. Будем доказывать вред. Из-за того что у нее не было тренировок с футбольной командой, как у ее партнера по совместному проекту, Лаура пришла в библиотеку раньше положенного времени и успела найти нужные книги с журналами, а также сделать несколько набросков будущей презентации в программе. Что очень облегчило их задачу. Правда, собственные заслуги Лаура испортила быстро, предательски теряя голос или вовсе не подавая его, когда Уолтер что-либо спрашивал у нее, ожидаемо раздражаясь с каждой проведенной минутой наедине. — Руквуд любит опыты, думаю, нужно уделить им больше внимания и… возможно, снять несколько видеозаписей? — задумчиво протянул Мартин, быстро нажимая клавиши за своим ноутбуком. — Что скажешь? Вместо ответа она нервно заломила пальцы в замок, упорно не отводя взгляда от собственных джинс и сипло выдавливая из себя отрывистое согласие. Казалось, что нос вскоре просто заложит от едкого аромата корицы и пота. Легкие сдавило в болезненном спазме. Забавно, прямо сейчас Лаура действительно сидит рядом с насильником и послушно выполняет с ним проект по химии. До чего же мерзко. Однако такой ответ его не устроил, и Уолтер, резко захлопнув крышку белого ноутбука, порывисто схватил ее за то самое плечо с ушибом, отозвавшееся малоприятной истомой, и жестко сжал ее щеки другой рукой: — Мне плевать, что ты себе надумала, чокнутая новенькая. Но я не собираюсь горбатиться над этим проектом без твоего участия. Это уже не моя работенка, ясно? Я был достаточно мил с кем-то вроде тебя, закрывая глаза на эти назойливые ухищрения с ложными обвинениями. Поэтому хватит строить ущербную и напуганную жертву, словно я какой-то монстр! Сморщившись от столь близкого контакта и прикладывая все усилия, чтобы не слишком ярко отобразить выражение отвращения на лице, Браун предприняла вялую попытку вырваться из тяжелого захвата, не слишком надеясь на успех, но судьба любит удивлять. Мартин сам отпустил ее и, грязно выругавшись, быстро собрал вещи, перед тем как уйти. Уинстон Черчиль сказал, что в жизни ничто так не воодушевляет, как неудачный выстрел из пушки. Лаура бы поправила его тем, что в жизни нет ничего болезненнее, чем чей-то неудачный выстрел.***
Примечание.
Fleur sale — с фр. грязный цветок Сумка-хобо — это тип сумочки или кошелька, которая обычно бывает большой и характеризуется формой полумесяца, сутулой осанкой и длинным ремешком, предназначенным для ношения через плечо. Сумки Hobo сделаны из мягких, гибких материалов и имеют тенденцию провисать или сутулиться, когда они кладутся. Страх сцены (страх публичных выступлений, страх аудитории) — патологическая боязнь выступать на публике. Является одним из распространенных социальных страхов. Симптомами страха сцены являются сильное сердцебиение, потливость, дрожание голоса, тремор губ и конечностей, зажатость голосовых связок, подташнивание и др. В некоторых случаях страх сцены может быть частью более общих психологических проблем (фобий), но многие люди испытывают страх сцены, не обладая какими-либо другими психологическими проблемами. В психологии боязнь публичных выступлений называется глоссофобией. По оценкам психиатров, испытывают страх перед выступлением 95% людей.