Солдат это призвание

— Рождение – чудо, жизнь – праздник, солдат – это призвание, — начал он привычную мантру, но она не помогала. Не в этот раз. Томас глядел на себя в мутное покосившееся зеркало, криво прибитое к тонкой стенке общественного туалета, и чувствовал себя под стать. Мутным и покосившимся. Чужестранцем, далеко забравшимся от дома. Убийцей. Он сжал пальцами край ржавой раковины, а потом одним движением скользнул под неё, подтянул колени к груди. Телефон ярко засиял экраном, прибавляя света тусклой одинокой лампочке на потолке. Он никогда не звонил Маркусу первым. Они вообще никогда не звонили друг другу, изредка перекидываясь смсками или фотографиями. Томас старался не злоупотреблять служебным положением, хоть и очень хотелось. Маркус сам позвонил ему, где-то через полгода после выпуска. Томас тогда нахмурился, увидев незнакомый номер, сердце почему-то ёкнуло. — Да? — Ты рекламируешь меня всем встречным-поперечным? — без приветствия начал тогда капитан Кин, и Томас засиял улыбкой. Дождался. И он действительно прожужжал уши всем до кого мог дотянуться. Не мог молчать. Восхищение, искреннее и всеобъемлющее, переполняло его, как газики в кока-коле, которую трясли. «Это капитан Кин научил», «Он - лучший», «Самый потрясающий учитель в моей жизни, командор», «Да, я могу задержать дыхание на пять минут, сержант. А до учебки не мог. Но капитан Кин творит чудеса», «Жаль, что такой превосходный солдат не в действующих войсках… Кофе, генерал?». Так уж получилось, что ему повезло встретить своего Наставника. Наверно, на всём курсе только он так и считал. Кина же ненавидели, боялись до трясучки. Он был упертый, принципиально правильный и ни под кого не прогибался. От него выходили только лучшие солдаты. Отсев в его группе был максимальный. И Томас пошел к нему. Сам выбрал. Как выбрал английский после «Ты никогда не будешь говорить на нем без акцента» от учительницы английского языка, как пошел в солдаты после «Ты? В морские котики? Не смеши меня» от своей на тот момент девушки. В нем тоже была упорность. Может, они совпали. Томас не знал. Только сразу, как увидел, стал ходить за Маркусом хвостом. Увидел в нем цельность и силу, которую редко у кого встретишь. Хотел быть таким же. Маркус его особо не выделял до определенного момента, а потом, словно с цепи сорвался. Его стали ломать. Или ковать. Да, Томас считал, что Маркус разглядел его потенциал, почуял равного, и стал вкладывать в него больше. Правда не все так считали, да и он сам разок сорвался. Тяжело было. И за то распитие алкоголя в неурочное время Маркус спросил со всех. Томас тогда больше всего боялся, что его отчислят. Маркус и не за такие проступки отчислял. Но нет, остальная пятерка получила выговор, а вот ему, как зачинщику, выпало «воспитание». Томас смутно помнил тот вечер, только бесконечное «отжаться двадцать раз» по кругу. Руки тряслись, голова гудела, но Томас раз за разом прыгал вверх, падал вниз, и отжимался. — Откуда ты такой взялся на мою голову, — спросил Маркус тихо, садясь на корточки около него. — Божья воля, — прошептал Томас, локти тряслись, ходили ходуном, но он вытягивал тело вверх. Шел дождь, который постепенно превращался в ливень. Темнело. — Свободен, — коротко отпустил его Маркус, и Томас рухнул на землю. Маркус поднял его, закинул руку на плечо и так потащил в казармы. Ноги у Томаса не слушались. — Упрямый, как чёрт. Почему стерпел? — зло шептал где-то около уха Маркус. — Справедливо, — выдавил из себя Томас, имея в виду степень наказания за проступок, и наотрез отказался идти в лазарет. Ребята с того случая стали боятся Маркуса еще больше, а Томас не мог их переубедить. На него тоже стали смотреть как на сумасшедшего. Непостижимым образом он стал ближе Маркусу, чем к сослуживцам. — Заканчивал бы ты с этими…, — Мышка запнулась на выборе слова, а потом добавила, усмехнувшись, — ухаживаними. Он — лучший. Таким, как он никогда не станешь В тот момент Томас понял, что не для него одного капитан Кин пример для подражания и кумир. Он немного занервничал тогда и стал выкладываться совсем на пределе сил, так что Маркусу приходилось его охолаживать. В выпуске он был первым, Мышка — второй. — Да, — ответил Маркус на третьем гудке, и Томас закрыл глаза. — Было столько крови, Маркус, — он поджал колени ближе к груди. — О, черт. — Я… Я не смог спасти ее, она была рядом, а я не мог… Она разлетелась на куски. Её волосы… Кажется, на мне все еще есть ее части. Я не могу их отмыть. Ему не стоило и пытаться стать таким, как Маркус. Он — лучший. Томас — слабое подобие, возомнившее себя силой.У Маркуса огромный опыт саперной работы, он — до сих пор самый результативный подрывник в вооруженных силах США, даже после пятилетней паузы в саперном деле. Он умел заговаривать бомбу, как дикого зверя. Укрощал огонь играючи. Настоящий ас своего дела. — Что ты сделал? — скупо осведомился Маркус, выуживая Томаса из моря самобичевания. Томас облизал губы, сосредоточился, стал основательно перечислять по пунктам свои действия. Нигде не было ошибки. Он действовал строго по инструкции. Но чудовищная вина за смерть девочки сбивала с ног, накрывала с головой. Он обхватил лицо свободной рукой. Теплый металл прижался к щеке, дуло ударило бровь. — Ох. — Что? — Пистолет… Забыл, не помню как... Наверно, чистил — Положи пистолет, Томас, — Томас услышал, прочувствовал, как голос Маркуса ощутимо напрягся. — Это не то… Я не думал ни о чем таком, клянусь! Он даже не заряжен… — холодом обдало спину, Томас не помнил своих действий, но предохранитель был снят. Щелчок, тихий и слабый, был слышен и на том конце телефонной связи. — Положи пистолет, Томас, — повторил Маркус, тихо и сосредоточенно, почти бесстрастно,— включился режим переговорщика, — или вынь обойму. — Я… я не, — Маркус коротко выдохнул в трубке, словно все это время задерживал дыхание. — Окей, окей, убираю. Слышишь? Он вытащил обойму, и Маркуса как прорвало: — Ты нажал на курок? Ты толкнул её под пулю? Обвязал взрывчаткой? Ты делал все по регламенту. Сделал больше, чем мог, чуть не взорвался вместе с ней. — Я не сумел её спасти. — Но сделал все, что мог, солдат. Я научил тебе убивать, научил выживать и работать со взрывчаткой. Я многому тебя научил, Томас, но этому научить не могу. Ты — отличный солдат, лучший. Но если ты не можешь справиться со случайной смертью — иди в священники, в библиотекари, в отставку. Если смерть ребенка так действует на тебя, то уходи. Уходи, пока это не сломало тебя… — Как сломало тебя? — закончил Томас, внезапно понимая что-то важное. — Да, — Маркус ответил совсем тихо, так, что слышно было чужое покашливание и другие посторонние звуки. Томасу не приходила в голову мысль про разницу часовых поясов. — Черт, у тебя занятия, — выдохнул он, ощущая, как кровь прилила к щекам. В этом Богом забытом месте, которое нельзя было называть, светила яркая луна поздней ночью, а у Маркуса — бодрое рабочее утро. — Не страшно, — теперь Томас чувствовал улыбку в голосе. И видел свет фонарика за щелью туалетной двери. Волоски на теле встали дыбом. В голове сошлись разные факты о повстанцах, недовольных присутствием солдат чужой страны на их территории, о террористах, которые заминировали ту девушку, о том, что в это время на базе все спят, кроме патруля на воротах. — Маркус, — прошептал он, придвинув телефон к самым губам, — кажется, на базу напали. Удача, что он не спал в то время: босой, в футболке, в спортивных штанах, но с пистолетом и с целой обоймой. — Вперед, крепкий орешек, — подбадривал Маркус, — в примотанный скотчем к голове телефон, — вел его сквозь базу. Гул голосов на заднем плане телефонной трубки — обсуждал его положение, быстро созданный оперативный штаб пытался вытащить его живым. В здании уже давно стрекотали пулеметные очереди, Томас пробежал мимо спальни, где лежали солдаты с перерезанными шеями. Трех человек в черных масках Томас прицельно снял, но не смог остановиться — подобрать оружие. Нападавших было много, целая маленькая армия с бронетранспортёром. Сердце билось где-то в горле, Томас бежал и бежал, перепрыгивал через колючую проволоку, — четко следовал инструкциям в голове: вправо, влево, сто метров вперед, за дерево. «Рождение – чудо, жизнь – праздник, солдат – это призвание» — шептал всю дорогу себе под нос любимую присказку Маркуса. Обожгло спину, укололо ногу. По нему стреляли уже прицельно. Свои патроны закончились. Томас резко остановился, чуть не упав, на краю обрыва. Черная вода отражала лунный свет. — Прыгай, — сказал Маркус и Томас подчинился. В спину ударило словно молотом, выбивая дыхание, но в воду он вошел плавно, почти без брызг, как учили. Его потянуло на дно, в воде он перевернулся, через темную воду увидел взрыв — желто-алый круг света расходился из одной точки. — Томас, — телефон еще работал, — держись. Плыви. Томас поплыл, почти теряя сознание. Очнулся он на больничной койке. Перед глазами ещё сиял огненный нимб. И голос Маркуса, такой близкий, четкий, говорил «Привет». Маркус сидел рядом. В расстёгнутом кителе, с фуражкой на коленях. — Как ты? — спросил он, голос усталый, под глазами — круги. Томас улыбнулся и прохрипел: — Рождение – чудо, жизнь – праздник... — Солдат – это призвание,— закончили они вместе. В нём было пять пулевых отверстий, осколки гранаты и сбитые в кровь ноги. Но он был живой. Живой. Единственный уцелевший. В следующий раз Томас пришел к Маркусу сам. В белом мундире, в начищенных до блеска ботинках, прихрамывая и опираясь на трость. Он постучал в дверь и Маркус открыл ее: такой же кипенно белый, вплоть до безукоризненно гладких перчаток, с блестящими пуговицами, ряд медалей и орденов прикрывал сердце. — Капитан Красавец, — оглядел его с ног до головы Томас. В парадном мундире он видел капитана всего раз до этого. Маркус осторожно взял его под локоть, и они медленно пошли в сторону собравшихся солдат. У Маркуса в этот день был праздник. Вечером сидели на скамье у воды, наблюдали разноцветные росчерки на небе. Громогласное «У—ха» доносилось с другого края берега, сопровождая каждый залп фейерверка. — Твой последний выпуск? — спросил Томас. Маркус улыбнулся, снял фуражку, запустил пальцы в короткие волосы. — Да, — он казался смущенным, — ты уже всё знаешь? — Ну, почти всё, — улыбнулся Томас и тоже снял фуражку, откинулся удобнее на скамью, вытянув вперед больную ногу. — Я думал над твоими словами, — сообщил он Маркусу, тот повернул к нему голову, приподнял брови. —Я много хорошего говорил. — Про то, чтобы быть священником. Серьезно обдумывал это. Я мог бы стать хорошим капелланом. Только вина никуда не делась бы. — А вот свидания делись бы — фыркнул Маркус, словно не принял его признание всерьез. Томас присмотрелся. Нет, принял. Но понял, что выбор у него другой. — Да, без свиданий тяжело, — кивнул ему Томас, — как и без напарника. Взгляд голубых глаз поймал его на крючок — глаза было невозможно отвести, ни моргнуть, ни дышать тоже. — Оу, — Маркус наконец отвел взгляд, скулы у него порозовели. И Томас смог попытаться сосредоточиться на главном. — Маркус, ты… У тебя большой выбор, много предложений, ты нарасхват. Но… Я — хороший сапер. Ты — лучший. Возможно, вместе мы будем делать меньше ошибок. Или... будем меньше ломаться. — Возможно, — Маркус улыбнулся вначале своим мыслям, а потом Томасу, — напарник.