***
— Ты куда сейчас? — Он все-таки сильно устал. Не стал ни есть, ни выходить из номера — ничего больше. Скинул шорты, разобрал постель и забрался под одеяло. — К ним, — Я кивнула головой на стену, за которой был номер Ханнеса. Посиделки там еще не кончились, но стали тише и туда добавился голос Томми. — По долгу службы надо и у них спросить, как они себя чувствуют. Помочь, если кому надо. — Будешь делать то же, что и со мной? — Он чуть приподнял голову. Свет лампы на столе падал ему на лицо странно, от чего обычно светлые глаза стали темными, почти черными. Он это серьезно или подкалывает? Несколько секунд я не знала, как ответить, но потом губы его все же дрогнули в усмешке. — Тю на тебя, балда ты шведская! — Я не сильно пихнула его в плечо. — Ах так? — Он приподнялся, сощурился, и замер на миг, придумывая ответ. — Тогда ты-ы… Селедка норвежская, вот кто! — Ткнул меня пальцем в бок. Щекотно. — А ты… А ты! — Я задохнулась от наигранного возмущения и натурального смеха. Извечное мое с ними противостояние: швед и норвежка. — А ты выдра балдежная! — Уже когда выкрикнула, поняла, что сделала это слишком громко. Пэр засмеялся, дернул меня за руку на себя, но я удержалась. Не упала, но наклонилась близко к его лицу. — Что, правда, выдра? — Переведя дыхание, спросил он, заглядывая мне в лицо. Теперь свет в его глазах отражался серебристыми искрами. — Еще и какая! — Я тоже щелкнула его пальцем по носу. Действительно, улыбаясь он становился похожим на этого зверька, причем очень довольного. — Вполне довольная жизнью. — Он вдруг повернулся ко мне и сладко, до хруста потянулся, напрягая все тело, со стоном выдохнул. — Тише! — Я прижала пальцы к его губам, потому что действительно получилось довольно громко. — А то прибежит сейчас ваш Рапунцель и тогда все обо всем сразу же узнают. — Ох, — Пэр вздохнул, уже расслабленно вытянувшись на постели. — Томми. Это он может. — Вот. Поэтому пойду я лучше. — Уже собираясь встать с его кровати, я подвинулась к краю. — Постой. — Он перехватил мою руку, снова потянул меня к себе. — А? — Я наклонилась ближе. Он приподнялся, и, поцеловал меня в висок, щекотнув щеку своей бородой. — Спокойной ночи тебе. — Сказал на ухо. — И тебе. — Я попыталась поцеловать его в ответ, но он прижал к моим губам пальцы. «Все. Больше не надо» — значил этот жест. Придержав на миг его руку, я поцеловала их подушечки. — Я — могила. — Отстранившись, ответила я и встала с его кровати. — Верю. — Он потер пальцы и неосознанным движением прижал их к губам. — Хорошо. Спокойной ночи, ПэрЧасть 1
11 марта 2020 г. в 13:58
Пару часов назад закончилось выступление. Они отыграли его с такой энергией, что, казалось, хватит запитать небольшой город, а выходя со сцены за кулисы сияли, как искры магниевого фейерверка. Разгоряченные, возбужденные, они галдели наперебой, что-то выкрикивали на двух языках по очереди, благодарили фанов, организаторов, техников и всех, кто попадался под руку; обнимались и дурачились на камеру оператора, сопровождающего и запечатляющего всю их жизнь в туре. Потом какие-то парни, кажется, работники площадки, где сабатоновцам в этот раз довелось выступать, принесли пиво и всеобщий галдеж усилился в разы. Истребляя наперегонки пенное из банок, музыканты выкатились гогочущей толпой в коридор, и как снежный ком вокруг их компании стало увеличиваться количество людей. Фанаты, сотрудники площадки, техподдержка других групп, выступавших там же… создавалась настоящая угроза недохождения шведов до места, где назначена была автограф-сессия.
Но в этот раз обошлось: Томми отвлек на себя основную толпу, а остальные один за другим просочились на свободу из окружившего их живого кольца.
Раздача автографов и общение с фанами неожиданно сдули весь их радостный запал, а с ним — оставшиеся силы. Или то пиво, так сработало? Но настроение у половины группы как-то вдруг перекрасилось в лирическое: Йоке с Томми по дороге в гостинцу стали распевать популярные песенки о несчастной любви, на что Крис и Ханнес посмеивались и передразнивали их, переиначивая слезливые строчки в похабные. Пэр не знал, к кому присоединиться.
Добравшись до гостиницы, парни снова наткнулись на кучку фанов, перефотографировались, переобнимались и с грехом пополам разбежались один за другим по одиночке в свои номера. Зачем ловить одного шведа, если под рукой есть еще четверо? Трое? Двое? Проверенная тактика сработала и в этот раз. Прикрывать отступление снова остался Томми, ругая на чем свет стоит своих более шустрых товарищей, которые «уже заразы сытые-помытые задницами кверху в кроватях лежат, а я тут один хоть разорвись».
Но только спать еще никто не думал ложиться: Йоаким, Крис и Ханнес собрались в номере последнего и о чем-то спорили, время от времени оглашая полусонный коридор гостиницы недружным и не совсем трезвым гоготом. В номере Томми было тихо и дверь закрыта — или еще не дошел, или психанул и закрылся, чтобы дали наконец отдохнуть. Возле двери в комнату Пэра я остановилась и тоже прислушалась — слышно было какое-то движение и дверь была не заперта.
Тихо вошла. Басист стоял возле открытого холодильника, что-то там сосредоточенно выглядывая, и на мое появление не отреагировал. Наклонился, потянулся вниз и вытащил связку бананов, обернулся ко входу в номер, и тихо айкнул, увидев, что уже не один. В полутемном номере и в свете, падающем сзади из коридора, он не различил моего лица, поэтому растерялся, уронил бананы, сдергивая полотенце с плеча, прикрыл им голую грудь — он был в одних шортах и обычно стеснялся ходить перед посторонними людьми в недоодетом виде.
— Это я, Торильд! — Шагнув в номер, я подняла руки вверх, как если бы сдавалась. — Можно к тебе?
— Ох! Не ожидал, что зайдешь. Извини. — Он неловко пожал плечами, все же прижимая полотенце к себе, потом наклонился и поднял бананы. — Хотел чего-то съесть. Проходи. — Снова неловкое движение уже рукой с бананами в направлении номера. Приглашение.
— Прости, что помешала. Просто…хотела узнать, как ты себя чувствуешь?
На прошлом выступлении он потянул шею и несколько дней едва мог шевелить головой.
— Уже почти прошло. — Он подошел к кровати, бросил на тумбу возле нее бананы, включил светильник и хотел было полезть за чемоданом под кровать — одежда, конечно же, — но я не дала. Подошла, задержала, поймав за запястье.
— Постой. Глянь на меня. — Обернулся немного нервно.
— Да все уже прошло, правда, я в норме. — Но улыбнулся мягко, глядя на меня широко раскрытыми, честными глазами. Только меня этим не возьмешь.
— Сейчас посмотрим. — Я опустила его руку от груди, откинула еще влажные после купания длинные волосы за спину, открыв крепкие, чуть угловатые плечи.
Он вздохнул, приоткрыв рот, на лице читалось «Ну, вот. Опять будет ворчать. Со мной все хорошо, правда».
Провела ладонями от шеи вниз, по плечам и рукам, потом мягко взяла его голову в ладони и попыталась приподнять ровно — он держал ее склоненной немного на бок. Лицо его дернулось.
— Болит же еще…
— Да. — Тихий-тихий ответ. Скорее взглядом показал, чем сказал, опустил глаза и выдохнул.
— Сейчас все поправим. — Я погладила его по колючей щеке — иногда мы с ним могли позволить себе больше, чем разрешали отношения штатного медика и подопечного, но старались не выдавать этого. Он чуточку качнул головой — не отстраняясь и не приближаясь.
— Не нужно сейчас…
— Нет-нет, в этот раз не так. Тебе через три часа снова в дорогу. — Я понимала, что он очень устал: под глазами тени, взгляд туманный, когда говорит — чуть запинается. — Всего лишь массаж.
— В прошлый раз с него тоже все началось. — Краешки его тонких губ приподнялись в улыбке, взгляд стал хитрым.
— Правда. В этот раз не буду. Пойдем. — Я легко потянула его за руку к туалетному столику с зеркалом — возле него стоял стул с невысокой спинкой, как раз подходящий для такого дела. Басист с обречённым вздохом поддался.
— Поверю тебе на этот раз, Торильд. Но если соврешь — больше не пущу к себе. — В голосе прикрытое за шуткой предупреждение. Все я понимаю.
— Понял-понял! — Улыбаюсь, принимаю игру и отодвигаю стул, приглашая садиться.
Он усаживается, откидываясь на спинку, и покорно опускает руки вдоль тела, пытается расслабиться — получается неважно. Держать голову ровно, похоже, изрядно больно.
— Ну, Пэр, — Трогаю его волосы, убирая на одно плечо. — Мне нужно, чтобы шея была открыта.
Он протягивает мне руку — на запястье черная тонкая резинка.
— Справишься? — Он через зеркало смотрит на меня и улыбается — знает, выдра, что люблю это.
— Куда я денусь! — Осторожным движением снимаю с его руки резинку и на несколько секунд задерживаю его теплые пальцы в своих. Он все так же смотрит, устало и одновременно лукаво, но потом высвобождает руку и, вздохнув, снова откидывается на спинку стула, прикрывает глаза. «Делай, что считаешь нужным» — означает это действие.
Осторожно собираю его волосы, стараясь прикасаться как можно мягче, расчесываю пальцами длинные светлые пряди и наблюдаю в зеркало за его выражением лица — жмурится, как довольный кот. Потом закручиваю узел на затылке и перехватываю его резинкой, открывая шею, которую этот мелкий швед всегда так старательно прячет.
Он наклоняет голову вперед, но я наоборот, тронув за лоб, заставляю чуть откинуть ее назад и начинаю согревать руки, не переставая разглядывать его через зеркало. При своем невысоком росте и худощавости он очень пропорционально и ладно сложен, хотя…может, шея немного короче, чем следовало, но это его не портит. Скорее, придает какой-то немного неловкой трогательности всему облику.
Руки у меня холодные, пока согрелись — Пэр уже начинает дремать. Когда начинаю — он вздрагивает, на несколько секунд открывает глаза, но, вспомнив, что с ним, кто я и где он, снова погружается в свое млостное состояние.
Сначала делаю все осторожно, чтобы тоже согреть и дать привыкнуть — он совсем растекается и почти откидывается на меня, что не очень удобно. Но постепенно перехожу к более интенсивным действиям, разминаю его плечи — он снова подбирается, а когда дело доходит до пострадавшей шеи — не сдерживает болезненного вздоха.
— Потерпи немного, я не буду долго. В прошлый раз было хуже.
— Ничего, пусть. Это помогает. — Он складывает руки на колени, переводит дыхание. Я продолжаю, наблюдая за реакцией: глаза зажмурены, рот сжался в тонкую полоску, а меж бровей пролегли напряженные складки. Еще немного, почти под самым ухом справа.
— Ауч! Ау-ау! — Дергается и отстраняется от меня, — Только не там. Или не так.
— Хорошо-хорошо, извини. — Он потирает больное место рукой, я опускаю руки ему на плечи, ожидаю.
Он очень осторожно поводит головой, сопит, хмурится...
— Продолжай, живодер мелкий. — Вздыхает спустя минуту и усмехается.
Но я уже действую мягче — плечи его уже отошли, но шея еще зажата, мышцы неподатливые и слишком сильно мять тоже не стоит — можно хуже сделать.
Такое он принимает спокойно, еще минут на семь впадает в полудрему. Сидит, прислушиваясь к своим ощущениям и моим действиям, а я наслаждаюсь наблюдением за ним. На миловидном, несмотря на бороду, лице тихое удовольствие. Прячется в уголках приподнятых губ, тонких складках закрытых век. Не могу бросить, хотя и пора уже. Всего нужно в меру, но его светлая кожа такая мягкая…приятно прикасаться.
С усилием над собой заканчиваю, поглаживаю раскрытыми ладонями ему шею, плечи и спину — и от массажа нужен отдых, и от этого его руки покрываются мурашками, а на лице явно проступает блаженная улыбка.
— М-ммх… — Он тихонько стонет и поводит плечами — а вот это уже последняя капля.
Присаживаюсь на колени и, положив ему руки на бока, легко касаюсь губами разогретой кожи на шее — тут же просыпается и вскидывается. Выглядываю из-за его плеча — смотрит напряженно, тонкие губы укоризненно поджаты, но я уже не могу себе запретить.
— Позволь, Пэр… — Глажу его по руке — такие плавные, правильные очертания. — Немного…
— Торильд… — Неуверенно, с настороженностью, усталостью и каплей укора выдыхает он. Но сомневается. И приятно и устал.
— Позволь… — Повторяю и продолжаю целовать. Вниз по шее, вдоль выступающих косточек позвонков. Немного угловатые плечи и ниже, гребни лопаток — дрожь пробегает по его спине.
— Зачем? — Он шарит рукой, пытается поймать меня, но я не даюсь. Обнимаю руками за талию, прижимаюсь щекой к его спине, потом снова целую. Лопатки, ложбинка позвоночника — он нетерпеливо ерзает на месте и сопит. Недоволен.
Встаю и смотрю на него в зеркало — он не оборачивается, тоже смотрит через него.
— Ты же обещала! — Все-таки чуть задирает голову и смотрит на меня, приоткрыв рот.
— Так я ничего и не сделала. — Пытаюсь отшутиться, улыбаюсь.
— Но хотела же? — Он — нет. Смотрит серьезно, мол, «Чего ты? Вроде бы не фанатка, должна понимать, что я живой человек, а не сверхсущество, которому не нужен ни сон ни отдых».
— Нет. Что хотела — я сделала.
— Умф! — Он вздыхает, отворачивается и тянется развязать волосы — я перехватываю его руку. Сама осторожно снимаю резинку и разворачиваю свернутый хвост — он несильно встряхивает головой.
— Прости, — Утыкаюсь лицом в его макушку — он пахнет каким-то шампунем: холодный, горьковатый запах, — обнимаю за плечи.
— Ладно… Постараюсь убедить себя в том, что ты стала меня целовать для того, чтобы боль быстрее прошла, — Взгляд его потеплел, он ткнулся лицом в мою руку.
— Хорошо. Мне просто нравится к тебе прикасаться.
— Знаю. — Тихий вздох.