Шел снег и поднимался туман

Руки замерзли. Пальцы гнулись с трудом, и ивовые прутья не желали заплетаться как надо. Пока был зряч, корзинки плести не пробовал, и теперь очень об этом жалел — как и о многом, что не испытал, пока зрение еще было при нем. Недолгое облегчение доставляла только мысль, что все эти радости доступны еще Цзычэню. Но говорят, у слепых зрячие руки, и потому он старательно учил свои пальцы видеть и запоминать, быть помощниками и подспорьем. Ведь только на ночной охоте можно рассчитывать на Шуанхуа. В быту хочется самому быть себе надежной опорой. Тем более, когда под твоим журавлиным крылом случайно оказались два птенца. Этим мыслям улыбается и продолжает плести неподатливую корзинку. Какой уж теперь журавль — не одинокая птица с тоскливым криком, а вполне себе домовитый обладатель гнезда. Птицы часто латают гнезда — и так это похоже на то, как изо дня в день их драгоценный друг латает крышу и стены, стремясь сделать похоронный дом хоть немного теплее. Никогда прежде не доводилось встречать таких людей, как те, с кем выпало нынче делить кров. Да и в целом — мало людей встречал. Слишком сильно увлекся дружбой с Цзычэнем, с таким спутником на пути никого другого не надо, да и Цзычэнь плохо сходился с людьми. Не было ни возможности, ни желания заводить близкие знакомства и узнавать кого-то так, как можно узнать, только пожив под одной крышей. Судьба — в насмешку ли, в назидание — свела в похоронном доме двух слепых и одного раненого, и вместе жить удавалось лучше, чем по отдельности. По крайней мере, он надеялся, что это так. Вот и сейчас — мог ли предположить, что когда-нибудь будет сидеть на пороге и плести корзинки, прислушиваться краем уха к ворчанию своего друга, латающего крышу под шорох метлы А-Цин, метущей двор. В этой корзине его друг принесет овощей с рынка. Или он сам продаст ее и еще несколько таких же, и на вырученные деньги сможет купить конфет. Все это столь разительно отличалось от жизни, которую он представлял себе на горе наставницы Баошань, что оставалось лишь удивляться — какая это хорошая жизнь. После всех перенесенных страданий и совершенных ошибок он наконец-то обрел покой. — Эй, даочжан, дай сюда эту несчастную корзину! — в голосе дорогого друга слышится сразу и веселье, и забота. Никогда не встречал такого человека, как его друг. Острого и колючего, и в то же время теплого, отзывчивого… Точно ежик. Видел много ежиков, спинка колючая, а пузико мягкое, если доверится и позволит себя погладить. Невозможно хочется погладить друга — провести ладонью по щеке, пальцем по губам. Друг перехватывает его руку и прижимается губами к ладони. — Я доплету, — говорит потом и забирает корзинку, но не уходит, садится рядом. — Тут сложно одними руками. Ничего, даочжан, это пока сложно. Сложно вообще только поначалу, а потом все легко, как будто и надо так. — Ты все еще о корзинке? — спрашивает мягко, а в голосе звенит, рассыпаясь счастьем, весенняя капель. Друг смеется. — В дом идите, — ворчит А-Цин, забираясь между ними. Она это любит — требовать внимания сразу от обоих, подлезая под кольцо рук, чтобы ее с двух сторон согревало живое тепло. В холодные ночи даже спят втроем. Его друг и А-Цин оставляют до утра свои перебранки и тихо лежат — каждый на своем плече головой. — Снег пошел, — говорит А-Цин. — И туман поднимается. Холодно, ух… А ведь только начало зимы. — Это ничего, — отвечает. — Скоро снова придет весна. И улыбается.