Bad child

Зубы стучат. Ему не холодно. Ему страшно. Зачем он сегодня сделал это? Зачем подрался с другим мальчиком? Кацуки лет десяти лежал на кровати, смотрел в разноцветные обои, дрожал от страха. Ему так влетит. Никакие причуды не помогут. Бакуго всегда считал себя ужасным ребенком, безумным ребенком, потому что никто не знал, о чем он думает, что сделает в следующую секунду. От Мицуки мальчику не то, чтобы попадало по первое число, но она устраивала ему знатную взбучку. Она просто молчала. Ничего не говорила. Стояла над ним, как Статуя Свободы, неподвижная. Только губы двигались, шепча что-то вроде «когда это прекратится». Кацуки рос конфликтным и драчливым, отчего родители Бакуго почти прописались в учительской. Их единственный сын был тотальным разочарованием, гонясь за идеалами других людей. Оправдать надежды — вот что он хотел. Он не смотрел на свою семью, которая все еще ждала того малыша Кацуки до проявления причуды. Он сжимает маленькими ручками одеяло, вспоминает, почему все началось, что заставило его податься вперед, скалясь и занося вспотевшую ладонь над другим мальчиком. Что случилось? Кацуки обычно никого никогда не трогал и даже не задирал без причины, учился на отлично, но вот все в нем приходило в бешенство при виде зеленых кудрей. Мидория, беспричудный мальчик, всегда сидит с поникшей головой и что-то пишет в тетрадях. Задрот, ботаник. У него даже голова на овощ похожа. Бакуго раздражал Изуку, как только он увяжется за ним, как только перейдет дорогу. Был ли этот мальчик Мидорией? Бакуго не помнит. Не хочет вспоминать. Ему проще забыть, выдержать пытку молчанием и извлечь урок. Какой урок? Нет, Кацуки не извлечет урок из того, что он даже не понял. Это как читать и искать ответ на вопрос, который ты даже не понял. Проводим параллель — Кацуки ничего для себя не понял. Вот и хлопок двери и в прихожей тихий вздох. Слышно, как Мицуки стаскивает туфли и в тапочках идет наверх, в комнату Кацуки. Она открывает дверь и из щели льется коридорный свет. Кацуки замирает, почти не дышит, оглядывается на маму с глазами блюдцами. Ему страшно. Он и сам не понимает, почему он так себя ведет. Почему бесится при виде Изуку Мидории, почему задирает его, хотя ему можно только посочувствовать? — Кацуки, — голос слышится отчетливо в звенящей тишине. Малыш замирает, жмуриться, скручивается еще сильнее, сжимает губы посильнее. Мицуки стоит в проеме, смотрит на сына в упор, но ничего не может сказать больше. — Спокойной ночи. Она уходит, а у Кацуки руки дрожат, будто ему решать, какой провод перерезать… Из глаз по одной стекают по щекам слезы, руки хватают одеяло крепче. Он сам себя не понимает, поэтому и плачет, поэтому боится. Боится, что в нем разочаруются, забудут. Как Мидорию — для класса он никто, с ним никто не общается, никто не замечает. Только сочувствуют. Внизу слышится голос Масару. Затем крик Мицуки, неразборчивый. Бакуго закрывает уши ладонями, услыша свое имя, встает с кровати, идет к двери, открывает ее и убирает руки от ушей. — Я не могу понять его, что с ним происходит! — кричит Мицуки отчаянно. — Пожалуйста, не кричи, — просит Масару. — Я не могу больше, Масару, он не думает о том, что делает. Как я опять буду извиняться перед Инко-сан за порванную форму?! — Я извинюсь перед ней, — произносит еле понятно Бакуго-старший. Кацуки вспоминает — это действительно был Изуку. Обычно же до такого не доходит. — Я не понимаю, Масару, я что плохая мать? — Прекрати, прошу тебя. Масару всеми силами успокаивает ее, а в сознании Кацуки всплывает. Он плохой ребенок. Он безумный ребенок. — Я не могу понять, о чем он думает. С странным умом. Слезы опять накатывают, Бакуго и не собирается их сдерживать. Он хнычет, сидя у входа в свою комнату, вскакивает, слыша тяжелые шаги по лестнице, забегает в комнату и запирается, бежит к своей кровати и накрывается одеялом. Он продолжает хныкать, зажимая себе рот из всех сил, по губам размазывается нитроглицерин — мальчик вспотел, нервничая. В дверь стучится Масару. Бакуго сжимается в комочек около подушки, забивается в угол. Ему уже дышать нечем. — Кацуки, открой, я хочу поговорить с тобой. Через несколько минут Бакуго-старший уходит, а Кацуки засыпает прямо так — сидя в углу, под одеялом, с подсыхающими слезами на щеках.