Кто-то мой покой нарушил и, наверное, навсегда Кто-то знает, что он хочет Кто-то знает, как идти Если будешь осторожен, он не сможет нас найти
На разбитых драконьим хвостом улицах лежат пыль, арматура и призраки ушедших дней и болящих под правым желудочком сердца воспоминаний. Правительство уже отдало приказ и средства: на следующей неделе начнутся восстановительные работы. Вокруг Токио, теперь разбитого и пустого, организованы лагери, куда хлынули токийские люди. И гули. Теперь же без разницы, кто и с кем. Коори пинает первый попавшийся камень или осколок бетона. Он со скрежетом бьётся об асфальт несколько раз, прокатывается по нему и ложится возле очередной развалины, каких здесь сотни и тысячи. Большая удача, если он найдёт здесь хоть одну уцелевшую телефонную будку или не сломленное дерево сакуры. Какая незадача, — только и есть в этой опустошённой голове. То ли хмыкает горько, то ли цокает: от неверия, что хоть кто-то в этой стране знает, что теперь делать. Новость о катаклизме в виде детища Фуруты пережёвана и выплюнута в СМИ уже сотню тысяч раз, а журналисты всё никак не успокоятся. Пролетают над ними каждый день на вертолётах, спускаются и спрашивают, как обстоят дела, у Маруде, у Цукиямы, у самого Коори. Будто бы он знает. Единственное, что он знает: ничего не закончилось. Сейчас он дышит тем же воздухом, каким дышал раннее. Делит его с теми же людьми, пусть многие и покинули его. Коори всё ещё проходит вдоль толстой и противной туши чёрного дракона, глаза которого навсегда закрылись, и думает о том, что хотел не этого. Он не хотел ничего из того, что ему дали. Не хотел ничего отдавать из того, что забрали. О, как много у него забрали. Единственные уцелевшие дома стоят на окраине Леса Аокигахара, что звучит смехотворно. Место, где лишает себя жизни сотня каждый год, хранит свою и не собирается прерывать. Хранит всё, что должно было кануть первым делом. Но это по закону жанра, который работает вне закона подлости.Ваша жизнь является бесценным даром от ваших родителей. Подумайте о них и о вашей семье. Вы не должны страдать в одиночку. Позвоните нам 22-0110¹
Здания здесь простенькие, маленькие, небогатые. Типичные. Поднимаешься по лестнице до своей двери, открываешь и заходишь в скромную квартирку, где кухня такая, что не развернуться, ванная комната блещет только душем и унитазом, а столовая, гостиная и спальня — одно сплошное помещение с тёмным паркетом. И так сойдёт, главное, что три футона умещается. Коори поднимается, проходит до выделенной им с Таке и Юсой квартиры, но не решается положить на дверную ручку ладонь. Поворачивается к перилам, облокачивается, достаёт дешманские сигареты, которые им доставили МЧСовцы блоком, и закуривает, делая первую затяжку настолько глубокой, что автоматически откидывает голову и выдыхает вверх. Хочется курить с какой-нибудь сладкой-пресладкой кнопкой, а такого не бывало со времён академии. Только вот достать такие негде, и Коори перебивается тем, что есть, облизывая губы и чувствуя горечь табака. В квартире от прошлых жильцов, которых эвакуировали, осталось абсолютно всё: начиная с предметов гигиены и заканчивая более-менее дорогими побрекушками. Коори надеется, что они не волнуются за них. Ему с Таке бессмысленно что-то красть, да и слишком уж они законопослушные. Сначала это даже интересно: рассматривать семейные фотографии чужих людей, имена которых ты можешь узнать только по альбомам, запрятанным в шкаф, стикерам на холодильнике и каких-либо книжках-ежедневниках, рассматривать эти счастливые лица и те вещи, которыми они жили. Коори даже игру придумал по типу “угадайки”: нужно высказать предположение, кто кому является, кем работает, какие хобби. Но потом его одолевает чувство, что у него никогда такой жизни не было и не будет. По крайней мере, на семейных фотографиях он никогда не улыбался. И всё сразу таким чужим и далёким чувствуется. Его будто отрезают, как иссохший листок от комнатного цветка. Здесь их, кстати, совсем не густо. Коори докуривает до того, что никакого пепла не остаётся, но окурок всё равно о перила сминает, только потом бросает вниз, на пустую тропу. Потянувшись и хрустнув затёкшей шеей, он всё же заходит в квартиру и видит Таке и Юсу, сидящих напротив друг друга за низким столом. Подсаживается к ним с ближайшей стороны как только сбрасывает туфли, спускает пальто с плеч, а потом и вовсе оставляет на полу. — Откуда суши? — спрашивает Коори, беря палочки и тут же вспоминая, что не помыл руки. — Юса сделал, — отвечает Таке, и названный смущённо пропускает сквозь пальцы свои чёрные волосы. — Нашёл в холодильнике продукты, оставшиеся от жильцов. — Молодец, — хмыкает Коори и ерошит волосы мальчонки, направляясь в ванную. — Оставьте мне парочку. Ложатся спать они довольно рано: как только стемнеет, уже клонит в сон. Только Коори неспокойно бодрствует, поэтому в основном просто лежит на футоне или курит за столом, смотря на то, как лёгкий осенний ветер теребит коротенькие занавески да ветви дерева за окном. Вздрагивая при каждом шорохе за дверью на рефлексе, держит возле себя Тарухи в кейсе: хоть сюда и не часто, но забредают уродливые и безмолвные драконьи дети. То ли они трое живут в этом доме одни, то ли просто соседей никогда не видно — Коори так и не понял, а спрашивать нет желания, да и глупо уже. И всё равно, есть сомнения, что в здравом уме человек не выйдет на улицу в такое неспокойное время, причём ночью. И всё равно слышны чьи-то ровные, чёткие шаги. Будто человек бродит максимально расслабленно и ненавязчиво приближается к дому. Коори это всегда напрягает, но не пугает. Он даже ждёт момента, когда этот кто-то наконец-таки переступит через их порог и покажет себя. Всяко лучше знать в лицо того, кто тебя все эти дни караулит, как гончий пёс на цепи. А может, даже жаждет разорвать. Вот чего тянуть? Коори ухмыляется сам себе и подносит тлеющую сигарету к губам, делая глубокую затяжку. Вместе с прохладой приходит ностальгия по не таким уж и далёким дням. Дням, когда он ещё верил и оставался в приятной иллюзии. Сейчас же Коори противно. Не от обмана, даже не от Фуруты, который наобещал столько всего, что жалко. О, он столько говорил... Представь то, представь это, а если бы, а если бы он или она... А если бы мы... А если бы ты... А если бы я... Предположения, постоянно оканчивающиеся “забудь”. Это же не так важно, хоть и срывается с его уст, правда ведь? Забудь. Вязкое, раздражающее, злящее, нервное. Забудь. А зачем тогда говорить? Забудь, забудь, забудь. Но Коори ни черта не забыл. Все надежды и обещания, всё то, что когда-то говорил человек, значащий достаточно много (всё), въедается под кожу и встаёт на место отмерших клеток, давая дополнительные минуты жизни. Потому что, вроде как, есть смысл — единственное, что держит человека от смерти. Никаких инстинктов. Коори засыпает сидя, потушив сигарету о пепельницу. За дверью больше не бродят: лишь терпеливо ждут, когда наступит утро.1
Прошлое несет собой От него не убежать Разорвется круг опять
Из-за походов по тоннелям, которые создал Дракон, Коори тошнит от омерзения. Казалось бы, не с гулями дерёшься до потери сознания, а отрубаешь или раздавливаешь головы неразумных бастардов. Работа становится грязнее, но легче, и шанс умереть уменьшается в геометрической прогрессии. Непривычно спокойно и легко — выбивает из того мира, в котором Коори предпочитает находиться, и так всё чаще. Изменения во всём — в городе, распорядке дня, людях — тянутся шлейфом и поражают его, такого не меняющегося, тяжело встающего на новую дорожку. Чёртовы, мать их, коренные изменения. Всем приносящие радость, а ему — дискомфорт и ещё больше убеждений, что это всё — какая-то неправдоподобная утопия. — Вы очень мнительный, — бархатный голос Канеки Кена звучит издевательски, сталкиваясь с недовольной физиономией и диссонируя ей. Тот хмыкает и отпивает ароматный кофе из идеально белой чашки. — Действительно, совсем не меняетесь. — Может, старость, — высказывает привычное предположение Коори — попытка убежать от длинного диалога с героем этого мира. Канеки смеётся. Абсолютно так же, как Сасаки когда-то. Его бьёт дрожь, которую сложно скрыть. — Драматизируете, Уи-сан, — превосходный лжец. Делает вид, что не замечает, и задумчиво прикрывает глаза ресницами, поднося край чашки к чуть влажным губам. — Отбираю у тебя работу? — улыбаясь, шутит Коори. Получается несмешно, но успокаивающе привычно. Рабочие смены коротки, он не успевает уставать. Юса тяжело и шумно дышит, идя плечом к плечу с ним, и Коори приобнимает его, тоже едва потного. — Домой? — спрашивает Юса и кладёт ладонь на талию — до неё хотя бы достаёт. — А он есть? — произносит Коори, держа губы в той же улыбке. Тот ничего не отвечает. Пожимает плечами и прижимается крепче, будто бы Коори — тот дом, который нужен. Они доходят до нужной улицы. Идти из центра на окраину — та ещё гадость. Коори недовольно фырчит под нос прежде, чем заметить незнакомую фигуру возле их дома. “Это что ещё за фрик”, — хмурится он и подходит с Юсой на расстояние в пять метров к чужаку. Тот поворачивается к ним не сразу, но никак не изменяется в странно улыбчивом лице. Первое, что замечает — чёрные с красным глаза. Коори чувствует, как резко напрягается Юса, сжимая в руке свой бикаку. Он нажимает на его плечо: “Слишком рано, расслабься”, — замаскированное “я рядом”. Юса поднимает свои злобные чёрные глаза. “Он гуль”, — читается в безмолвном движении белых губ. Коори перенаправляет взгляд на незнакомца — сам знает, кто здесь кто. Чужак поправляет ободок на голове и приглаживает волосы за ним, не выражая никаких эмоций. — Уи Коори, правильно? — наконец произносит он, и голос этот напрягает ещё сильнее. Коори подталкивает Юсу к лестнице, чтоб тот шёл в квартиру, а сам кладёт палец на кнопку раскрытия кейса. — Верно, — отвечает, краем глаза наблюдая за Юсой, идущего вдоль перил, то и дело оглядывающегося на незваного гостя. Коори пшикает на него, как на кота, и тот быстрее хватается за ручку двери и скрывается в здании. Облегчённо выдохнув, Коори спрашивает: — У вас ко мне какое-то дело? — Скорее, личное, — чужак пожимает плечами, прикрывая глаза. Будучи абсолютно расслабленным, для Коори он кажется абсолютно опасным. — Я вас не помню. Бессмыслица. Какое личное дело может быть у того, кого он никогда не встречал, Коори не знает. Он смотрит на него в молчании минуту прежде, чем гуль начинает говорить снова: — Вы и не должны, — бросает быстрый взгляд на кейс с куинке, а потом прямо на него. Коори, нервно вздохнув, медленно убирает палец с кнопки, а потом и вовсе ставит оружие на асфальт возле ноги, не расслабляя лба. — Тогда что... — По поводу погибшего, — он закрывает рот, не успевая договорить, и смотрит в глаза напротив внимательнее. — Я не могу помнить всех. Вы родственник? — нервно облизывает губы. Напротив слышится лишь смех. — Этого уж точно помните, — незнакомец довольно быстро успокаивается, но улыбается шире, будто всем своим существом смеясь над оппонентом. И это вымораживает. — И нет, не родственник. Просто старый приятель, у которого могут быть проблемы с судом. Как и у вас. Коори мрачнеет и стискивает зубы. Ему не нужно произносить это имя в голове сейчас, не нужно вспоминать хотя бы днём, когда он отдаёт себя службе, Таке и Юсе. Не понимает, почему эти вещи нужно обсуждать именно сейчас, и почему это происходит именно с ним. “Почему, блять”, — судорожно выдыхает воздух, чувствуя терзающее изнутри желание закурить две сигареты одновременно. Коори не думает о последствиях: отворачивается от гуля (всё ещё врага) и поднимается по лестнице. Немое приглашение на кофе — лучшее приглашение. — Когда вы ели в последний раз? — задаёт вопрос он, выровняв голос. — Не беспокойтесь, — незнакомец сдвигается с места и знакомо-расслабленно и мягко следует за ним, поднимается по ступеням, — у меня холодильник не пустует. — Гулям он тоже нужен? — Коори не знает, смеяться ему или плакать. За спиной останавливаются, ожидая последующего решения следователя, и слова звучат уже прямо над ухом: — Не все терпят тухлятину, Уи-сан, — Коори спешно делает шаг вперёд и разворачивается, встречаясь с улыбающимися глазами своими. — И меня Ута зовут.* * *
Холодное и практически пустое помещение освещает лишь тусклая лампочка над низким столом, на котором стоят две кружки чёрного кофе и чашечка для сакэ — вместо пепельницы. Конечно же, Коори не поведёт гуля со странным именем (и без фамилии) в их временную обитель. Не хватало ещё объясняться перед Таке, кто, что и зачем. Да и не его это дело, бывшего следователя по гулям. “В этом плане мы все — бывшие”, — усмехается Коори сам себе. Он затягивается так глубоко, что в голову ударяет. — Итак, — хрипло говорит он и откашливается, открывает привыкшие к полумраку глаза. Теперь Уту, без куртки, в одной футболке, можно рассмотреть тщательнее. По рукам расползаются чёрные рукава татуировок, доходящие до самых костяшек. На лице пирсинг, клипса в губе, в глазах, как выяснилось, не татуаж. Интересно, он прячет какуган хоть когда-нибудь? “Да плевать”, — и тушит окурок о дно пепельницы. — Есть шанс, что нас засудят, но он достаточно мал. По крайней мере, в отношении меня, потому что я ничего не знал, — Коори трёт лицо прокуренной ладонью и тяжело вздыхает — словно ему так и хотелось соучаствовать в этом кошмаре. — А у тебя, выходит, иная ситуация? Ута притрагивается к своей кружке редко, а глотки кофе делает большие и громкие. Коори так и видит, как под кожей на шее двигается острый кадык, об который он, наверное, порезался бы. И в принципе, Ута достаточно неплох в плане наружности. Страшноватый поначалу, но потом нормально. Даже к практически-отсутствию бровей можно привыкнуть, если эти “запятушки” можно таковыми назвать. “Миленько”, — Коори непроизвольно хмыкает и сразу же сжимает губы, пряча ухмылку. С какими только нелюдьми Фурута не водился в своё время... — Если я скажу, что тоже ничего не знал, ты долго будешь смеяться? — Ута в очередной раз растягивает губы в улыбке, показывая ровные белые зубы, а пальцем постукивает по кружке, в которой ещё половина напитка. Он издевается? — Разрыдаюсь и размажу слюни по морде, — монотонно отвечает Коори, на что Ута опускает довольный взгляд в свой кофе. Положив голову на кулак, он скользит глазами по чужим распущенным волосам. — Мне с трудом верится, что этот больной ублюдок не разболтал такому... такому, как ты, все свои планы при первой же встрече. — Это ты меня сейчас принизил или наоборот? — Ута глядит на Коори исподлобья, заинтересованно ожидая, что он на это ответит. — Как тебе приятнее, — пожимает плечами и обращает взгляд на ближайшую стену, на которой лежат их тени. — Мне плевать. — На суд тебе тоже плевать? — спрашивает Ута, и Коори медленно поворачивает голову в изначальное положение. — Мне достаточно притвориться дурачком. — Незнание не освобождает от ответственности, — поучительным тоном под покачивание длинного указательного пальца. Он следит за ним взглядом, поставив ладони перед лицом. — У меня всё схвачено, — поднимает кружку и делает последний глоток, — новые законы не за горами, разбирательства проведут как минимум через месяц-второй, и они не повесят на меня ответственность за прошлое, как и на всех. Даже если “незнание не освобождает от ответственности”, никто не будет судить сотню-другую голубей. Со своими связями и поддержками, несмотря на должность “правой руки”, для меня это дело — просто херня, из-за которой будет очень много мукулатуры в виде “документиков”, и я потрачу своё время, — Коори кривится от собственных слов и осознания, какая же у них всё-таки херовая судебная система. — Мне кажется, что, если бы Фурута выжил... — он сглатывает и чувствует, как скрипит душа говорить подобный бред. — ...то всё было бы гораздо проще. Его бы повязали, я бы плюнул в его рожу, и ему отрубили башку. Красота. Ута пожимает плечами и отодвигает пальцем пустую кружку к центру стола, чтоб она соприкоснулась с кружкой Коори с характерным звонким звуком. — И на похороны ты бы не пришёл? — наивно спрашивает тот, на что Коори открыто усмехается. — Нахер надо, — Коори усаживается удобнее, вытягивая затёкшую ногу, — соболезновать всё равно некому. — Мир на тебе не заканчивается, — тянет Ута. — И тем не менее, — настаивает Коори, а потом отмахивается. — Мы отошли от темы, — он поднимается на ноги и подходит к окну, чтоб закрыть его — ветер усиливается. — Чем конкретно я могу тебе помочь и должен ли вообще это делать? — Можешь составить мне компанию во время отпуска в какой-нибудь Италии, — совершенно серьёзно говорит Ута, на что он озадаченно оборачивается. — А можно свернуть свои шуточки и говорить серьёзно? — О, это звучало недостаточно серьёзно? — тот складывает вместе ладони и хлопает глазами, из-за чего Коори дёргает занавеску чересчур нервно. — Единственное, что мне нужно — гарантия того, что моё имя не всплывёт в деле Фуруты. Размытое упоминание “Клоунов” допускается. — “Клоуны”... — тихо повторяет Коори, вспоминая, сколько хлопот доставляли им эти безумцы, и последний трюк с участием простых людей. Омерзительно. — У тебя есть досье, в котором и так достаточно грязи? Ута отвечает не сразу. Наклонившись к столу, он скрывает лицо ладонями и волосами, словно резко утомился, или Коори задел не ту тему, которую нужно. Подождав несколько секунд, он всё же слышит тихий смешок, а потом давится воздухом. — Да, достаточно... грязное, так ты сказал? — подняв голову, Ута демонстрирует чужое лицо. Серые глаза отвлечённо смотрят куда-то в сторону, и он снимает очки, крутит их в руках. Коори молча и заворожённо наблюдает, застывший то ли от страха, то ли от ярости. — Раньше его чистил Арима по старому знакомству, потом Фурута, — Ута направляет сосредоточенный взгляд на Коори, и в руках растворяются чужие очки. Лицо принимает прежние черты, и глаза теряют металлический блеск, — но так как все они мертвы, остался только ты, с доступом к документации CCG и лёгкой доступностью в переговорах. Коори лишь отворачивается к стене, закрывает глаза и пытается восстановить дыхание, унять дрожь в теле. Неожиданный выброс адреналина заставляет трястись всем существом, что злит ещё сильнее. — Безликий... — бормочет под нос, а потом разворачивается, садится за стол обратно и кладёт подбородок на вместе сложенные руки. — Предупреждай, блять, пожалуйста, прежде чем вытворять такое. — Так не интересно, — отвечает Ута, протягивает руку и тычет Коори в точку между бровей, чтоб он перестал хмуриться. — Ну, так что, протеже-сан? — Во-первых, какая выгода мне от этого? — Коори хватает чужое запястье и сжимает его до глухого хруста. — Во-вторых, ты слишком много знаешь. В-третьих, почему? Ута только касается кончиками пальцев его костяшек, и Коори отпускает руку, чувствуя, как спадает напряжение. — Ты тоже можешь много чего узнать, — Ута наклоняется над столом, ближе к нему, отчего Коори ощущает тепло, исходящее от чужого тела. Благодаря лихорадочно работающему мозгу возникает желание дотронуться до натянутой белой кожи, чтоб к чёрту обжечься. Слушая очень внимательно, он ловит все бархатно звучащие ноты голоса, который не по-человечески ровен, — а мне просто очень одиноко и скучно. Коори прикрывает глаза, пытаясь собрать всё спокойствие и здравый смысл, что только у него остались. — Разве я не идеальная компания, Коори-сан? Вздох. Он врезается в чужие глаза и рыкает, отстраняясь и поднимаясь на ноги. — Не называй меня так.2
Поцелованный апрелем и дарованный судьбой Я в тебя совсем не верю, хоть стоишь передо мной
Ута обустраивается за единственной стеной, отделяющей его от Коори. Таке уезжает к бабушке и дедушке за город, забирая с собой Юсу: он ребёнок и пока не особо полезен в штабе. Оставшись наедине с четырьмя стенами и гулем-фриком, с которым заключена сомнительная сделка, он старается задерживаться в центре: берёт самые разные отряды, прочёсывает город на имение беспризорных бастардов, а потом бродит по тоннелям, раздавливая драконьи яйца и принося всякую разную жижу Кими на изучение. Непонятно, что эта женщина хочет найти в этой куче дерьма, но Коори не задаёт лишних вопросов и уходит принимать продукты и вещи первостепенной (и не очень) важности на месяц. С конца “апокалипсиса” прошло полгода. С конца судебных разбирательств — два с половиной месяца. Коори подумывает договориться с откровенно бывшими жильцами и снимать (а может, даже купить) у них эту квартиру. А почему бы и нет: тихо, спокойно, комфортно, не много и не мало места, да и сосед только один, который, по идее, должен вскоре покинуть его. Коори очень надеется. То ли скука Уты затягивается, то ли ему наоборот нравится выжидать, когда вечером Коори выйдет на площадку покурить. Как всегда вовремя появляясь за плечом, тот даже отбирает сигареты иногда, чтоб разок затянуться, и облокачивается на ржавеющие перила, смотря в неопределенную точку. Все их разговоры крутятся вокруг Фуруты и того, как всё было раньше. Очень редко они затрагивают то, что происходит сейчас: либо неинтересно, либо больно думать. И разговор всегда начинает Коори, за что себя очень часто (практически всегда) корит. Если бы ему платили каждый раз, когда у него появляется то зудящее ощущение в груди от того, что он снова говорит о ненавистном, он бы уже и правда отдыхал где-нибудь в Италии. И без Уты. Теперь чистить его дело абсолютно бессмысленно, но Коори возвращается к нему каждый день. Гладит обложку, пролистывает, пересказывая сам себе наизусть каждый раздел и каждое расследование, которое передавалось из рук в руки и в итоге закрывалось без ответов. И всё с барского плеча то ли Аримы, то ли Фуруты. Вот такая вот шутка: умираешь, а твоё имя звучит из уст других людей, пока они сами не помрут. Контакт с коллегами у него практически сошёл на нет вне рабочей обстановки. На собраниях в основном обсуждаются восстановительные работы, поездки Нагачики с призывом к миру и вопрос питания для гулей. Да, Кими пытается что-то создать, но когда оно точно будет пригодно для потребления — неясно. А гулей надо кормить. Гули голодные. Они хотят жевать и чувствовать себя сытыми, в конце концов, не подыхать с голоду. А людей специальных разводить, как свиней, во-первых, аморально, во-вторых, слишком дорогое удовольствие. Ох, лишь бы не вспыхнули восстания и выступления. Коори тяжело вздыхает и выкидывает окурок подальше. Развернувшись, он молча проходит в квартиру, но дверь не закрывает. Ута понимает приглашение не сразу, но всё же заходит, прикрывая её. Здесь с каждым днём становится всё уютнее: Коори покупает подушки, коврики, мелкие украшения на стену и стол, неприхотливые цветы на кухню, меняет занавески на более плотные и симпатичные. И каждый месяц проводит генеральную уборку, залезая в каждый тёмный угол, чтоб вытереть пылинку. Это очень хорошо отвлекает от того, что происходит вокруг, и возвращает в его бывшую квартиру, которую он, признать со всей честностью, любил до безобразия. До слёз иногда хочется простого человеческого упасть на ту самую кровать... Кстати, нужно бы купить сюда кровать. Коори заваривает два кофе — один себе, другой холодный — по устоявшейся привычке. Уж слишком часто он наведывается на кухню к Уте, и тот заходит к нему, перекинуться парой слов и подъебнуть лишний раз. Или сделать максимально нелепую хрень, попросив Коори помочь. — Это что? — спрашивает он и изгибает бровь, смотря то на Уту, хитро смотрящего на него, то на ножницы и расчёску в его руках. — Моё желание подстричься, — впихнув всё это буквально ему в грудь, тот садится возле стола по-турецки и в ожидании распускает хвост. — Руки же из плеч? — Точно не из колен, — закатывает глаза Коори, но за спиной Уты садится. Теперь шея и уши полностью открыты, а лоб прикрыт немного кривой чёлкой. Даже если Ута говорит, что она ровная, Коори она всё равно глаза мозолит. В следующем месяце точно подстрижёт нормально. Стоп. В каком нахер следующем месяце. — Ты там завис? — возвращает в реальность голос Уты, и Коори дёргает с места. Он заходит в основную комнату и наблюдает, как тот лежит на его футоне и листает книжку, которую недавно приобрел в каком-то захудалом ларьке. Закатывать глаза, или пока рано? Коори ничего не отвечает, садится рядом и ставит кружку с чужим кофе на пол. Сам делает глоток ароматного и горячего, и по всему телу проходит приятная дрожь от долгожданного вкуса и жара. Всё равно, что Ута занимает его футон и ведёт себя так, будто живёт тут больше него. Он наблюдает, как тот перелистывает каждые несколько минут страницы, вчитывается и не замечает ничего рядом, полностью абстрагировавшись. Увидев Уту в очках в первый раз, Коори очень был удивлён. Сейчас это смотрится особенно привычно, по-старому... Как у него выходит вписаться везде, и при этом выбиваться из всего? Коори до сих пор не может понять. Он лишь касается кончиками пальцев до чужой голой щиколотки, и Ута улыбается, отвлекаясь от книги. Тот резко приподнимается, берёт кружку со своим кофе с пола и отпивает добрую половину за раз. Коори отставляет свою пустую кружку и ложится на чужие ноги. Словно кота, Ута гладит его, начиная от макушки и заканчивая поясницей, особенно осторожно гладит шею и вдоль позвонков. — Заболел? — спрашивает Ута и мягко, и насмешливо. Коори из последних сил качает головой. — Заебался, — отвечает Коори на выдохе и тяжело поднимается, хватаясь за чужое плечо ладонью. — Особо разницы не вижу, — поднимает глаза и чувствует поддержку со спины, после чего садится ровнее. — Бедняга, — смеётся Ута одними глазами, на что Коори привычно тявкает. — Заткнись, — и тот накрывает губы в легчайшем поцелуе, словно абсолютно случайном, ничего не значащем. Коори смущается, но упорно делает вид, что нет. — Не делай так, пожалуйста, — закрывает лицо ладонью, чувствуя, как это неправильно и противоречит всем его закостенелым устоям. И всё равно, прежний мир рушится на его глазах, как бы он не пытался удержать.Ты живешь в моем сознании и приходишь в страшных снах Прячешься в моих ладонях и живешь в чужих чертах
Он просыпается посреди ночи и будит Уту резким движением и дрожью во всём теле. Не зная, как оказался в его объятиях, Коори садится на футоне, делает глубокие вдохи и выдохи, чтоб успокоиться. Последствия очередного срыва. Ута терпеливо ждёт, когда он вернётся с кухни, умывшись и попив воды. Коори возвращается с мокрыми ладонями, которые ловят чужие, сухие и горячие, чтоб поднести к таким же горячим губам и расцеловать: каждую костяшку и фалангу всех пяти пальцев. Коори тормозит и позволяет подняться губами до запястья, но упирается руками в плечи, когда его усаживают на бёдра, целуют грудь, спрятанную под футболкой. — Ута, нет, — выдыхает на очередном поцелуе прямо в тонкую кожу на ключице и ложится на плечо. Внутри клокочет разрывающее желание прижаться к чужому телу и слиться воедино, чтоб почувствовать всё, что чувствует оно. — Лучше я. Последняя фраза выходит чересчур хрипло и тихо, но Ута всё равно слышит и удивляется. Смолчав, он ложится обратно на футон, а Коори шуршит одеждой в темноте, босыми ногами куда-то и зачем-то отлучаясь. Упаковка презерватива шуршит слишком громко и знакомо, и Ута усмехается в темноте, чувствуя привычную тяжесть на своих бёдрах. Подняв руки, тот нащупывает ноги Коори, скользит от них вверх к бёдрам и талии, выбивая судорожный выдох. — Если скажешь, что и сейчас не надо — будешь снизу, — говорит Ута непривычно громко, и Коори остаётся только облизнуть губы. — Будто бы я против. Он наклоняется к лицу и целует так жадно, словно без этого будет нечем дышать и в принципе жить. Облизывает губы, оставляя влажной каждую трещинку на них, гладит зубы, которые размыкаются и пропускают к языку и нёбу. Сплетая первый со своим, кончиком щекочет за верхними зубами, и Ута мычит сквозь поцелуй, подгибая колено. Коори готов расплыться в лыбе — нужно ценить моменты, когда выходит за всё отомстить. Они сопровождают каждое касание к друг другу поцелуем на лице. Скула — руки лезут под футболку и гладят грудь. Нос — сплетают ноги и трутся бёдрами. Висок — снимают с друг друга одежду, неаккуратно раскидывая её по полу. Лоб — и Коори насаживается на член, тщательно обмазанный лубрикантом. Он не стонет — скулит и мычит сквозь плотно сжатые зубы и губы, которые прокусывает до крови, пряча лицо в чужом плече. Ута двигается в темп, заданный им, плавно и медленно. Порой плавность доходит до издевательств, и тот резко толкается, выбивая из себя вздох, а из Коори — жалобный стон и попытку насадиться сильнее. Коори чувствует, как Ута сжимает пальцами ягодицы, как давит на стенки внутри и как слизывает сладость с шеи и плеча, будто бы кот, лакающий молоко. Он затыкает себя, сжимая пальцами его волосы и оттягивая голову к подушке, чтоб поцеловать и заглушить стоны, вырывающиеся каждый толчок при увеличенном дважды темпом. Они кончают практически одновременно, и Коори слезает с члена в попытках дотянуться до своей футболки, чтоб вытереть испачканный живот Уты. Проводя по рельефу мышц тканью, наблюдает, как тот довольно выгибается и поглаживает его руку. Заставляет смутиться сильнее, чем любой секс. — Завтра суббота? — озадаченно спрашивает Коори, лёжа на груди Уты и сонно прикрывая глаза. — Да, — подтверждает и гладит по волосам, — не работаешь. — Хорошо, — Коори зевает. — Не лучший способ бороться с кошмарами, — заключает Ута и обнимает его за плечи. — Психотерапевтов пока не завезли. — Спи, — улыбается Ута и успокаивающе гладит по спине. Коори не скажет, что это лучший способ решения его проблемы. Просто иного пока не показали. А новый мир требует новых решений, разве нет?Закрывай глаза и спи Досчитай до десяти Здесь сбываются мечты Я узнала все черты