Рыжий, рыжий, конопатый

— Господи! Последняя банка энергетиков осталась! Врагу такого не пожелаешь. — Энергетика, — лениво поправляет Олежа. — Ой, заткнись. Олегсей лежит на жесткой перине студенческой кровати и лениво рассматривает спину суетящегося возле холодильника парня. У него широкая спина с мощными плечами. За такой спиной как за каменной стеной. Призрак тяжко, даже драматично вздыхает и ныряет в свои странные мысли. Димины волосы рыжие. На солнце. Олежа всегда это замечал, но как-то обдумать эту мысль не особо удавалось. А вот сейчас удалось. Призрак весело хмыкнул, приоткрыв рот и обдумывая мысль подробнее. —... мать, я уже заебался искать этот мОтИмОтИчИсКеЙ учебник, куда он мог упорхать-то, книги вообще умеют уп... — Нижний ящик стола. — А ну. Да. — А спасибо? — Я и так знал, где он лежит, какое еще тебе спасибо. Особенно рыжими волосы Димы становятся тогда, когда лучи заката падают на эти длинные прядки цвета каштана. Солнце зажигает их. Получается костер, да что там! Целый пожар. Рыжий-рыжий такой, даже невыносимо раздражающий иногда. Он слепит своей рыжестью. Олежа неприятно морщит лицо, когда вспоминает этот чертов поджог, и отворачивает голову к стенке. Чтобы через секунду мельком посмотреть на напряженную спину, обтянутую красным свитером. Да и лицо Димы в свете как-то лучше становится. Романтичнее и миловиднее, что ли. Грубые черты сглаживаются, на скулах оседает румянец, а на остром носу еле-еле показываются веснушки. Светлая родинка за ухом в разы темнеет, выделяется. Почему-то, каждый раз смотря на нее, Олежа невольно смущается. Душнов любит смотреть на то, как солнце играется с Димой. Или это Шашлык играется с ним? Черт их разберет! Олежа трясет своей призрачной головой до такой степени, что даже кажется, она может отвалиться. Не совсем уместные мысли обитают в его голове. Да и их обдумывание вышло дурацким! Уже почти вечер, а он занимается не пойми чем! Хотя стоп… он же призрак. Что ему еще делать? Олежа фыркает, смахивая с покрывала осевшую пыль. В прозрачной голове сразу возникло воспоминание о том, как Побрацкий ругался с вахтершей насчет этих заплесневелых одеял. Переживал еще так. Олежа обводит взглядом большие ладони, которые прямо сейчас сжимают карандаш, а в его воспоминаниях — край одеяла. Вахтерша тогда расплакалась, обещала заменить постельное белье, но что-то все никак не придет. Если Шашлык заметит это дело, то вахтерше не жить. Забавно вот что: сам студент на этих кроватях не лежит, все время засиживается за конспектами до самой ночи и там же, за столом, и спит (сколько бы раз Олежа на него ни ругался, он все равно спит). Тогда насчет кого он тогда переживал? За Олегсея беспокоился? Что его почти невидимая клетчатая рубашка сама и запылится с этим делом? Боже, Шашлык иногда такой Шашлык. Идиот, в смысле. А вообще Дима хороший. Он, конечно, курит, ругается часто, ведет себя грубо, пьет много, ну очень много энергетиков, любит потусить в разных там клубах, завидует Антону и еще парочке знаменитых студентов, легко выводится из себя! Все эти дурацкие вещи можно и исключить, при желании, не заметить. Это неважно. Важно то, что Дима хороший. --… ечно, все понимаю, но может ты перестанешь уже наконец пялиться на меня. Это как-то неловко. Э-эй, ты слышишь меня, чертов призрак? — в сознание врывается чье-то глухое ворчание. Душнов выныривает из своих замечательных мыслей и ошалело смотрит в глаза тому, кто стоит возле кровати и пристально так разглядывает царапину на спинке. Олежа тоже переводит взгляд на эту черточку, вспоминает, как чисто случайно острые ножницы выпали из его сумки и порезали мягкое дерево. Парень еще тогда перепугался сильно, думал, что влетит. Но вот, он «мертв», а никто еще этот порез не заметил. Кроме Шашлыка. — А-а-а, — заторможенно тянет призрак и окончательно теряется, когда взгляд натыкается на что-то подозревающие зеленые щелочки человека. Кстати говоря, глаза Димы. Глаза у него тоже удивительные. Не изумрудные, как некоторые считают. Скорее, цвета свежей весенней травы. Ближе к зрачку появляются оттенки серебристого, а после цвет полностью переходит в черный. Олежа любит смотреть в них. — А, ну да, извини, замечтался, — моментально отзывается Олежа и тут же взлетает вертикально вверх, щекоча склонившееся над кроватью лицо студента. Тот морщится и поднимает голову, пристально следя за летающим под потолком привидением. — Ага, ты, идиот, замечтался, а мне думай, что с тобой. Хоть не зависай настолько сильно, окей, — уже привычно и даже как-то по-родному бубнит парень. Олегсей смеется и опускается на подоконник. Хвост аккуратно обернут вокруг батареи, там тепло. Дима подходит к окну, тоже мягко касаясь ногами стальных нагретых пластин. За окном тихо умирает осень, желтые листья давно опали и смешались с грязью. Ноябрь всегда был немного печальным временем года. Олегсея радовало, что через несколько мгновений солнце окончательно начнет садиться так, что это можно будет называть полноценным закатом. — Знаешь, Шашлык, давно хотел сказать, — Душнов коварно молчит на несколько мгновений, ибо нельзя такое рассказывать за раз. Дима каменно застывает в той позе, в какой и стоял до этого, позволяя лишь глазам растерянно заметаться из стороны в сторону. — Ты мудак. Тишина наступает такая, что кажется, будто ее можно потрогать даже невесомыми руками. Олежа немного нагло улыбается (с кем поведешься, от того и наберешься), в тайне наслаждаясь открывшимся видом изумленного Побрацкого и первыми закатными лучами. — Э-э, что? — Ты мудак, — тут же пускается в объяснения призрак, говоря таким тоном, будто объясняет тему сложения девятикласснику. — Давно хотел сказать, но, как видишь, случай все не выдавался. Неожиданно я, правда? — Ну ты тоже мудак. Я-то хоть живой, а ты мертвый. И уже давно. Как ты там говорил, скоро год пройдет? Живым мудаком быть лучше. Чувствуешь разницу? — пережив первоначальный шок от заявления обычно тихого и терпеливого Олежи, Дима легко парирует и даже показательно скучающе зевает. Дима облокачивается на подоконник, кладя свой квадратный забавный подбородок на ладони и смотря на духа снизу вверх своими невозможными салатовыми глазищами. Олежа оскорбленно хмурится. А кому понравятся шутки про собственную смерть, позвольте спросить? Впрочем, сам призрак сдерживает невольную улыбку в уголках рта. Он обижается. Но совсем чуть-чуть. Солнышко тем временем уже полностью вступило в свою последнюю фазу, фазу заката. Багряный свет заливает комнату до краев, добираясь до самых скрытных и темных уголков. Даже холодильник стал бледно-лиловым. Лучики уже привычно окрашивают бледное лицо в румяное, путаясь в складках красного свитера и мягко зажигая каштановые волосы рыжим огоньком. — Да ладно тебе, ну! Не обижайся, черт, я же в шутку, — бурчит Шашлык, восприняв пристальный взгляд не так, как было нужно. И утыкается острым носом в собственный локоть, видимо, боясь снова посмотреть на грустное и окончательно посиневшее лицо соседа. Олежа переводит взгляд на бледно-розовую раму окна и широко улыбается, думая, что это кровавое солнце ему и не нужно вовсе. У него свое есть. — Дим, а ты сейчас такой рыжий. Рыжий, рыжий, конопатый, убил де-едушк… — певуче тянет Олегсей. Душнов все же не сдержался и расхохотался, когда песенка была прервана грозным гневным ругательством, а в него самого полетел из ниоткуда взявшийся учебник по высшей математике.