Полночный разговор

      Мэнди кутается в какой-то полупрозрачный халат и зевает. Микки едва поворачивает голову, когда слышит звук, и прикуривает, затягивается, откидывается на спинку дивана. Он не может заснуть. Ему в принципе тяжело спать в последнее время.       Мэнди забирается на диван с ногами, устроившись на другом его конце. Микки — на противоположном. Оба молчат, пока Мэнди не тянется за сигаретой, аккуратно перехватывает и затягивается сама. Микки, наверное, даже гордится ею. Не то чтобы эскорт — это то, к чему стремятся девушки, но она выбралась из Саутсайда. Никогда больше не оглядывалась. И, несмотря на это, не отвернулась, когда Мику понадобился ночлег. Всё-таки она — Милкович. Милковичи всегда держатся вместе. Микки смотрит на неё и выдыхает. Он сперва её и не узнал. В смысле, не то чтобы светлые волосы его сбили с толку, просто она выглядела взрослее. Так и не скажешь, что выросла на южной стороне. Да, пожалуй, Микки ею гордится. После всего, что она пережила, она заслужила такой шанс.       — Йен? — одно имя заставляет Микки поморщиться и качнуть головой. Они расстались. Причём не очень хорошо расстались. Йен его кинул, и это после всего, что было. Они столько прошли вместе. Даже поверить трудно. А Йен... Просто отказался от этого всего.       Микки понадобилось какое-то время, чтобы это всё просто осмыслить. Переварить. К счастью, в тюрьме времени много — это, наверное, единственный плюс. Можно подумать. Мэнди обязательно бросила бы язвительное «а ты умеешь?» в ответ на это. Микки даже скучает по их колкостям.       Думать о Йене ему не хотелось, но иначе просто не получалось. Ублюдок засел у него в голове, в сердце, под кожей — где ещё там сидят рыжие пидоры, разрушающие жизни? Поэтому:       — Нет.       И этого достаточно, чтобы Мэнди всё поняла. Она протягивает сигарету обратно и прикрывает глаза, выдохнув. На часах, наверное, двенадцать с чем-то. Микки понятия не имеет, были ли у его сестры планы на завтра (уже сегодня), но она не спешит ругать его, гнать спать или уходить самостоятельно.       Мэнди не говорила Микки, что виделась с Йеном. Он бы разозлился, особенно, если бы она сказала, что Йен скучает. Мэнди, на самом деле, не уверена, что это так, но после всего, что было между этими идиотами — как тут не поверить?       Мэнди наблюдала за их отношениями чуть ли не с самого начала. Это был её личный сериал. Ну, а потом она уехала. Видимо, как раз после этого всё пошло по пизде.       — Лип? — видимо, услышанное брату не понравилось. Мэнди кривит губы в ухмылке, мол, один-один. Так уж и быть.       Она, поёжившись, подбирает босые ноги ближе к себе. Наверное, следовало бы закрыть окно?..       Ей не хочется думать о Липе. Но думается, почему-то. Его глаза, руки и улыбка. Она скучает, правда, и даже не знает, почему, потому что скучать по мерзавцам — последнее дело. Да и скучать — это, как бы, не в стиле Милковичей. Она же не скучает по Кеньятте, верно? Но по Липу, почему-то, скучает. Проебалась она довольно серьёзно. Радует только то, что она знает — Микки умеет скучать тоже. И пусть не по ней. Но по Йену точно. Хоть и отрицает.       Поэтому:       — Нет.       И Микки улыбается так, что хочется бросить в него подушкой или чем потяжелее. Он знает. Его не было рядом так долго, но он всё равно всё знает. Знает, что она скучает по своему придурку-Галлагеру. Он не может её винить. У него тоже такой есть.       Когда сигарета заканчивается, Микки бросает окурок в пепельницу на кофейном столике и тут же принимается за другую, которую, конечно, тоже делит с Мэнди. Они молчат, но в то же время разговаривают. Молчат, но делятся воспоминаниями, переживаниями, как будто через сигарету. Они понимали друг друга без слов.       Мик еле-еле поворачивает голову в сторону Мэнди, медленно моргает. Я стольким пожертвовал ради рыжего ублюдка. Мэнди улыбнётся ему уголком губ, как будто робко, и уставится в белый-белый потолок. О, она знает. Она стольким пожертвовала тоже.       И что теперь у них есть? Только они друг у друга. Были преданными кому-то, и оказались преданными кем-то. Ха! Забавно звучит. После такого трудно начать доверять. Но они друг другу доверяют. Полностью и безоговорочно. Микки знает, что Мэнди прикроет его зад в случае чего, не сдаст, не солжёт. Не бросит уж точно. И Микки сделает для неё то же самое. Сделает, вообще-то, всё, что угодно.       Так было всегда. Они были только вдвоём (остальная куча Милковичей не считается), пока не появились Галлагеры. Как ебучий ураган. Ворвались, разрушили всё, съебали. Восстанавливаться долго. Даже Мэнди свой период ещё не прошла. Микки — подавно. Галлагеры многое значили для них обоих.       Может, это семейное — влюбляться в мудаков. Причём в таких, знаете, редкостных. Копий не сыщешь. Может, это их общая привычка — отдавать себя ради тех, кто это не ценит. Не просто не ценит, а принимает, как должное, что ли. Или отталкивает. Да, отталкивает — самое подходящее слово.       — Ебучие Галлагеры, — Мэнди смотрит на сигарету. Пепел вот-вот упадёт прямо на её крутой халат. Она откладывает окурок во всё ту же пепельницу и переводит взгляд на Микки. Пообещать никогда не влюбляться — слишком по-детски. Пообещать никогда не возвращаться в Саутсайд — это они могут. Микки останется в Мексике на какое-то время, а она здесь, в своей квартире с белыми потолками.       Мэнди двигается ближе, пока не оказывается вплотную к брату, кладёт голову на его плечо и поджимает губы. Им такие братосестринские нежности не свойственны. Но Микки всё равно обнимает её плечи в нелепой попытке согреть.       Ебучие Галлагеры — ошибка, что превратила их жизни в пиздец.       Ебучие Галлагеры — грабли, на которых они оба будут просто, блять, выплясывать, несмотря на все данные обещания.       — Ебучие Галлагеры.       — Ебучие, блять, Галлагеры.