Наивность

      У этой проблемы было три истока. Первый: Букер не знал, что Элизабет — его дочь; второй: Элизабет не знала, что Букер — её отец; третий: они это узнали.        При всей своей наглости, имея острый ум, Элизабет была все же наивна. Шла туда, где музыка, не задумываясь, что там может быть полиция. Грезила мечтами о Париже, в котором ей оказаться было невозможно. Её детской наивности хватило даже на то, чтобы увидеть в хладнокровном убийце принца, который спас её из башни. То была, конечно, не башня, а статуя, но какая, в действительности, разница? Было высоко, было опасно, было чудесно и сказочно.       Элизабет была умна и наивна. Она не хотела быть бесполезной «принцессой», о которых она читала, поэтому когда Букер убивал людей Комстока, она искала для своего «принца» припасы, соли, деньги. Все, что могло пригодиться. Особенно она любила в перерывах между бойнями и беготнёй стирать кровь с лица мистера ДеВитта. Тогда он позволял касаться себя совсем близко. Очерчивать кончиками пальцев контур его лица, скул, губ. Разумеется, между пальцев была салфетка, но… какая, в действительности, разница? Все становится неважным, когда вокруг тихо, а Букер так близко.       Элизабет была совсем наивна, когда начала думать, что в Париже без мистера ДеВитта делать совершенно нечего, да и вообще… везде без него делать нечего.       ДеВитт тоже был наивен. В некоторой степени. Не так сильно, как Элизабет, конечно, но все же. Ему повезло, что она просто не замечала, какие долгие взгляды Букер на ней оставляет, пока она разглядывает новые незнакомые вещи. Такая суетная, любопытная, смешная, красивая и… слишком молодая для него. Да и вообще, она — его задание. А засматриваться на задания так долго и так бездумно нельзя. Хотя какая, в действительности, разница? Никто ж всё равно не видит и не осудит.       Кстати, ДеВитт тоже любил, когда Элизабет стирала с его лица кровь. Очень любил. Его наивности хватило, чтобы жить в ожидании этих маленьких моментов, когда можно разглядывать каждый сантиметр её лица. Её длинные ресницы. Её розовые губы. Её голубые искрящиеся глаза, в которые можно было падать бесконечно, забывая о своем задании к чёрту. Ведь какая, в действительности, разница, если она рядом?       Наивности у них на двоих было с лихвой, потому что разница была.       Элизабет поняла все гораздо раньше, чем он. Вспомнила его жизнь, увидела его воспоминания… Потерялась во времени и пространстве, став чем-то другим. Прозрев. Увидев всё в бесконечных множествах вселенных.       Она знала, что делать. Она знала, как закончить весь этот кошмар, что создал ДеВитт. Она слишком сильно его полюбила, чтобы ни капли не сомневаться в том, что должна сделать. Но уже видела — конец неизбежен. Однако все равно спросила, наивно питая какую-то иллюзорную надежду:       -Букер, ты уверен, что хочешь этого?       -Придется. Только так я исправлю то, что сделал с тобой.       Она знала — он тоже полюбил. Не осознал, но принял это. Полюбил, не потому что она его дочь. А потому, что она — это она. Он хотел её спасти во всех мирах.       Все же, Букер был слишком наивен, чтобы поверить, что он сможет её спасти так, как он этого хотел. И открыл дверь.       Что ж… Исчезновение из истории и памяти других людей можно считать спасением, верно? Если не существуешь, то не чувствуешь боль.       Как и всё прочее.       Хотя какая, в действительности, разница? Её уже не было никогда, а он умер, не успев полюбить.