Писечка

Слэш
NC-17
Завершён
8567
автор
Размер:
168 страниц, 9 частей
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено копирование текста с указанием автора/переводчика и ссылки на исходную публикацию
Награды от читателей:
8567 Нравится 424 Отзывы 2257 В сборник Скачать

Глава 2. Пирожок

Настройки текста
Арсений зевает в тридцатый раз за день: он совсем не выспался. Мало того что они с Антоном полночи читали стремный рассказ, так после этого он еще и продолжил читать его в гордом одиночестве. Он даже не кривился, только вертелся в постели и всё думал: не о том, каково было бы, если бы отчим потрогал его между ножек, а о том, уснул ли Антон или нет — и можно ли свалить в душ подрочить. В итоге он так и не решился, продолжая лежать со стояком и читать — и не мог остановиться, пока не закончил главу. Упитый вдрызг Антон храпел, но вставать всё равно было стремно, потому что пьяные люди чувствительны к шуму: порой их пушкой не разбудишь, а порой пукнешь тихонько — а они уже проснулись. Сейчас, в свете дня, прочитанное ночью видится еще более ужасным — и еще более возбуждающим. Кто бы мог подумать, что Арсений окажется из тех самых людей, которые «Фууууу, кому это может понравиться? Черт, мне»… Хотя сам Арсений и мог подумать: он же всегда был немного ку-ку. Вот у Антона нормальная реакция: тот разве что в бутылку с пивом не блеванул в процессе прочтения. Иногда тот по-конски ржал, иногда удивлялся, закидывая брови на лоб, но в основном всячески выказывал отвращение. Адекватный человек, не то что Арсений. — Здравствуйте, мне нужна красная помада, вы не поможете? — вдруг окликают его сбоку, и Арсений вздрагивает от неожиданности: успел уйти в свои мысли. Он тут же скрашивает неловкость улыбкой и уточняет учтиво: — Конечно! Хотите попробовать помаду в кушоне? Или тинт для губ? Он очень стойкий. Перед ним стоит симпатичная, пусть и простоватой внешности, девушка со слегка навыкате, как у рыбы, глазами. Эта особенность ее не портит, даже наоборот: придает ей несколько глуповатый вид, что, по мнению Арсения, лишь украшает женщин. Арсений немножко сексист: он не любит женщин как явление, потому что для него они конкурентки в борьбе за члены. — Нет, мне нужна обычная, чтобы выкручивалась. Арсений уже второй год работает консультантом в магазине косметики, и в целом его всё устраивает. На третьем курсе у него был выбор: «Читай-город» или «Золотое Яблоко», но в первом зарплата была ниже и клиенты скучнее, а еще там нельзя лепить себе патчи на лицо во время рабочего дня. Благодаря соседству с сестрой на протяжении восемнадцати лет (ровно до поступления в университет), Арсений в курсе, что такое хайлайтер и кушон, чем тоник отличается от тонера и как правильно наносить крем для тела. Для работы в отделе декоративной косметики его знаний маловато, а для корейского ухода — вполне. Дичь про десятиступенчатую систему наваливания на лицо всякого говна он выучил за пять минут, а дальше дело оставалось за малым. — Наш консультант Екатерина просто мастерица в подборе помад, — улыбается он, жестом приглашая девушку к стенду на противоположном конце зала. — Уверен, она вам поможет. У него в корейщине декоративки кот нассал: пара ублюдски блестящих на лице тональных кремов, тени для глаз, в которых пигментация who, и розово-оранжевые тинты для губ — помад в стике нет. — А вы не можете мне помочь? — Девушка дует и без того пухлые губы — явно не свои. — Я специально к вам подошла. Понимаете, я эту помаду покупаю, чтобы впечатлить парня, так что… Арсений рад, что у него на лбу не написано «мечтаю сосать хуи», но, с другой стороны, это как бы единственный вариант, в котором его способна впечатлить помада. Если он увидит такое признание, написанное помадой на симпатичном парне, — он покорен. — Я, к сожалению, не очень в этом разбираюсь, — мягко отвечает он, но девушка, цепко хватанув его за локоть, уже тянет его к стенду. — Екатерина вам лучше посоветует. — А мне не нужен совет, вы просто ткните в тот цвет, который вам больше понравится. — Здравствуйте, я могу вам помочь? — услужливо появляется Катя, и по ее приклеенной к лицу улыбке Арсений понимает, как же она заебалась. Работать в принципе тяжело, а работать в праздники — сплошное мучение. — Нет, мне поможет молодой человек, — отрезает его стражница, впиваясь ногтями в предплечье. Арсений оказывается перед стендом, полным помад всех цветов: от барби-розового до голубого. — Что вам больше нравится… Арсений? — Ах да, его имя написано у него на бейдже. — Необязательно красный, можно другой оттенок. Арсений задумывается, что могло бы понравиться типичному натуралу — на ум сразу приходит Антон. Вот уж типичнее некуда: рыгающий быдлан, который оповещает о своем желании посрать — Арсений примерно так всех гетеросексуалов и представляет. Некстати он вспоминает, как перед уходом посмотрел на дрожащего под тонким ватным одеялом Антона — и зачем-то накрыл его сверху своим. В комнате был дубак, потому что электричество так и не дали, а батареи за ночь не вошли в положение ребят и не начали шпарить сильнее. Теперь он боялся, как бы Антон не воспринял жест внезапной заботы как попытку домогательства или что-то подобное. — Возможно, ему понравится классический красный? — спрашивает он, разглядывая разноцветные стики. — Холодный оттенок, он всем подходит. Арсений шарит в колористике: в детстве он ходил в художественную школу, потому что был уверен, что ему светит будущее Дали. К несчастью, оказалось, что его нестандартное мышление («Арсений, ты ебанутый») не подходит для изобразительного искусства, и курсы не сделали из него Дали, а просто ничего не дали. Говоря проще, Арсений не ушел дальше «палка, палка, огуречик — вот и вышел человечек». — О, давайте, — радостно соглашается девушка, принимая тестер из его рук — проводит стиком по тыльной стороне ладони. — Красиво. Думаю, ему понравится. — Не помада красит женщину, а женщина — помаду, — подмигивает Арсений, внутренне злорадствуя: «Если ты курица, то и в помаде будешь курицей». И тут же внутренне вянет: девушка перед ним и правда симпатичная, так что если в ней и есть что-то куриное, то это мозги, а на них мужики смотрят в последнюю очередь. Если мужик не нейрохирург, разумеется. — И то верно, — самодовольно заключает девушка, возвращая тестер на место и беря новенькую упаковку с нужным оттенком. — Спасибо. — Не за что. Помочь вам еще с чем-нибудь? — Да, знаете, мне нужны колготки. Сорок ден. Арсений медленно, чтобы это не выглядело палевно, вдыхает и так же медленно выдыхает, не переставая тянуть улыбку. Он, блядь, консультант отдела корейской косметики, какого хуя он должен консультировать по колготкам? С колготками он хочет иметь дело, только чтобы натянуть их на голову и пойти грабить банк — жаль, пистолета нет. — Да, конечно, — приторно говорит он, едва не кланясь — переигрывает. — Черные или… — Или черные, блядь. Какие еще они там, сука, бывают? Коричневые? Бежевые? Цвета «я делаю вид, что я не в колготках»? Арсений никогда не понимал вот этих прозрачных колготок, в которых ноги выглядят сосисками в пленке. — Телесного цвета. Точно, телесные. Арсений кивает, как болванчик, и ведет девушку к стенду с колготками и чулками, где никого нет, потому что Дарина занимается какой-то хуйней вместо работы. — Ир, ну ты долго? Я заебался, у меня такой похмельдос, — слышит он сзади и думает, что его жизнь похожа на ебаное шоу Трумана, потому что такое мог придумать только сценарист средней паршивости. Вообще-то, Арсений не слишком загоняется, что кто-то из знакомых увидит его на работе. Потому что, во-первых, он работает в ебучем Афимолле на Хуевой горе и такое случается редко. А во-вторых, ему в принципе плевать, что говорят крысы за спиной у кисы. Но в этом случае у Арсения начинают гореть щеки и появляется желание немедленно провалиться сквозь землю сразу в ад. Останавливает его лишь то, что в аду огонь, то есть всё красное, а ему не идет красный. Как-то, еще в школьные времена, мама купила ему красный спортивный костюм, а потом на физкультуре подруга шепнула ему на ухо, что он похож на Человека-месячные. А потом его спрашивают, почему он не любит женщин! С тех пор подруг у него больше не было. — Антон, ты можешь пару минут подождать? — раздраженно отзывается Ира — та самая девушка, которой нужны помада и колготки: женский вариант мотоцикла и одежды. В руках Антона забитая доверху корзинка с косметикой, и это самое позитивное в его образе — в остальном он выглядит так, будто его сначала надули через задницу, как воздушный шарик, а затем спустили (с небес на землю). Опухший, с воспаленными глазами и сухими губами, в толстовке не первой свежести — Арсений знает, потому что тот ездил в ней встречать Новый год, а после еще пару дней ходил по общаге — и с видом крайнего недовольства жизнью. Да уж, если Ира пытается впечатлить его, то ей надо не помаду покупать, а перейти в Перекресток напротив и купить пачку пельменей. А то и две. — О, привет, — наконец замечает его Антон, почему-то радостно улыбаясь — и это при таком-то похмелье. — Ты здесь работаешь? — Удивление в его голосе есть, а осуждения — нет, и на том спасибо. — Эм, да. Сколько ден нужны колготки, уточните, пожалуйста? — переключает он всё свое внимание на Иру. — Сорок. А вы что, знакомы? — Она переводит взгляд с одного на другого, словно они играют в теннис. — Это мой сосед по общаге, — бросает Антон. — Кстати, спасибо за одеяло! Я бы так точно подох от холодрыги, когда утром проснулся — у меня даже нос замерз. Свет, кстати, не дали ни хуя. Если Арсений каким-то чудом не покраснел до этого, то он стопроцентно краснеет сейчас — от слишком радостного тона Антона на весь магазин и от крайне выразительного лица его подруги. — Незачто, — одним словом произносит Арсений и снова поворачивается к Ире, усиленно делая вид, что ничего странного не происходит: — Вот, смотрите, у нас есть Омса, Аллюр, Грация… Я, если честно, не очень разбираюсь, но если подождете консультанта… — Да мне без разницы, возьму эти. — Ира берет первую попавшуюся — потому что это не телесные, а черные — пачку и прицельным броском кидает в корзинку Антону. — Так что там с одеялом? — Я же рассказывал, что у нас в общаге отрубили свет? — зевая, уточняет Антон. — Отопление не фурычит, поэтому холод адовый. Всю ночь мерз, а потом Арсений… Слушай, можно называть тебя Арс? А то что я всё Арсений да Арсений. — Можно, — отвечает тот, косясь на менеджера: ох, и надают же ему пиздюлей. — Я могу еще чем-нибудь помочь? — обращается он к Ире, нервно поглядывая на свой отдел: там уже топчутся люди, и им явно не терпится доебаться до кого-нибудь по поводу тканевых масок. — Так причем тут одеяло? — смотрит она на Антона, словно Арсения не существует — словно он для них шутка. Вздохнув в который раз, Арсений очаровательно улыбается и бочком, как паук-бокоход, двигается в сторону своей ненавистной корейщины. Уходя, он слышит требовательное «А почему ты не говорил, что у тебя такой ебабельный сосед?» и чуть не сбивает полку с кремами для ног. Вот поэтому он и не любит женщин. *** Несмотря на то, что Антон убирается примерно никогда, он приятный сосед: не храпит, не пердит, не водит гостей, без проблем скидывается на общую еду типа соли, майонеза и макарон, нередко ночует у друзей и не доебывает — только лупится иногда подолгу, как на очень любопытный экспонат в музее. Прошлый сосед Арсения постоянно зачитывал ему анекдоты (!) из газеты (!) и везде оставлял кожуру от бананов, а предыдущий по три часа в день смотрел порно со звуком. По сравнению с ними, Антон — идеальный сожитель. Об этом Арсений раздумывает, помешивая макароны — а ему никто не мешает. На новогодних общага опустела, потому что даже самые чмошники свалили в родные Урюпински, Астрахани и Пыры. Арсений не поехал в Омск, потому что родители всё равно улетели в Таиланд, а почему Антон не поехал в родной Воронеж — он не знает, личные темы они не обсуждают. Арсений варит сосиски в одной кастрюле с макаронами, потому что Антону и так сойдет — да, он обещал готовить ужины всю неделю, но не обещал, что эти ужины будут уровня ресторана со звездой Мишлен. На улице давно стемнело: штор на кухне нет, поэтому ничто не мешает любоваться унылым видом черной улицы с одиноким фонарем. С неба сыплет редкий снежок, делая небо похожим на инверсию мороженого с шоколадной крошкой, звезд — ни одной, абсолютный мрачняк, так что из светил Арсению светит лишь блеклая лампочка под потолком. Обычно на кухне всегда кто-то тусуется, необязательно даже готовит: люди порой тут просто сидят и болтают, пьют чай — или не чай. Но сейчас никого, и от этого одиноко, а Арсений в принципе не очень любит оставаться в одиночестве. Ну, кроме как в комнате, чтобы подрочить. — О, ты здесь! Круто, что свет дали, — раздается со стороны двери, Арсений поворачивается и видит Антона: в домашней футболке (а домашней футболка у него становится после одной носки в люди — и до ближайшей стирки), но с влажными от снега волосами. — А я купил тебе пирожок. — Мне? — Арсений поднимает брови. — Пирожок? С чем? Ему сначала кажется, что Антон шутит — но у того в руках и правда пирожок, завернутый в полиэтиленовый прозрачный пакет. Не считая мамы, Арсению никто никогда не покупал пирожки. И вообще какую-то еду — только бывший разок покормил в Макдоналдсе. — С интригой, — хохочет Антон, шмякая пирожком о стол. — Я себе шавуху брал, решил тебе что-то тоже взять. В благодарность за одеяло. — Спасибо… — Арсений тронут до глубины души, несмотря на то, что не хочет ступать на скользкую дорожку из жареных в масле пирожков. — Стой, в смысле ты брал шавуху? Я же макароны варю! — Так я и макароны сожру, — откликается Антон удивленно, подходя ближе и заглядывая в кастрюлю. — О, сосисоны. Вчера я совершил самую выгодную сделку в жизни. — На сосиски скинешься, — ворчит Арсений. — Без проблем, у меня как раз вчера зарплата была, пока не успел проебать, хотя сегодня купил себе новые штаны, — делится Антон, и Арсений мысленно благодарит его за интересную и, главное, полезную информацию. — Бляяя… — тянет вдруг тот, — я забыл Ире вернуть ее барахло из магазина. Она положила в мой рюкзак и забыла забрать… Арсений вздыхает: это, конечно, не анекдоты из газеты, но тоже хуйня на постном масле, а у него и так буквально постный ужин. Если в этих сосисках и есть мясо, то это мясо убитой сои. — Слу-у-ушай, — продолжает Антон тоном «надо же, что я вспомнил», — хотел типа спросить, а у тебя девушки же нет? Арсению хочется надеть на голову кастрюлю и поорать, но вот беда: в кастрюле макароны с сосисками, которых его прическа не переживет. — С чего ты взял? — Он предпочитает не отвечать на вопросы прямо. Реакция выходит чересчур резкой, так что он маскирует ее невероятно, очень сильно важным помешиванием макарон, которые и так грозят развариться в хлебное желе. — А я не знаю, поэтому и спрашиваю. — Почему это вообще тебя интересует? — Да ты че такой скрытный? — Антон делает бровями что-то, что не поддается описанию — по крайней мере, Арсений не способен объяснить это с точки зрения анатомии. — Просто ответь, и всё. — Нет у меня девушки. — О том, что девушки нет, потому что он предпочитает парней, он умалчивает. Впрочем, парня у него тоже нет. У Арсения вообще нет ни хуя, кроме неоправданного чувства собственной важности и соевых сосисок. И хуя. — Отлично! — почему-то радуется Антон. — Короче, у Иры есть подруга… Пиздец, ты бы ее видел, она будто сошла с Олимпа. — А Ира — это твоя..? — Вот зачем ему это знать, ему же совсем неинтересно, ни капельки. — Это моя бывшая, но сейчас мы друзья… Не суть, в общем, у нее есть подруга. Точнее, они не то чтобы подруги, скорее… — Он хмурится и щелкает пальцами, подбирая нужное слово. — Скорее, они не ненавидят друг друга. Арсений вырубает газ, снимает кастрюлю с плиты и накрывает ее крышкой. Мысленно молится, чтобы в этот раз ему удалось слить воду, не высыпав все макароны в раковину — позориться не хочется. — Так во-о-от, сгоняй с ней на свиданку, — продолжает Антон. — А то Ира меня достанет, а затем и тебя. — Почему ты сам не сходишь на свидание с этой богиней? — щурится Арсений с подозрением, но отвлекается на слив воды. — Достань тарелки. Антон лезет в шкаф с тарелками, случайно толкает его плечом так, что вся посуда в нем драматично звенит, но чудом не опрокидывает. Арсений так и замирает с кастрюлей в руках, переводя взгляд с Антона на одинокую макаронину на дне раковины — и обратно. Чертова мятежница. — Мне и одному хорошо, — говорит Антон, протягивая ему тарелки. Арсений смотрит на него скептически. — Ну ладно, просто я рядом с этой Ксюшей чувствую себя чмом. Антон не так давно вернулся с улицы — видимо, именно по этой причине у него из носа медленно стекает сопелька. Тот втирает ее тыльной стороной ладони, а потом вытирает эту самую руку о бедро. — Понимаю, — кивает Арсений. — Так ты сходишь с ней на свидание? — Нет. — Он получает какое-то извращенное удовольствие, видя детское недоумение на лице Антона. — Мне это неинтересно. — Ира от меня не отстанет. — Это не мои проблемы. Его проблемы — это разложить поровну макароны с сосисками, чем он и занимается, прямо-таки чувствуя на себе возмущенный Антонов взгляд. — Арс, ты чего ломаешься? Это же свидание, а не пытка. — Свидание и есть пытка. — Арсений вручает Антону полную тарелку, даже с лишним кусочком сосиски. Бонус. — Приятного аппетита. — Ира реально мне мозги выебет… Че-е-ерт, — стонет он, — она и так мне их выебет за то, что не вернул ей ее херню. Арсения забавляет тот факт, что Антон весь день ходил с кучей женской косметики и колготками в рюкзаке, но он это не озвучивает. Молча споласкивает кастрюлю, убирает ее в шкаф (конкретно эта — общая), берет свою тарелку — и идет из кухни, но Антон преграждает ему путь: — Ты сходишь на это свидание. Не то чтобы чувак с тарелкой макарон в руках выглядит сильно угрожающе, но Арсений делает нарочито испуганный вид: — Боюсь-боюсь. И что же ты мне сделаешь? — Привяжу тебя к стулу и буду читать «Глубины» семь часов подряд, — неожиданно искренне улыбается Антон, и сердечко Арсения делает ебоньк. Последний раз оно делало ебоньк, когда он смотрел «Хатико», а перед этим — на вписке, где он напился в говно и впервые переспал с бывшим, который тогда не был и нынешним. — Хорошо, — соглашается Арсений, и для него самого это шокирующая внезапность. А если бы дядя на улице предложил пойти к нему домой поесть конфеты, он бы тоже согласился? Пиздец, вот мало его лупили в детстве. Вернее, его вообще не лупили. Возможно, в этом и проблема. — Ты пойдешь? — Антон танцует локтями — видимо, в его вселенной это позитивный жест. — Класс! — Но ты будешь читать фанфик! Антон смотрит на него таким тяжелым взглядом, что им можно топить щенят — но Арсений привык, потому что это едва ли не самый частый взгляд в его жизни. — Зачем, Арс? — Ну, может, мне порнравилось, — подмигивает он, но Антон явно не в восторге от его каламбура, так что приходится добавить серьезнее: — Просто это весело. В конце концов, либо он будет читать этот рассказ один, либо с Антоном — а наблюдать за Антоном, который смешно кривится на каждой строке, предпочтительнее. — Пирожок не забудь, — уныло напоминает тот. — Он с картошкой, ты вроде ее любишь. Видимо, Арсений ест чересчур много картошки, раз уж даже сосед заметил его необъятную к ней любовь. *** — Что это, папочка? — осторожно спрашивает Антоша, беря в руки классическую черную юбку. — Зачем мне..? — Он поднимает глазки на папочку, хлопает пушистыми ресничками. — Я же не виноват, что на складе перепутали форму и прислали женскую вместо мужской, — хмыкает тот. — Придется тебе носить форму для девочек. Мальчик округляет глазки — он не будет носить юбку, он ведь не девочка! Но мужчина смеется, давая понять, что это шутка. — Фух, — облегченно вздыхает Антоша, — подумал, что ты серьезно. — Я просто шучу, солнышко. Но я бы хотел, чтобы ты это примерил ради эксперимента. — Его взгляд темнеет, и от этого тяжелеет внизу животика. — Примерил?.. — уточняет мальчик севшим голосом. — В смысле надел юбку? — Ну да, просто так. Отчим вальяжно лежит на диване, он опять в одних лишь штанах с низкой посадкой, которые открывают косые мышцы живота… Антоша, глядя на них, невыносимо хочет потрогать себя. Он не прикасался к себе всю неделю, боясь ослушаться Арса, но с каждым днем терпеть звериные позывы в себе всё сложнее. На подлокотнике дивана лежит классическая белая рубашка с черной форменной юбкой, а еще колготки — белые, но на вид очень тонкие. Отчим просит, чтобы он надел это?.. Антоша берет в руки колготки, и на ощупь они невесомые, как горка лепестков цветка. — Это тоже надеть? — Конечно. Щеки пылают, но Антоша сгребает всю одежду в кучку и идет в свою комнату — переодеваться перед брюнетом он не решается. Сердце в груди трепыхается птичкой, и на душе почему-то радостно, хоть и немного страшно. В комнате мальчик быстро раздевается до трусиков и рассматривает себя в большое зеркало на дверце шкафа — оно отражает его в полный рост. Он худенький и костлявый, локти острые, а тазовые косточки выпирают. Совсем не то что идеальное тело Арса, которое буквально создано для съемок в фильмах с высоким рейтингом… Антоша как-то проснулся среди ночи и включил телевизор, чтобы посмотреть мультики и снова уснуть, — но наткнулся на такой фильм. Он честно хотел быстро переключить канал, но не смог: происходящее на экране заворожило. Его стебелек напрягся, бутончик потек росой, яички поджались, а он сам весь вспотел и загорелся — и не был в силах оторвать взгляд от телевизора. Тогда он еще не умел самоудовлетворяться, поэтому так и не притронулся к себе, но и без этого ему было хорошо. Он смотрел, как красивая блондинка обхватывает пухлыми губами большой член накачанного мужчины и как тот погружается в ее рот до самого основания, мокро скользит в нем, а по подбородку пошло течет слюна — и в голове не было ни одной мысли. Уже многим позже он не раз и представлял себя на месте блондинки, а Арса — на месте мужчины. Каждый раз он плавился от стыда и молился за свою грешную душу, но остановиться было выше его сил. Больше он телевизор по ночам не включал. От этих жарких воспоминаний его краник встает, зеленоглазый смущенно мнет его через трусики. Хочется продолжить, но отец в соседней комнате ждет его, так что он садится на кровать и аккуратно, чтобы не порвать, натягивает колготки сначала на одну ножку, потом на другую. Как хорошо, что он начал бриться: на гладкой коже материал ощущается гораздо приятнее. Трусики некрасиво комкаются под колготками, так что Антоша стягивает с себя всю одежду, а затем надевает колготки уже на голое тело — так гораздо лучше. Его петушок натягивает тонкий капрон, упираясь в него головкой, и это приятно. Юноша тянется к ней пальчиком, но в последний момент останавливает себя: нельзя. Он надевает блузку и печально замечает, что она почти прозрачная — сосочки виднеются сквозь белую ткань. В комнате прохладно, так что они чуть-чуть напряжены, мальчик нервно трет их пальчиками, пытаясь согреть — но делает лишь хуже: соски набухают и становятся ярче. — Бли-и-ин, — расстроенно тянет он, но оставляет бесплодные попытки. Берет юбочку, вертит ее в руках, пытаясь понять, с какой стороны надевать — и с каждой секундой щечки пылают сильнее, даже ушки начинают гореть. А они у него такие дурацкие и оттопыренные, что Антоша не хочет привлекать к ним больше внимания — а они, блин, краснеют! Колготки плотно обтягивают кожу, так приятно давят на писечку — на каждом движении Антоша едва не стонет, так ему хорошо. Он быстро натягивает юбку и оправляет ее, надеясь, что Арс под нее не заглянет, потому что это будет слишком стыдно. Он вновь смотрит на себя в зеркало: на девочку совсем не похоже. Ножки-палочки и грудь плоская, но хоть талия узенькая, а юбка не скрывает худенькие бедра. Она почему-то чересчур короткая и еле прикрывает попу — неужели такое носят в школу? Когда он касается дверной ручки, ему становится жарко, сердце громко стучит в груди, но он всё равно заходит обратно в гостиную. Мужчина лежит на диване всё в той же позе, но смотрит уже иначе — так смотрел мужчина на блондинку в том самом фильме. Этим взглядом он словно говорит «Я поставлю тебя раком и буду трахать, трахать и трахать так долго, что ты две недели будешь ходить в раскоряку». Антоша сглатывает, нервно теребит подол юбки. — Ну как? — смущенно вопрошает он, опуская глазки. — Чего-то не хватает, — низким тоном, от которого мурашки бегут по загривку, говорит брюнет, а затем легко поднимается с дивана. — Подожди здесь, я сейчас вернусь. И Антоша ждет: топчется на месте, комкая в руках ткань, пока Арс скрывается за дверью родительской спальни. Выходит он оттуда с большой маминой косметичкой, и это вызывает недоумение. — Папочка? — зовет он. — Что ты хочешь сделать? — Подчеркнуть твою красоту, — отвечает тот, и его голос почти вибрирует — у Антоши в паху тоже как будто всё дрожит. Его стручок по-прежнему стоит торчком, и шов колготок давит на его щелочку. Но, к счастью, юбка всё это скрывает. Арс высыпает содержимое косметички на диван: и там румяна, туши, пудры — много всего. Мальчик с радостью бы всё это исследовал, он даже тянется к этому богатству, но отец бьет его по руке и рычит: — Я сам. Он усаживает его на диван, а сам критически вглядывается в его лицо — Антоша опускает голову, не в силах выдержать такой близкий контакт. — Что такое? — грубо спрашивает Арс и, взявшись пальцами за подбородок, вздергивает его голову вверх. — Ты весь красный. — Чувствую себя странно, — шепчет Антоша, отводя взгляд — лицо папочки так близко, на губах чувствуется его теплое мятное дыхание. — Странно, когда ты так на меня смотришь. — Почему? — Я недостоин того, чтобы ты смотрел на меня. Арс хмыкает и нагибается к нему так, что почти касается своими губами его пухлых детских губок: — Только я и достоин смотреть на тебя, — произносит он четко, и сердечко Антоши словно останавливается — он в предвкушении чего-то, что сам не способен понять. Он весь дрожит, но не от страха — а от волн жара, что расползаются по телу от одной лишь близости отчима. — Если я узнаю, — продолжает тот, — что кто-то, кроме меня, смотрит на тебя дольше положенного, я убью его, ясно? — Не думаю, что кто-то станет… — Станет, — ухмыляется тот, выпрямляясь — мальчик еще мгновение инстинктивно тянется к нему. — Ты очень красивый мальчик, Антон. Пройдет пара лет, и тебя будут хотеть все. — Хотеть? — Антоша недоуменно хлопает ресничками. — Ты пока этого не понимаешь, солнышко. То, какую власть будешь иметь над мужчинами. — Арс среди горы косметики берет помаду, выкручивает ярко-красный цилиндр. — Хотелось бы мне, чтобы ты всегда оставался ребенком. — Почему? — Мальчик обиженно дует губки — он давно устал быть маленьким, он хочет быть взрослым, как его папа. Тот, воспользовавшись выражением его мордашки, аккуратно ведет помадой по его губам. — Потому что однажды тебя у меня кто-то заберет, и я ничего не смогу с этим поделать. — Мужчина говорит это с такой печалью, что Антоше тут же хочется его переубедить, но он послушно сидит и ждет, пока его докрасят. Помада ощущается чем-то жирным и некомфортным, но Арс наблюдает за ним неотрывно и завороженно, его зрачки расширены, а рот приоткрыт — и Антоше это нравится. — Я всегда буду с тобой, папочка, — обещает он, когда помада оказывается далеко от его лица. — Мне не нужен никто, кроме тебя. — Это пока. — Нет! — Антоша хмурится. — Мне с тобой весело и интересно, зачем мне кто-то еще? Мужчина закрывает помаду, бросает ее на диван и садится рядом с мальчиком, невзначай кладя ладонь ему на колено. У отчима светлая кожа в родинках, и она красиво сочетается с белым капроном — ничего красивее Антоша не видел. Этот вид заставляет его нетерпеливо ерзать — его дырочка снова начинает зудеть, так хочется хотя бы потереть ее пальчиком. Жаль, что это табу. — Как бы тебе объяснить, солнышко, — вздыхает брюнет, гладя его по ножке — его ладонь почти подходит до края задравшейся юбки. — У тебя уже появляются потребности, и скоро они станут весомее. Ты понимаешь, о чем я? — Не понимаю. — Антоша жадно следит за рукой на своем бедре. — О чем ты? — Ты знаешь, что такое секс, солнышко? — Знаю, конечно, — он кидает обиженный взгляд, — мне же не пять лет. — И что же? — посмеивается Арс. — Ну, у мужчины есть пенис. — Мальчик чувствует, как неизбежно краснеет, хотя сильнее его щеки, кажется, гореть не могут. — И у женщины есть пися. И иногда они… соединяются. И потом появляются дети. Синеглазый смеется уже громко, а потом звонко целует его в макушку. Тут же появляется порочная мысль, что он мог бы поцеловать его куда-нибудь еще: например, в шею или даже в плечо. О большем Антоша думать боится. — Сексом занимаются не только ради детей, а ради удовольствия тоже, — веселится Арс. — Я это знаю! — пристыженно шипит Антоша. — Я знаю, что это приятно! — Очень приятно. Но ты неправ, солнышко, сексом могут заниматься не только мужчина и женщина, но и две женщины… Или мужчины. — Но это же неправильно. — Да, неправильно, — соглашается тот. — Это грязно и порочно, но однажды появится мальчик, и ты захочешь… — Он скользит рукой ко внутренней стороне его бедра — Антоша на автомате раздвигает ножки шире. — И ты захочешь, чтобы он касался тебя. Его голос срывается на шепот, а его пальцы под юбкой почти дотрагиваются до поджавшихся яичек. Мужчина ведет губами по контуру его ушка и шепчет: — И от его касаний ты будешь плавиться, гореть, захочешь, чтобы он был с тобой дольше, ближе, глубже… Был в тебе. — Был во мне? — едва слышно выдыхает Антон, прикрывая глаза. Он сползает по дивану чуть ниже, стремясь прижаться к руке Арса — но тот тут же ее убирает, избегая прикосновения. — В тебе, солнышко. Ты вставлял что-нибудь в себя? — интересуется он серьезно, но дыхание у него тяжелое. Антоша отрицательно мычит: он никогда бы на такое не решился! Иногда он трет себя пальчиками между булочек или ерзает дырочкой по краю подушки, и ему очень хочется большего, но к такому он не готов. — Ты еще такой невинный, — вздыхает Арс, а затем чмокает его в ушко — и тут же отодвигается как можно дальше. — И такой прекрасный. Гений чистой красоты. Антон косится на него обиженно: он же точно издевается! Как его, лопоухого дрища, можно назвать прекрасным? Вот про его отчима такое легко сказать: искрящиеся пронзительно-голубые глаза, черные как смоль волосы, накачанное тело… — Прекрати, — бубнит юноша, отворачиваясь. — Я же совсем некрасивый. — Красивый, но глупый, — цокает Арс, а потом неожиданно подхватывает его на руки, как пушинку, и встает с дивана — Антоша вскрикивает, хватаясь за его шею. — Ай, пап! Опусти меня! — Не отпущу! — смеется мужчина, слегка подбрасывая его на руках — как будто готов вот-вот отпустить. Он кружится по комнате, и мир перед глазами мелькает яркими красками. Кажется, отчиму совсем не тяжело, но Антоша всё равно обнимает его крепче — вдруг и правда уронит. Наигравшись, Арс несет его в его комнату, останавливается перед зеркалом — и Антоша впервые видит себя в помаде. Губы кроваво-красным пятном выделяются на лице, и это непривычно, но неожиданно красиво. Он жалеет, что не девочка и не может краситься. Если бы он был девочкой, у него была бы грудь… И пухленький пирожок, а еще красивые ножки и длинные волосы. Возможно, тогда отчим бы думал о нем иначе, воспринимал бы по-другому… Антоша грустно улыбается своему отражению. — Смотри, — шепчет Арс, ставя его на ноги и кивая на зеркало. — Смотрю. — И кого ты видишь? — Себя, — пожимает он плечами. Мужчина медленно проводит ладонями по его плечам, затем возвращает их на грудь, трет пальцами горошинки сосков прямо через блузку — Антоша, не сдержавшись, стонет. — Чувствуешь, как они твердеют? — хмыкает мужчина. — Посмотри, какими они становятся яркими. И Антоша смотрит: сосочки и правда покрасневшие, топорщат ткань блузки. Отчим плавно ведет руки ниже, гладит его пузико, пальцами цепляется за резинку юбки и тянет вниз. Когда та падает к ногам, он хмыкает: — А что это такое тут у нас? — Не смотри, — беззвучно говорит Антоша, пытаясь прикрыться, но Арс обхватывает его запястья и отводит их в сторону. Его писечка вся намокла, и мокрый капрон блестит в тусклом комнатном свете. Налитая головка ярко-бордовая, просвечивает через тонкую белую ткань, и ствол рельефно выделяется — шов колготок тянется вдоль него. Белизна капрона делает его ножки словно фарфоровыми, а пояс сжимает талию так, что она кажется куда тоньше. — Как же ты великолепен, — выдыхает Арс, падая перед ним на колени. — Ты Дориан Грей, а я твой Бэзил Холлуорд… Если бы я мог, написал бы тысячу твоих портретов. Он тянет к себе его ногу, и Антоша повинуется, пытаясь как-то устоять на одной. Брюнет наклоняется и целует его щиколотку, проводит носом по голени, шумно втягивая воздух. — Как же ты пахнешь, с ума сойти, — бормочет он, касаясь губами теперь уже колена — Антоша пошатывается, но стоит на месте. Он не знает, кто такой Дориан Грей, но ему и неважно: он никогда так сильно не хотел, чтобы папочка был рядом. Ему физически нужно, чтобы отчим его трогал, целовал его… — А ты… — тихо говорит он, но тут же закусывает губу и замолкает. — Что я? — Отчим поднимает голову: взгляд у него одуревший, как будто пьяный. Антоша ни разу его не видел таким, даже после бутылки вина тот всегда сохраняет здравый рассудок. Не то что он: мальчик как-то выпил бокал, а на следующее утро проснулся совсем голенький в своей постели и не помнил, что было вечером накануне. Он наблюдает за Арсом и не решается сказать, но тот не подгоняет, лишь смотрит на него и потирается щекой о его колено, а пальцем поглаживает выступающую косточку на щиколотке. — Можешь поцеловать выше? — наконец решается Антоша. Арс смотрит на его сочащийся смазкой членик, и его глаза темные-темные, как грозовое небо, как бушующее в шторме море — и кажется, что готов выполнить любую просьбу. Но он качает головой и резко поднимается на ноги, отходит сразу на несколько шагов. — Оденься, Антон, — приказывает он строго. — Не ходи по дому в таком развратном виде. У Антоши от шока слезки набегают на глаза: только что всё было так волшебно, как в сказке, и он чувствовал себя таким желанным и любимым, а теперь он опять стал… кем-то, кто папочке не нужен. Он отворачивается, обнимая себя руками, и пытается не расплакаться. — Прости, папочка, — шепчет он, всхлипывая, пока мужчина, не обращая на него внимания, выходит из комнаты. *** — Не помню, чтобы в романе Дориан Грей ходил в колготках на голое тело, — шутит Арсений, когда пауза затягивается. — В книге всё было по-другому. Антон явно не в себе: он сидит с открытым ртом и продолжает пялиться в экран, хотя глава вроде бы закончилась. И если вчера он прерывался на полные отвращения ремарки, то сегодня не тормозил — разве что запинался, порой шумно сглатывал, а его голос срывался, но читать он всё равно продолжал. В полумраке их комнаты видно, что виски у Антона блестят — он вспотел, Арсений мажет взглядом ниже и замечает вздыбленную ширинку. Не заметить ее, впрочем, невозможно: штаны топорщит будь здоров. — Пиздец, — наконец выдыхает Антон, остекленевше глядя на уже черный экран телефона. — Блядь. Выглядит он так, словно охуел то ли сам от себя, то ли от жизни в целом, и прямо сейчас мысленно просит маму родить себя обратно. На Арсения эта часть не произвела особого впечатления: он немного возбужден, но больше веселится, представляя шестнадцатилетнюю каланчу в юбке и колготках. А вот для Антона, видимо, эти белые колготки стали белым флагом его сексуальной ориентации. — Антоша? — со смешком зовет Арсений, и Антон дергается, будто ему по лицу дохлым карасем прилетело — переводит на него всё такой же охуевший взгляд. — Арс, это пиздец. — Да пиздец, конечно. Отчим, который наряжает своего пасынка в женское и лапает его за коленки — это пиздец. — Нет, Арс, я не… — Он косится на свой стояк и со стоном закрывает лицо руками. — А-а-а, я просто хуею. Арсению хочется по-дружески потрепать его по плечу, но он лежит на кровати, и вставать ему катастрофически лень. Так что поддерживает он лишь словесно: — Эй, забей. Ты же порнуху читаешь, возбуждаться от нее нормально. — Но это гейская порнуха! — Антон даже не чешется отрицать тот факт, что возбужден. Прикрыться он тоже отчего-то не стремится. — Еще и инцест! Где один из чуваков — это пацан-аутист! — Стой-стой, — Арсений приподнимается на локтях, — опустим тот факт, что они не родные, а парень, хоть и явно младше шестнадцати, но точно не болен. Тебя протащило не это. Вдумайся: этот Антоша же вылитая девочка, он ведет себя, как… — Как героиня седзе-аниме, я знаю, — морщится Антон, а Арсений силится понять, что такое «седзе-аниме». Он из аниме знает только хентай, и те огромные сиськи в щупальцах ему до сих пор снятся в кошмарах. — Но у него хуй, Арс! — «Писечка» — это не хуй. И… Ладно, дырочка — это всё равно дырка, как ни крути, если дырку можно крутить. Или ее скорее вертят? Антон морщится: он явно не в восторге от «дырочки», но спорить не рвется. В конце концов, тут не поспоришь: дырка — это сквозное отверстие, так что анус технически ей является. Или дырка — это специально проделанное отверстие? Надо будет прогуглить, Арсений не любит оставлять вопросы без ответа. — Я конч, — подводит Антон неутешительный итог. — Я просто конч. Арсений в голове играет в «Кто хочет стать миллионером?» и выбирает из четырех вариантов: «Ты конч», «Я конч», «Мы оба кончи» и «Никто не конч». Он пользуется «50:50», мысленно звонит сам себе и просит зал проголосовать — и лишь после этого спрашивает: — Если я скажу, что вчера тоже сидел со стояком, тебе станет легче? Антон перестает показательно страдать и поднимает голову, щурится недоверчиво: — Что? Пока есть шанс сыграть в другую игру — в дурачка — и тоже сказать «Что?», но Арсений вздыхает, поворачивается на бок лицом к Антону и отвечает: — Я же сказал вчера, что мне интересна порка как фетиш. — Он старается говорить нейтрально, но одна лишь мысль о порке заставляет его щеки гореть, как у Антоши. — Тоже возбудился. — И мне не сказал! — возмущается Антон, но сразу как-то расслабляется, даже улыбается — он в принципе часто лыбится, и Арсений с неудовольствием замечает, что эта хуйня заразительна. — Значит, я тут не единственный конч, это радует. — Все люди немного того, — тоже улыбается Арсений. — Знаешь, проводили исследование порносайтов, и буквально с каждого аккаунта искались всякие нестандартные вещи. Кто-то ищет брата с сестрой, кто-то — плетки, кто-то — ноги, кто-то — вообще порно с собаками. Получается, что, согласно этому исследованию, людей без сексуальных девиаций не существует в принципе. О да, Арсений много об этом читал — сегодня во время перерыва на работе, просто чтобы знать, что он сам не «конч». Точнее, что все вокруг кончи — это понимание тоже здорово облегчает жизнь. — То есть ты реально думаешь, что это норма? Возникает острое желание спросить у Антона, нравились ли ему парни до этого — тот вроде бы натуральнее йогурта Активиа, но мало ли. И всё же Арсений не решается: то ли потому что боится получить в жбан за такие вопросы, то ли тупо не хочет знать ответ. — Ну да, — только и говорит он. — Наверно, у тебя фетиш на колготки. Представь девушку в колготках, торкает? Антон смешно жмурится, явно увлеченный выданным заданием, а потом распахивает глаза и кивает. — Вот и расслабься, — зевает Арсений и, повернувшись на другой бок, накрывается одеялом. — Спокойной ночи, и всё такое. — А я в ванну схожу, пожалуй. Вздрочну, — сообщает Антон и, судя по скрипу пружин, встает с кровати. — Сладких снов, пусть тебе приснится, как какая-нибудь роскошная телка лупит тебя по жопе. Арсений закатывает глаза: не из-за нелепого пожелания, суть которого скорее напоминает кошмар, а из-за непосредственности своего соседа. Тот может преспокойненько сказать «ща подрочу» — и свалить дрочить, в то время как Арсений вчера жался и терпел, так и не решившись. Он и сейчас не решается, хотя в комнате один и разрядка ему точно не помешает. Но Антон вернется в любой момент, так что остается лишь бессмысленно вертеться в постели и пытаться заснуть. Сон не идет ни в какую: Арсений думает о своей работе, в которой не реализовался от слова совсем, о дипломе, который даже не начинал писать, о Ксюше, свидание с которой ему предстоит — и об Антоне, к которому испытывает смешанные чувства. Какие именно — он не думает, а размышляет о нем самом: вспоминает его дурацкие привычки вроде бесконечного жевания губ во время просмотра футбола; его вкусы в еде — он счастлив любой, но курицу предпочитает свинине, а между картошкой и макаронами всегда выбирает последние; наверняка любит кофе — от него часто им пахнет; а его гардероб состоит из двух пар джинсов и толстовок всех цветов радуги. Может, не так уж и плохо он знает своего соседа. А еще пирожок, который он принес, оказался вкусным, и об этом Арсений тоже думает. Когда Антон возвращается, он притворяется спящим, пусть это и сложно: тот что-то бубнит, кряхтит, топает, долго взбивает подушку, а потом вечность крутится на скрипящей кровати — отвлекает. Он пыхтит и сопит одновременно, и Арсений уже думает кинуть в него тапком, как слышит: — Арс, ты спишь? Если он всхрапнет, станет ли это достаточно ярким ответом? Арсений замирает на мгновение, стараясь дышать ровно, но всё-таки сдается — любопытство пересиливает: — Нет. А что? — Он открывает глаза и видит отсвет уличного фонаря на неровном, со вмятинками, потолке. Прямо лунная дорожка. — Арсений из того рассказа — он же гей? — тихо спрашивает Антон. Но вряд ли он шепчет от смущения — его не чувствуется. Наверно, просто обстановка ночи заставляет понизить голос. — Либо гей, либо бисексуал. — Ну да. И при этом он в тексте говорит, что секс между мужчинами — это неправильно и грязно. Грустно, да? Арсений давно считает себя бесчувственным: когда-то, наверно, чувствовал слишком много, а потом перегорел, как лампочка от перепада электричества. Ему кажется, что его уже ничего не трогает: он давно не испытывает эмоций от фильмов и сериалов, равнодушно читает книги, ему скучно с людьми, он их всех ненавидит. Но уже второй раз за несколько часов Антон заставляет его сердце рассыпаться, как башенка Дженга от неловкого движения, а затем собраться снова. Он судорожно пытается понять, от чего именно его так шандарахнуло, что выдает лишь: — Ага. — Ты же не гомофоб? «Знал бы ты, насколько». — Нет. А ты? — зачем-то уточняет он, хотя ответ очевиден, то есть очеслышан, то есть ухослышан. — Вообще нет. Никогда не понимал прикола, почему всех так волнует, кто с кем трахается. Пока кто-то не ебет детей, зверей или мертвых, мне всё равно. — А овощи? — А-а-арс. — Кровать скрипит, видимо, Антон поворачивается к нему, но Арсений так и продолжает лежать на спине и пялиться в потолок. — Ты про людей в коме? — Нет. Я про баклажаны и помидоры, хотя, фактически, это и не овощи. — В таком случае… отношусь к сексу с ними, как бы ты выразился, индифферентно. Другими словами: похуй. Арсений именно так бы и выразился, причем в обоих вариантах. Он закрывает глаза, и теперь в его голове лишь одна мысль: Антон, скорее всего, до сих пор на него смотрит. С этой же мыслью он и проваливается в сон. *** Ксюша выглядит как модель, ходит как модель и даже говорит как модель. У моделей есть особая манера речи: они как бы слегка тянут слова — не сильно, чтобы не казаться обдолбанными, но достаточно, чтобы казаться богемой. И пахнет от Ксюши восхитительно — аромат духов не бьет в нос, а окружает легкой дымкой. И одета она, будто секунду назад спустилась с подиума; в общем и целом ее вид вызывает у Арсения приступ зависти длиной в полчаса. Ровно столько прошло с начала их «свидания» и ровно столько они говорят о какой-то ерунде: впрочем, без особого напряжения и неловких пауз. Обидно, что Ксюша не поддается на его провокации и издевки, но из-за этого он даже начинает немного ее уважать. — Арсений, ты экстра, — вздыхает она, качая головой, и Арсений воспринимает ее слова как комплимент. Но он вообще всё в свою сторону воспринимает как комплимент, потому что не на помойке себя нашел. Они сидят в Шоколаднице Афимолла, и Ксюша в этой обстановке одновременно органична и совершенно не к месту — ей бы больше подошел какой-нибудь бутик. Арсению, впрочем, тоже: он всерьез думает слиться и пойти по магазинам. — Зачем ты согласился на это, — она крутит запястьем, очерчивая то ли их столик, то ли кафе в общем, — если ты гей? Арсению вспоминается старый мем с Дейенерис, только вместо «пизьвойте мине сьязяться зя вяс, хаиси» там «зачим ти сяглясилься на ето, орсений». Ему становится смешно, но он держит равнодушное выражение: — С чего ты взяла? — Он никогда не отрицает факт своей гомосексуальности, но и никогда его не подтверждает. А зачем, если так он может окружить себя интригующей дымкой таинственности. Ксюша улыбается ему в ответ — Арсений закатывает глаза. — Почему ты вообще ищешь парня через знакомых? — не выдерживает он. — Сомневаюсь, что у тебя есть недостаток в поклонниках. — Его и нет, — пожимает та плечами. — Просто Ира уверена, что все свободные девушки вокруг хотят отбить ее парня. Вот и пытается всех пристроить. «Отлично, у Иры есть парень — значит, она не претендует на Антона», — думает Арсений, а в следующую секунду думает, какого черта он об этом думает. Не хватало еще начать тащиться по натуралу, как будто в его жизни и так мало драмы. С другой стороны, в его жизни действительно маловато драмы. Хотя в мировоззрении Арсения уровень драмы всегда считается пониженным, пока он не лежит на полу, утирая слезы бутылкой вина. — А Ира ведь раньше с Антоном встречалась? — спрашивает он как бы невзначай, но Ксюша вдруг заливисто смеется и тут же извиняется: — Прости. Я не над тобой, просто ты так беспалевно спросил… — Арсений на это выразительно морщится, но Ксюшу это не впечатляет — по крайней мере, об обратном ничто не говорит. — Да-да, они встречались, еще в школе начали. — И долго? — Теперь уже нет смысла скрывать, что ему это интересно. В конце концов, он просто любопытный человек по натуре, ничего такого. — До прошлого лета. — А почему расстались? — А почему обычно люди расстаются? — В ее глазах вроде бы мелькает печаль, но Арсений предпочитает ее не замечать. — Разные взгляды. — Есть большая разница между разными взглядами на рождение детей, например, или разными взглядами на то, в чью жопу можно пихать член, а в чью нет. — Арсений едва не морщится, вспоминая бывшего, но при незнакомых людях старается не показывать искренние эмоции. — Всё куда прозаичнее. Ира хотела идти дальше: чтобы Антон нашел нормальную работу, они съехались, через годик поженились — и вот это всё. А Антон избегает серьезных отношений и ответственности, ему нравится, когда всё просто. Но это Ира мне всё так объяснила, версию Антона я не знаю. Арсению тоже нравится, когда всё просто, но по какой-то причине его прошлые отношения были сложнее квантовой физики. Пожалуй, то немногое хорошее в них только физики и касалось. — А кем он работает сейчас? — Он бариста в Кофиксе. Теперь понятно, почему от Антона частенько пахнет кофе. Мало что на свете Арсений любит так же сильно, как кофе, так что это плюс. А вот то, что Антон не любит сложностей, а он сам одна сплошная сложность — минус.
Отношение автора к критике
Не приветствую критику, не стоит писать о недостатках моей работы.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.