100 дней: Хлеб

— Гарри, ты серьёзно? — Том выразительно поднимает левую бровь, подчёркивая недоумение на своём лице. Бровь изгибается красиво и естественно — и не подумаешь, что это движение долго репетировалось. Но Гарри знает правду, потому что наблюдал, как долгими летними вечерами его сосед по комнате тренировался перед зеркалом. Так что он не ведётся. Он слишком хорошо знает Тома Риддла, чтобы он мог его обмануть столь простыми манипуляциями. — Да, Том, — отвечает он с широкой улыбкой. — Абсолютно! — Но, Гарри… хлеб? — с лица Тома пропадает искусственное выражение и остаётся лишь искреннее раздражение. Это Гарри нравится намного больше, так что улыбка его становится ещё более широкой. Том недовольно закатывает глаза, а Гарри смеётся, наблюдая за таким Томом Риддлом. Кроме него никто не видит Тома таким — ни однокурсники, ни жители приюта, ни взрослые. Всем им Том демонстрирует лишь маски, отыгрывает роль. Только Гарри иногда может расшевелить его по-настоящему. И если у него получается, то, значит — день удался. — Не просто хлеб. Он с изюмом! — Гарри демонстрирует булку Тому, почти подсовывая под нос. Он забавно морщится и отодвигается, а Гарри снова смеётся, не в силах удержаться. Какой же Том забавный! — Не смешно. Мы уже не маленькие, — произносит Том серьёзно, но Гарри видит, что на самом деле он вовсе не недоволен происходящим. Ему нравится, но он в этом никогда не признается. "Упрямец", — думает Гарри с теплотой. — О, только не говори, что мы слишком взрослые для этого, — Гарри фыркает. — Или ты рассчитывал на коробку конфет, цветы и дорогую выпивку? Прости, но не сегодня, дорогуша. Том недовольно сжимает губы. Он ненавидит, когда Гарри называет его так. Гарри знает об этом и иногда пользуется — чтобы бесить, зная, что ему ничего не будет. Главное — не злоупотреблять. Он опускается рядом с Томом и приобнимает за плечи. Тот не отстраняется — как и всегда наедине, а в глазах словно бы зажигается огонь, взгляд будто смягчается и становится более напряжённым одновременно. Гарри не знает, как это описать даже в своих мыслях. Никогда не знал. Он привык угадывать настоящие эмоции Тома по мелочам, почти незаметным, но всё равно слишком теряется, когда он смотрит так. Он чувствует себя так, словно бы его ударили по голове, а потом заставили крутиться на месте. Теряет ориентацию во времени и пространстве и забывает следить за своим языком. — Я не говорил, что на что-то рассчитывал, — отвечает Том, смотря Гарри в глаза. Они сидят достаточно близко, и это смущает. На щеках Гарри появляется слабый румянец, и Том довольно усмехается. Только после этого он отводит взгляд. Тем не менее, Гарри не убирает руку и не отодвигается. Том терпеть не может прикосновения посторонних, но Гарри — не чужой. Они слишком давно играют в эту игру. И ни один не собирается проиграть. Рука Гарри переползает с плеча ниже, плавно ведёт по боку, ложась на талию Тома. Он чувствует, как тот вздрагивает, но продолжает молчать. Лицо его становится… сложным. Выражение не разобрать, но там точно нет протеста или пренебрежения, или неприязни. А значит — всё в порядке. — Знаешь, — начинает Гарри, удобно привалившись к боку друга, — прошло уже пять лет. Представляешь? И я вдруг вспомнил нашу первую встречу. Ту ночь. Тогда у тебя не было ничего, кроме несчастной засохшей булки. А я был таким голодным… Гарри вспоминает себя пять лет назад — испуганного, уставшего и совершенно не понимающего, что вообще произошло. И Тома — уже тогда слишком серьёзного. Куда более бледного и худого, чем сейчас — годы сытной кормёжки в Хогвартсе пошли на пользу им обоим. Вспоминает — и радуется, что сейчас всё совсем не так. Невольно он крепче сжимает руку. Сквозь мантию Гарри ощущает тепло кожи, и это… хорошо. — Ты вывалился из треснувшего зеркала в полночь, — Том вздыхает, тоже вспоминая. — Удивительно, что я не был готов принимать гостей, да? Том усмехается, но беззлобно, и это выглядит почти мило. "О боже, — думает Гарри, ловя себя на подобной мысли, — вот дерьмо-дерьмо-дерьмо". — Но ты всё равно поделился со мной, — отвечает он, мысленно паникуя. Кажется, пришла пора отступать. Но Гарри пока не уверен, как это сделать аккуратно и чтобы не выглядеть полным идиотом. — И ты решил поделиться со мной булкой с изюмом в мой день рожденья, отдав долг? Ничего получше придумать не смог, что ли? — Том улыбается той настоящей — ехидной, кривой — улыбкой, которая идёт от души. Сердце Гарри в груди вдруг ускоряется, а мысли почти заканчиваются. — Вот только не надо говорить, что ты не любишь сладкое, — бормочет он, медленно отодвигая руку, стараясь сделать всё незаметно. — Что, опять будешь отрицать? А потом опять перетаскаешь половину моей порции, как тогда… Мы уже говорили об этом, помнишь?.. Конечно, незаметным его манёвр не остается. Одной рукой Том перехватывает уползающую кисть Гарри. Его пальцы крепко удерживают ладонь Гарри в том самом месте, откуда он пытался её убрать. "Чёрт", — панически думает Гарри и собирается с духом, чтобы позорно капитулировать вслух. Но не успевает. Второй рукой Том обхватывает другую руку Гарри — ту, где он по прежнему удерживает ту самую булочку, почти забыв об этом. Пальцы Тома ложатся поверх другой руки, и это — почти слишком. А потом Том просто берёт и, наплевав на мысли Гарри, подносит их руки к своему рту и откусывает. Гарри остаётся лишь шокировано распахнуть глаза. Он не понимает, в какой момент всё стало так серьёзно, а обычное поддразнивание превратилось в… это. Они так близко, Гарри почти лежит на Томе, и он — ест у него из рук? "Что вообще происходит?" — думает Гарри с недоумением. Наверняка оно отражается и у него на лица. — Обычная булка, — произносит Том, повернув голову к Гарри. Их лица так близко, что он может разглядеть переходы цвета в глазах Тома и каждую ресничку вокруг глаз. — Ничего особенного. — Ты всё равно никогда не празднуешь, так что вряд ли разочарован, — Гарри говорит, не думая. Слова не фильтруются разумом, а сразу же соскакивают с языка. — Зато ты — да, — замечает Том мягко. От этого сердце Гарри начинает колотиться совсем уж ненормально. "Чёрт-чёрт-чёрт", — проносится в его пустой голове. — Хоть я и не помню день своего рождения, но надо же мне когда-то его отмечать. Почему бы и не сегодня? Отлично подходит, ведь тогда я… — Словно родился заново. Том почти шепчет, и это так… Слов у Гарри становится всё меньше, а в груди словно довольно ревёт чудовище, настигшее добычу. — Да, точно, — снова бормочет он, не в силах остановить поток слов. — Именно поэтому я и праздную, а ещё этот день совпадает с твоим днём рождения, и, хоть ты его и не любишь, это всё-таки праздник и… — Боже, Гарри, просто заткнись, — тихо произносит Том, тепло выдыхая возле уха, почти касаясь губами кожи. И Гарри замолкает, просто не в силах больше говорить, думать, делать хоть что-то. Медленно, очень медленно он поворачивает голову к Тому — сам не веря, что делает это. А потом случается поцелуй, и единственное, что Гарри может думать, — это несвязные восхищенные эпитеты. Когда он заканчивается — или уже не этот поцелуй, а следующий или один из следующих, — Гарри обнаруживает себя сидящим на коленях Тома, прижимаясь вплотную, с расстегнутой рубашкой. Впрочем, Том не намного лучше его самого. Он выглядит куда более живым, чем обычно, с этими непривычно растрёпанными волосами, распахнутым воротом и сверкающими глазами. Позже Том выглядит непривычно счастливым, но пытается скрыть это за ехидством. А Гарри смотрит на него и думает, что совершенно не так себе представлял этот вечер. Но вовсе не возражает, если подобное будет случаться чаще. Тем более, что на каникулах в Хогвартсе почти никого не осталось… — С днём рождения, Том, — наконец произносит Гарри то, что не успел сказать. — И тебя с днём появления, Гарри, — просто отвечает Том, и вот это действительно мило.