Нацизм, любовь и цианид

Апрель, 1943 год.

Тяжёлый запах никотина наполнял просторный кабинет, а когда за окном поднимался ветер, он, влетая в приоткрытую форточку, приносил с собой морозную прохладу. На дорогом кожаном кресле устроился бледный золотоволосый юноша, куря, как всегда, одну за другой бесчисленные папиросы. Тихое шипение тлеющей папиросы и гудящий ветер за окном, казалось, делали тишину ещё более гнетущей. Глухой шум остального штаба доносится сюда, как гудение далёкого органа. Спанч Боб Сквепенс лениво потянулся к стопке бумаг, лежавшим на его столе. Возможно, в силу внешности и возраста – 25-ти лет, по нему и не скажешь, но он имеет довольно высокий статус – заместитель фюрера. Голубоглазый блондин без интереса перелистывал бледными длинными пальцами документы один за другим, пока не наткнулся на бумаги по делу евреев. С коварным прищуром он изучал документы, после чего оставляя на них свою печать. Заместитель затормозил на одном из досье, которое почему-то его зацепило. Досье еврея, определяющее его в газовую камеру номер 4, концлагерь Бикини-Боттом. Удивлённо приподняв брови, Спанч боб смотрел на фотографию несчастного сквозь голубой дым, причудливыми кольцами поднимающийся от его пропитанной опиумом папиросы. Молодой человек на фотографии был необыкновенной красоты, юный Адонис, словно созданный из слоновой кости и розовых лепестков.. Несколько минут Сквепенс сидел неподвижно, с полуоткрытым ртом и странным блеском в глазах. Он смутно осознавал, что в нем просыпаются какие-то совсем новые мысли и чувства. Да, он чувствовал, что одна только фотография очередного еврея, попавшегося ему в очередных бумажках, затронули в нем какую-то тайную струну, которой до сих пор не касался никто, и сейчас она трепетала, вибрировала порывистыми толчками. Блондин нахмурился и отвёл от фотографии глаза. Ему безотчетно нравился человек на фотографии, аккуратное лицо маленького еврея, его напуганное выражение вызывало интерес, и что-то завораживающее было в тёмных глазах. Даже его крючковатый нос таил в себе странное очарование. «Судя по лицу, этот молодой еврей, чью красоту не могу не признать даже я, очарователен, значит, он никогда не думает, умные люди не бывают красивыми. Я в этом совершенно убеждён, неудивительно, что он оказался там. Безмозглое и прелестное божье создание, которое я хотел бы иметь перед собой.. Такой красивый мальчик, которого ждёт такая некрасивая смерть!» Сквепенс резко замотал головой, словно пытаясь вытрясти эти глупые мысли из своей головы. Ещё не хватало ему опускаться до жалости к евреям. Что есть влюблённость? Она начинается тем, что человек обманывает себя, а заканчивается тем, что он обманывает другого. Любовная верность, также, как последовательность и неизменность мыслей, –жалкое доказательство бессилия! –твердил у себя в голове заместитель фюрера, отчаянным и резким движением поставив печать на досье еврея, подписав ему смертный приговор. Потушив папиросу о граненую пепельницу, голубоглазый небрежно кинул стопку бумаг на стол и довольно раскинулся на кресле. Зачем курить сигары, когда есть папиросы? Ох, папиросы–это совершейнеший вид высшего наслаждения, тонкого и острого, но оставляющего нас неудовлетворенными. Чего ещё желать?.. В кабинет постучались. –Войдите–прокашлявшись, безэмоционально ответил блондин и глаза его приняли усталое выражение. –Вы просмотрели документы, что я занёс вам утром? Могу я их забрать?– рабочий штаба ухмылялся до ушей приторной, заискивающей улыбкой, жестикулируя пухлыми руками в перстнях. Голубоглазый наблюдал за ним с большим отвращением, чем всегда, испытывая чувства влюблённого, который пришёл за Мирандой, а наткнулся на Калибана. Вместо ответа Спанч Боб лишь бросил взгляд на стол, мол, вот, забирай, прищурив глаза от большой люстры, пылающей как георгин с огненными лепестками.