летняя встреча

сердце, загнанной птицей, трепыхалось в грудной клетке, отдавая покалыванием куда-то в глубь. тетради, листы, недописанное все норовило вырваться и рассыпаться прямо на широкий степной ковыль из ослабших, влажных рук. бежать на солнцепеке было так трудно, так непривычно и больно, но упрямство, засевшее внутри колючкой, не давало остановиться и заставляло переносить ноги через море высокой травы. щеки жгло огнем. плеск воды, коснувшийся слуха был таким долгожданным и приятным. оказавшись наконец у дерева большого с такой же большой теменью внизу, кондратий позволил себе накопившуюся слабость. все самое дорогое в руках, посыпалось наземь белыми островками, испачканными в чернилах. сам же он следом свалился без сил. проклятые слезы наконец брызнули из глаз, стекая вниз по разгоряченному лицу. так долго копившиеся в нем, отравлявшие, они будто делали лишь хуже и не освобождали. как же так? почему близкие люди бывают порой так жестоки? чем же он заслужил? он просто мечтает, разве порок это? не успел он из прытких рук матери своей вырвать потрепанную тетрадь с сочинениями и разлетелись труды клочками по деревянным полам избы. не позволил себе заплакать тогда, когда слова острые резали прямо по живому. не позволил. смотрел лишь как прахом идет то, что осталось на бумаге. схватил после спрятанные сочинения и убежал. то, что у него в голове порвать не выйдет. слова матушки о службе были такими ненужными ему, лишними, не для него они вовсе. он не хочет служить. он слаб, он часто болеет, какой из него служивый человек? как не поймет она того, что не лежит душа к оружию, но лежит к перу. чувствует он живым себя, слова на бумаге желтой выводя. чувства свои изливая тропами разными. воздух ему слаще кажется, когда занимается он этим. но получает после только пять розг и неодобрение злое. когда слезы закончились едкие и высохли на лице, а нервные хрипы стали вырываться реже, поднял кондратий лицо свое с травы зеленой и сел, оперевшись о жесткий ствол единственного свидетеля его слабости. листья шелестели сверху от малейшего ветра и составляли невероятный природный аккомпанемент воде речной. смотреть на реку впереди сквозь стекла очков в соленых каплях было больно и полетели очки прямиком к сочинениям и все расплылось вокруг. глаза горели и хотелось пить. по хорошему стоило подняться и умыться у реки в прохладной воде, но такая слабость одолела юношеское тело, что хотелось остаться в одном положении и просто дышать. лицо, посеченное прежде редкими колосками, щипало от слез. взгляд растуманенный остановился на листах исписанных. как жаль, что не взял он с собой перо и чернильницу! только бы матушка не выбросила их снова, как в прошлый раз. у него совсем не осталось денег скопленных. снова затряслась грудь в мелких, предательских рыданиях. руки принялись на ощупь собирать листочки злополучные и капли падали на бумагу, чернила размазывая. а может и не нужны никому стихи его? никто не читал ведь их прежде и никогда возможно не прочтет. может, права маменька? казалось, что поток слез не уймется никогда. — ты ведь так испортишь то, что там написано, право. голос чужой, донесшийся откуда-то издалека, как снег январский за шиворот свалился и мурашки пробежались по телу. отложив бумаги рядом, нащупал кондратий очки свои и надел быстро, оглядываясь. — я здесь. голос доносился с другого берега, а принадлежал какому-то парнишке. росту чуть выше кондратия, а возрасту такого же примерно. в рубахе белой, расстегнутой почти, и брюки на подтяжках, стоит на палку оперевшись. вихры каштановых волос растрепались и от поту влажными были у висков. солнце слепило в полдень нещадно и рука сама у глаз козырьком появилась. — ты что же плачешь? не дело плакать, коли горя нет никакого. принялся кондратий поспешно слезы утирать рукавами, чтобы видно ему было, что не плачет он более. и как разглядел? река широкая. или давно уже тут он и видел как истерика кондратия настигла? — а откуда тебе знать, есть ли горе у меня или нет? голос осипший хрипел, но повысив его, чтобы собеседнику слышно было, нормальный звук приобрел. мальчишка на том берегу, нахмурился, насколько кондратию было видно, и потер щеку задумчиво. — твоя правда,— донеслось.— что же приключилось? — а почему я должен говорить тебе? незнакомцу впервые увиденному. — меня сережей звать. трубецким. а тебя? — я… я кондратий рылеев. — ну вот видишь, теперь мы знакомцы,— и рукой помахал.— расскажешь? было что-то в голосе сережи располагающее, будто не обидеть он хочет, а помочь. рассказал кондратий ему, на берегу присев, чтобы слышно лучше было с его голосом тихим, что не поддерживает его мать в увлечении сердечном и пророчит будущее ей угодное. что слушать его не хочет и наказывает жестоко. сергей на том берегу, у прибрежного куста спрятавшийся от солнца агрессивного, слушал внимательно и хмурился сильно. будто думы его ужасные мучают. умолк кондратий после рассказа своего долгого и не смел взгляда поднять, смотрел как мальки в воде плещутся. кому нужны его детские, возможно, мечты и ссоры с матерью? сверстники его стороной обходили из-за пристрастия к книжкам и писательству, и этот тоже посмеется только. — грустно, когда родители тебя не понимают. не возьму в толк я, почему матушка не поддержит тебя. ведь увлечение твое дело хорошее и службе помешать не может. что же не договоритесь вы? — и слушать она не хочет о стихах моих. все сожжет говорит, если увидит еще раз меня с пером, не по учебе. выбросил вдруг, сережа палку из рук куда-то резко и склонил голову. ходил туда сюда по краю берега. опасно ведь, не свалился бы. как остановился вдруг и посмотрел прямо на кондратия. — а покажешь стихи? есть же у тебя с собой что-то? щеки кондратия румянцем залились от такого проявления интереса. — да как же я покажу. река он какая широкая и моста тут нет. — а ты к камушку привяжи какому-нибудь и кинь посильнее, я поймаю. подивился кондратий находчивости нового знакомого. вернулся к папке своей и бечевку вытащил. выбрал пару любимых своих, свернул аккуратно и привязал к камушку, что недалеко лежал. крепко-крепко перевязал. у берега остановился и на руку свою взглянул. а если не добросит? он ведь слабый совсем. сережа, будто услышав его мысли прикрикнул: — не боись! я поймаю если что. зрение у меня получше твоего будет. и засмеялся заливисто. размахнулся кондратий и кинул камушек. упал бы он в воду прямо у берега, если бы сережа не поймал в последний момент. — у меня! — и помахал рукой с камнем, улыбаясь счастливо. развязал узелок аккуратно и листочки развернул. забилось у кондратия сердце, пока он наблюдал как сережа стихи его читает. никому он еще их не показывал, страшно было. пальцы тонкие торопливо перебирали пуговицы на коричневом пиджачке летнем. долго молчал сережа, листы все местами меняя. смотрел и смотрел на них. поднял голову темную наконец и на кондратия посмотрел. руку вдруг к лицу поднял и спрятался в сгибе локтя. что же это? шмыгнул вдруг и слеза на щеке мелькнула. — душу ты будто мою вынул и в слова обличил. никогда прежде такого не читал я, честно слово. кудесник ты, кондратий рылеев. слезу утер и смотрел на кондратия неотрывно, будто поймал на чем-то, на деянии каком. всколыхнулось у кондратия все внутри и не знал он, что сказать даже. похвалы такой приятной не слышал он никогда. — спасибо. сережа улыбнулся только ярко. — покажи матери стихи. кто знает может изменит она мнение свое. — не знаю, право… — попробуй! нельзя, чтобы чудо такое пропадало. не против ли ты будешь, если эти стихи я себе оставлю? на денек только, я дома еще раз прочту. а завтра верну, обещаю! веселье какое-то внутри вспыхнуло у кондратия и защекотало все. — хорошо, возьми, коли хочется. — спасибо. давай здесь завтра в то самое время? — договорились. — не стой на солнце так долго, кондраш, опасно оно быть может. до встречи! помахал резво и, улыбнувшись напоследок, убежал. явь это или наваждение от удара солнечного? отчего же все реальное такое? кинул кондратий последний взор на реку бегущую и, забрав свои вещи, двинулся домой.

***

бежал снова кондратий, ноги поднимая высоко, волосы глаза закрывали, упал даже однажды, но поднявшись, бежал пуще прежнего. добравшись до места, запыхавшийся весь, увидел, что тот к кому он так торопился, уже на месте, сидит прямо на краю, ноги свесив. кондратия заметив, просветлел лицом и улыбнулся. — волки за тобой гнались что ли? здравствуй, кондраш! смешок сам вырвался и улыбка сползать не хотела. — и тебе привет, сереж! — ну, рассказывай, как дела? запищать кондратию хотелось как маленькому и заплакать в тоже время. начал рассказывать, почти крича, как вчера с матушкой поговорил спокойно и что дал прочесть стихи свои, ей посвященные в частности. что поняли они друг друга и решили спор свой давний. договорились, что поступит кондратий на службу как время придет, как 18 лет стукнет семнадцатилетнему на данный момент кондратию, что больше увлечению его матушка препятствовать не станет и поможет, ежели надо будет. рассказывал как на духу все и воздуха не хватало на слова. сидел сережа напротив довольный-довольный и ногами болтал только. — ну вот видишь, как все сложилось, — сказал, когда кондратий рассказ свой закончил.— рад за тебя очень я. — а я то как рад! спасибо тебе большое. если бы не ты! как бог видит, судьба тебя вчера привела сюда. — кто знает, может и судьба. достал из-за пазухи камушек вчерашний, вновь перевязанный бечевкой. — я принес вот, как обещал. переписал вчера себе в дневник, очень уж расставаться не хотелось. зарделся кондратий маками по щекам. — кидаю! и прилетел камушек теплый прямо кондратию в руки. развернув листки заметил записку внизу. «заставляют хотеть жить. не только тебя теперь, верно, кондратий». слова из стихов его чужим почерком выведенные так приятны были. поглядел на сережу, а тот только улыбается вновь широко. *** негласно договорились они встречаться у реки безымянной в одно время. месяц прибегали туда и сидели по берегам своим и говорилиговорилиговорили обо все на свете, всем делились чем хотелось. сережа рассказал, что приехал сюда на помощь к дяде на лето, а сам он из петербурга родом, что очень уж нравится ему здесь. солнце такое яркое и теплое и зелено кругом. что нравится ему дяде помогать во всем и что многому он учит его. кондратий делился, что приехали они сюда с мамой тоже из петербурга, из-за слабого здоровья кондратия. мама надеялась, что свежий воздух на пользу ему пойдет. говорил, что природа местная невероятная и сама под перо ложится. новые стихи всегда кондратий теперь только сереже показывал, а тот впечатлениями честно делился. месяц так пролетел летний, как бабочка капустница, крыльями хлопая. идет вновь кондратий на место их и жжет папка бок ему. стихотворение, что вчера вывел он, будто вырваться хочет. не обязательно было на бумагу его обличать, он его наизусть знает, в три часа ночи пробуди расскажет. потому что о сереже оно. чувства все вспыхнувшие внутри сами сложились в рифмы красивые и ничем не сотрешь уже. бумагу сжечь можно, а вот чувства человеческие ты не уничтожишь. добравшись до места, увидел кондратий сережу на том берегу. стоял он, а руками придерживал деревянный...плот? заметив кондратия, помахал в приветствии и улыбнулся. — ну, кондратий, умыслил я маленькое путешествие. смастерил le bateau*, так сказать. корабль его был досками толстыми веревками туго перетянутыми. и когда успел только? — тут ведь и течение есть, сереж, как же ты... — я все предусмотрел, вот что прихватил. и шест у него длинный оказался при себе. понял, кондратий, что отговаривать его смысла нет и смотрел все, с тревогой, как он пересекает реку потихоньку. медленно, но верно, добрался он наконец до берега противоположного. поднял плот свой на сушу и умывшись, довольный повернулся к кондратию. увидев наконец его вблизи, четко, а не размытый образ на другом берегу, кондратий затих. яркие черты лица сережи взгляд невольно приковывали. лицо будто солнцем поцелованное с веснушками на носу и под ресницами. а стоило ему улыбнуться, сам на солнышко походил. — ой, кондраш, ты рядом вот так еще милее чем на отдалении, правда. ну прямо чудо какое-то. приблизился и в объятиях крепких сжал. затрепетало все внутри, прямо как в романах дурацких, что маменька на ночь читает. теплый он весь от солнца был и пах сеном свежескошенным. волосы на ощупь были горячи и мягки как трава весенняя. — ну, покажешь свои шедевры новые? — спросил, отстранившись.— безумно соскучился я по стихам твоим. присели они у подножия дерева близко близко, места между ними не осталось, можно сказать. отдал кондратий папку, но как только оказалась она у сережи в руках, отобрать захотелось. что же он делает? а вдруг только он все чувствует это? не хочет он сережу терять. другом он ему стал дорогим таким. сережа понимал его как никто другой и поделиться с ним всем хочется, нужным кажется. но сделанного не воротишь, а сережа уже читает внимательно. холодеет все внутри и слышно только как кровь в ушах ухает. не смотрит на него, все течение реки гипнотизирует, все сильнее желание встать и убежать нарастает. — кондраш, я- поворачивает голову резко к нему кондратий и носом своим его касается. в нескольких ничтожных миллиметрах они оказываются и все мысли из головы улетучиваются, испаряются, как вода на солнце. смотрят они друг на друга неотрывно, отведешь глаза и умрешь тут же. запах солнца от сережи в ноздри забивается и жжется внутри. опускает сережа взгляд на губы кондратия и, выдохнув легонько, целует. касается аккуратно сначала, без напора, с просьбой некой, а когда кондратий вперед подается и руками в волосах его зарывается, целует глубже, слаще, губы на вкус пробуя. кондратию кажется, что все исчезло. река, дерево, земля под ногами и остался только он и сережа, который целует его так. так по-настоящему. воздух невечный, в легких заканчивается стремительно. сережа лицо кондратия в свои ладони берет и лбом своим к его прикасается. — я стихов писать не умею и настолько красиво это, как ты, не скажу. но, кондратий, чувства мои твоих не меньше. смысл ты как будто другой у меня украл и собой заменил. ни о чем больше думать не могу, на делах концентрироваться. дядя даже мой заметил, говорит, рассеянный я. я не рассеянный, я утонувший. в тебе, кондраш. голос его тихий льется, как ручей горный, прохладой обдавая. кондратий улыбается и целует сережу в уголок губ аккуратно. — счастливые мы, сереж, счастливые. пальцы сами собой с чужими сплетаются накрепко и отпускать не хочется больше.