Нас может не быть здесь завтра

Тяжело заставить себя не трястись, когда ты знаешь, что скоро произойдет нечто ужасное. Еще тяжелее перестать думать о том, что уже произошло. Венгрии приходится буквально заставлять себя делать шаги, пока он подходит к камере. Ему страшно думать о том, как будет выглядеть заключенный после всего произошедшего. Страшнее кажется лишь тяжелый осуждающий взгляд, который венгр буквально чувствует на себе, хотя не мог его пока видеть. Переживания захлестывают его, когда он вставляет ключ в замочную скважину. Даже ключ, и тот был украден. Все, что он делает сейчас, не принесет Венгрии ничего, кроме боли. Тем не менее, вздохнув, он проворачивает ключ и, услышав заветный щелчок, толкает дверь вперед. — Здравствуй, Венгрия, — слышится тихий голос из темноты камеры. — Прости, что так долго, — виновато бормочет венгр, запирая дверь и включая свет. Мигающая запыленная лампочка, свисающая на хилом проводе с потолка, осветила измученного заключенного. — Ничего страшного, — Польша практически шепчет, — я не ожидал тебя увидеть вовсе. Я думал ты- — Ушел? Подписал мирный договор с Союзом? — Венгрия подходит ближе и садится на пол рядом с койкой, так, чтобы его лицо было на одном уровне с лежащим собеседником, — Да, так и было. — Тогда почему ты здесь? — Рейх узнал об этом раньше, чем я успел уйти насовсем. — Господи, — поляк прикрывает глаза, — мне жаль. Что он сделает с тобой в качестве наказания? — Ничего хорошего, — венгр уходит от ответа, — но хватит обо мне. Я разберусь. Как ты? — Отвратительно, если быть честным, — Польша с трудом садится на кровати и приподнимает рубашку, оголяя многочисленные рубцы и ожоги, — вот. Он не церемонился со мной. Я проиграл. Он отворачивается, но венгр подмечает блеск влаги на глазах друга. Венгрия растерянно сидит, не зная, что и предпринять. Утешить его? Дать ему возможность справиться с обидой и горечью поражения? Подбодрить? Да как вообще можно подбодрить кого-то в такой ситуации? — То, что ты вообще смог поднять восстание уже вызывает восхищение, — тихо говорит венгр, осторожно взяв поляка за руку, — ты уже лучше меня. — Ты обещал мне, что уйдешь, — всхлипывает тихо Польша, переведя взгляд на друга, — ты обещал! — Я знаю, но- — Почему ты здесь? Почему ты пришел сюда? — перебивает он венгра, — Тебе вообще разрешили навещать меня? — Нет, — честно признается Венгрия, — я украл ключ у Рейха, только чтобы спуститься к тебе. Я не мог не сделать этого. Я думал о тебе постоянно, каждую минуту, каждую секунду. Я не мог выбросить тебя из головы, мне нужно было удостовериться, что ты жив. Я, — он на секунду замолкает, переводя дыхание, — чувствовал свою вину. Я должен был помочь тебе, но все, что я сделал, это отказался помогать ему! Польша медленно переводит недоуменный взгляд на товарища, однако не может вымолвить и слова. Венгр лишь улыбается и, встав, тут же садится на жесткую койку рядом с другом. Венгрия аккуратно берет руки поляка в свои, легко поглаживая их пальцами, стараясь успокоить его. Однако тот резко выдергивает ладони из нежного захвата и вскакивает на ноги. — Ты что? — тихо, но угрожающе спрашивает Польша. — О чем ты? — Он приказал тебе участвовать в подавлении восстания, но ты отказался? — Да, конечно, — венгр пожимает плечами, — я бы не смог навредить тебе, Польша. — Но ты навредил себе! — поляк впервые за весь разговор слегка повышает голос и это заставляет Венгрию чувствовать себя пристыженным, — Сначала ты отказался участвовать во вторжении в 39-м, за что я тебе благодарен, а сейчас это? И это после того, как ты буквально попытался предать его? Ты же понимаешь, что- — Что он накажет меня? — грустная ухмылка появляется на венгерском лице, — Да, я знаю. Но мне уже нечего терять. Я чувствую, скоро он сделает что-то. Но Советы уже близко. Мне нечего терять, — повторяет он, — кроме тебя. — Я того не стою. — Чего не стоишь? Моей свободы? Еще как стоишь. Я привык к боли, я могу перенести еще немного ради тебя. — Я не хочу этого, — Польша хмурится, но подходит ближе, — мне не нужны твои жертвы. — Было бы лучше, если бы он заставил меня стрелять в тебя на берегу Вислы? Вопрос Венгрии застает поляка врасплох. Да и что можно в таком случае ответить? Что хуже, когда твой близкий друг страдает ради тебя, или ты из-за него? Польша молча садится рядом и крепко сжимает руку венгра. Их многовековая дружба не должна быть запятнана этой болью. Они не виноваты в сложившейся ситуации. Один разделен, оккупирован, измучен, второй вынужден быть пособником монстра. А вынужден ли, пролетает в голове Венгрии шальная мысль, может если бы я старался лучше, я мог бы быть на стороне Союзников сейчас? — Нет, — шепчет поляк и устало кладет голову на плечо друга, — конечно нет. Но ведь иначе пострадаешь только ты. — Только я? — венгр не может сдержать смех, переходящий в кашель, — Ты буквально только-только очнулся после того, как Варшавское восстание было подавлено. Как бы я хотел, чтобы ты был в полном порядке и в безопасности. — Я тоже хотел бы этого, но только, если ты был бы со мною. Вдали от всего этого безумия. От Третьего Рейха и Советского Союза, от лагерей, от массовых убийств и насилия, голода и боли. Просто мы вдвоем, навсегда… Польша обвивает тело Венгрии руками, ласково прижимая к себе. Руки у поляка холодные и сухие, но от них исходит внутреннее тепло и нежность, которое они так стремятся передать друг другу. Не желая оставаться в долгу, венгр также обнимает Польшу. Тот, похоже устав, переходит в лежачее положение, утягивая друга за собой. Они остаются лежать друг напротив друга. Венгрия пристально рассматривает избитое и исхудавшее лицо товарища, все порезы, синяки, ссадины и маленькие царапинки. Поддавшись какому-то секундному порыву, он дотрагивается до синяка на виске Польши, из-за чего тот морщится. — Больно? Прости. — Ничего, — поляк улыбается, — это ничего. — Я слышал Союз был близко, — неожиданно вспоминает венгр про события недельной давности, — почему он не помог тебе? Он же- — Он ненавидит меня также сильно, как и Рейх, — улыбка исчезает, сменяясь хмурой скорбью, — я уверен он был рад просто стоять там и издали наблюдать за тем, что творили немцы в Варшаве, — он глубоко вздыхает, — конечно он придет «освобождать» меня позже. Но это потом. А пока я здесь. Польша прикрывает глаза и его лицо принимает выражение спокойного смирения. Венгрия не может оторваться от разглядывания всех черт и деталей. Длинные и густые ресницы, рассеченная бровь, слегка приоткрытый рот. Неожиданно для венгра, поляк резко открывает глаза, пристально уставившись на друга, от чего тот слегка краснеет. И вроде бы, что такого? Но было во всей этой ситуации что-то запретное. Невыполненные приказы, украденный ключ, ночная вылазка, лукавство. И эти долгие взгляды и нежные объятия. — Знаешь, Польша, — начинает Венгрия. — Мм? — лишь тихое мычание в ответ. — Нас может и не быть здесь завтра. — Что ты имеешь в виду? — Мы не можем знать, чем обернется война. Кому мы достанемся, дадут ли нам возможность существовать дальше. Ты знаешь как это бывает, — венгр отводит взгляд на секунду, но тут же вновь переводит его на поляка, — я не могу перестать думать о том, что могу потерять тебя в любой момент. Ничего не ответив, Польша слегка приподнимается на локте и наклоняется к лицу Венгрии, нависнув всего в паре сантиметров от друга. На секунду он мешкает, раздумывая, что делать дальше, и венгр берет инициативу на себя, слегка надавив на затылок поляка, заставляя того прижаться губами к чужому рту. Лишь мгновение они удерживают поцелуй, быстро оборвав его, услышав какой-то шум снаружи. К счастью, неизвестный не додумывается проверить камеру Польши, поэтому они облегченно выдыхают. — Не думай об этом, — нежно шепчет поляк другу, хоть и было сложно сказать, могли ли они продолжать зваться друзьями. Не были ли они все же чем-то бóльшим и более близким? — сейчас я с тобой. Это служит сигналом, призывом к действию для Венгрии. Нежно столкнув поляка на спину, венгр уже сам целует друга, любимого, милого, кем бы он для него не был. Важно было, что это был Польша. Венгрия слегка углубляет поцелуй, но не решается на большее, все еще скованный стыдом и страхом. Однако поляк, похоже полностью отдавшись безрассудности, которая так свойственна людям перед лицом смертельной опасности, слегка проводит языком по влажным губам венгра. Тот заливается краской, но подмечает нарастающее чувство страсти. Ему не хотелось окружить Польшу лишь нежностью и лаской, хотелось дать ему нечто большее. Предложить ему всю свою любовь, отдать всего себя, поделиться теми крохами тепла, что удалось сохранить в это тяжелое время. Но Венгрия все еще не убежден, согласен ли на это поляк. — Ты, — слова собирались в предложения весьма неохотно, — ты уверен? — Да, — шепчет в ответ Польша, обвив руками шею любовника, — продолжай. — Ты ранен, — глаза венгра лихорадочно мечутся, разглядывая тело поляка, — я не хочу навредить тебе. — Не обращай на это внимание. Я дам тебе знать, если что-то пойдет не так. Получив долгожданное разрешение на действия, Венгрия запускает руки под серую рубашку поляка, задирая ее. Он аккуратно проводит своими длинными пальцами по выступающим ребрам Польши, стараясь не задеть темные кровоподтеки. Тот тоже не теряет времени даром, расстегивая пояс на форме венгра и постепенно переходя к пуговицам. Одна, вторая, ловкие пальцы поляка быстро расправляются с ними. Они на мгновение отпускают друг друга, избавляясь от верхней одежды. Венгрия однако еще остается в рубашке, в то время как Польшу начинает слегка потряхивать от холода, а на коже его рук выступают мурашки. — Холодно? — Да. — Подожди, я согрею тебя. Быстро стянув с себя рубашку, венгр крепко прижимает к себе любовника, исследуя руками его тело, каждый позвонок, каждую косточку, каждый рубец и синяк. Всю ту боль, что он перенес, Венгрия готов сполна заплатить своей любовью и нежностью. Он снова целует Польшу, на этот раз коротко, оставляя лишь легкие влажные следы на губах, щеках, шее, ключицах. Чувствовать нарастающий жар, исходящий от них, восхитительно, а податливое тело под губами и руками венгра словно многократно усиливает это тепло. Согревшись, поляк и сам начинает распускать руки, ласково поглаживая спину Венгрии, слегка задерживаясь на шрамах. Каждое мягкое прикосновение к следам многовекового рабства и насилия ощущается словно электрический разряд. Забывшись, венгр подмечает, что переходит со своими поцелуями все ниже и ниже. Он останавливается, замешкавшись и слегка отпрянув. — Все хорошо? — раскрасневшийся поляк опускает руки на талию любовника. — Да, просто, — Венгрия прикусывает губу, — я все еще боюсь сделать тебе больно. — Это неизбежно, — Польша нежно улыбается, — но не думай об этом. С этими словами он сам начинает действовать, опустив руки на бедра венгра. Остановившись на поясе штанов, поляк медленно расстегивает его и запускает руку под плотную ткань. Венгрии ничего не остается, кроме как издать приглушенный стон. К его стыду, в штанах ему было тесновато уже несколько минут. Польша, очевидно подметивший этот факт, награждает любовника ехидной улыбкой. Их взгляды пересекаются, когда поляк слегка сжимает член венгра, который откидывает голову назад от переполняющих его ощущений, громко и часто дыша. Польша, второй рукой прижав к себе любимого, мягко целует его, словно пробуя на вкус. — У нас не так много времени, Венгрия, — тихо шепчет поляк прямо в ухо, отчего у венгра появляются мурашки на коже, несмотря на то, что ему было отнюдь не холодно. Он прав, проносится в голове Венгрии мысль, либо сейчас, либо возможно никогда. Собрав всю волю в кулак, он слегка приподнимает таз, чтобы стянуть штаны пониже. Снимать их совсем означает необходимость разуваться, а на это не хватает ни времени, ни желания. Польша, отняв руки, тоже стаскивает с себя остатки одежды, сразу вместе с нижним бельем, оставаясь полностью нагим. Беззащитным, честным, не скрывающим свои недостатки и не приукрашивающим свои достоинства. Просто Польша, во всей своей простоте и будто свободнее, чем когда-либо. Его пенис тоже уже налился кровью и топорщится, призывая Венгрию к дальнейшим действиям. — Будет больно, — в который раз повторяет он, облизав пальцы, в надежде смягчить болезненное трение хотя бы слюной. — Давай уже, Бога ради, — нетерпеливо выдыхает поляк, пытаясь поудобнее устроиться на скрипучей койке. Не желая спорить, венгр осторожно вводит указательный палец в анус любовника, одновременно массируя его член, чтобы хоть как-то уменьшить дискомфорт. Польша тихо шипит и глухо стонет, крепко сжав грязное покрывало в кулак. Удостоверившись, что это не приносит поляку слишком неприятные ощущения, Венгрия добавляет средний палец, слегка растягивая сфинктер. Другой же рукой он уже обхватывает пенис поляка, начиная методично водить вверх-вниз рукой по стволу. Тот шумно выдыхает, но тут же закусывает губу. Нельзя быть слишком громкими, иначе… Венгрия отбрасывает свои опасения, вновь сосредоточившись на партнере. Лицо Польши, покрытое блестящими капельками пота, полуприкрытые глаза, слегка высунутый язык и тяжелое дыхание, словно у собаки, которая отдыхает во время жаркого дня. Все это завораживает, заставляет разглядывать поляка вечность. — Ты готов? — Да, — тихий томный шепот, со столь вульгарной интонацией, что венгр на мгновение застывает в смятении. Но лишь на мгновение. Вынув пальцы из поляка, Венгрия приставляет собственный член к анальному отверстию любовника, предварительно обильно смазав его слюной. Польша внимательно наблюдает сначала за тем, как венгр засовывает себе пальцы в рот, а затем как он растирает слюну по своему пенису. От этого нехитрого движения на головке уже формируется капелька предэякулята. Не имея возможности больше терпеть, Венгрия медленно начинает проникать в анус поляка. Дойдя до половины длины он останавливается, давая партнеру привыкнуть к ощущениям. Переведя рассредоточенный взгляд на Польшу, венгр замечает, что тот одной рукой хватается за покрывало, сжимая его до побелевших костяшек пальцев, а второй трогает себя. По его лицу очевидно, что ему больно, но он компенсирует дискомфорт самоублажением. — Прости, — шепчет Венгрия, нежно дотрагиваясь до лица любовника, — я постараюсь быть помягче. — Все хорошо, это пройдет. Продолжай, умоляю. Игнорировать мольбу Польши венгр не мог, продолжив двигаться дальше. Ощущение узкой плоти прямой кишки, плотно обжимающей член Венгрии, трудно описать. Ему приходится остановиться лишь потому, что сложно справиться с переполняющими его чувствами. Тем временем поляк подается ему навстречу, глубже насаживаясь на пенис любовника. Тут же следует излишне громкий стон, судя по всему Польше удалось задеть предстательную железу. Испугавшись, венгр инстинктивно прижимает ладонь ко рту любимого, стараясь слегка приглушить его. Однако поляк и не сопротивляется, позволяя вжимать себя в неистово скрипящий матрас. С каждым толчком Венгрия позволяет себе все больше. Схватить за запястья, сжать их посильнее, быть чуть напористее, чуть быстрее, прижимаясь к горячему и вспотевшему телу Польши как можно ближе, словно пытаясь слиться с ним воедино. Они и были сейчас одним целым, переплетенные между собой, соединив свои тела, вдыхая один воздух на двоих. Забывшись, венгр наваливается на партнера с такой силой, что тот глухо охает. Не стоило забывать про его ранения, однако судя по всему, поляка боль лишь подстегивает, отчего он становится еще активнее, ускоряя ритмичные движения тазом, постепенно приближаясь к пику. Дыхание Польши учащается, переходя в короткие и тихие вздохи, он на грани. Впрочем, как и Венгрия. И все же венгр срывается первым, в последний момент извлекая член из ануса партнера. По его телу пробегает волна наслаждения, заставляющая содрогнуться, когда он наконец изливает семя на свою ладонь, стараясь не оставить следов на одеждах или койке. Одинокие капли попадают на тело поляка, который тоже, вскоре достигнув оргазма, извергается на собственный живот. Венгрия валится на спину от физической усталости и эмоционального истощения. В глазах у него двоится, сфокусировать взгляд тяжело как никогда. Он практически бездумно достает носовой платок из кармана штанов, вытирая ладонь. Хочется предложить Польше чистый кусок ткани, но такой роскоши они себе позволить не могут. Венгрия отворачивается от любовника, пока они приводят себя в порядок. Несмотря на то, что они уже перешли все границы, будучи близкими на столь интимном уровне, хочется оставить хоть малую иллюзию дистанции между ними. Молча одевшись, медленно застегивая каждую пуговицу на рубашке, а потом и на кителе, венгр старается дать Польше как можно больше времени. Однако, судя по всему, он слегка перебарщивает, так как поляк ласково обнимает его со спины, прижимаясь к любимому и вдыхая запах все еще разгоряченного тела. — Спасибо, — говорит Польша приглушенным полушепотом, — я рад, что ты навестил меня. — Я постараюсь вернуться, — шепчет в ответ Венгрия, а на глаза наворачиваются жгучие слезы от осознания, что это ложь. — Не стоит. Опасаясь, что неправильно расслышал, венгр резко поворачивает голову, в упор уставившись на поляка. Тот быстро отводит взгляд, уставившись на грязную серую стену камеры. — Не стоит? — упавшим голосом повторяет Венгрия. — Да. Не компрометируй свое положение среди других стран Оси еще больше. Пожалуйста, уходи и не возвращайся до конца войны. Я не могу потерять тебя. — Но, — начинает было протестовать венгр, однако Польша лишь прикладывает палец к его губам и качает головой. — Уходи. Словно в трансе Венгрия поднимается, застегивает пояс, и бросив последний долгий взгляд на поляка, подходит к двери. Прежде, чем открыть ее, он решает все же обернуться еще раз. Взглянуть на Польшу еще раз, запомнить каждую деталь его лица и тела, его взгляд и позу, его эмоции и голос. Потому что никогда нельзя сказать наперед, смогут ли они увидеться вновь в ближайшее время. Или вообще. — Я люблю тебя, Польша, — венгр широко улыбается, — до свидания. — До свидания, — вторит ему поляк, — я тоже люблю тебя. Глубоко вздохнув, Венгрия отпирает замок и выходит из камеры. Он сосредоточенно смотрит на ключ, когда проворачивает его, отрезая Польшу от свободы. Поэтому, стоит ему развернуться, высокая фигура Третьего Рейха, нависающая над ним, оказывается для венгра неприятным сюрпризом. Он ожидает, что сейчас последует громкая ругань и заранее сжимается. Однако, не говоря ни слова, Рейх с нечеловеческой силой толкает Венгрию к стене и сжимает пальцами шею, перекрывая доступ к кислороду и больно прижимая к холодной твердой поверхности. — Мне кажется у тебя есть что-то, что принадлежит мне, — шипит немец, второй рукой болезненно выворачивая запястье венгра, заставляя того выронить ключ. Металлический звон упавшего предмета кажется невыносимо громким, — как это понимать, Венгрия? Молчание. Оправдываться не имело смысла, что бы он не сказал сейчас, будет обращено против него. Дышать становиться труднее и венгр непроизвольно хрипит, что однако злит Рейха больше. — Я не могу поверить. Одно предательство за другим. И это ты клялся мне в верности всего пять лет назад? Правильно говорил Австрия, вам, венграм доверия нет. Положишь тебе в рот палец, руку откусишь, — с этими словами немец отнимает руку от шеи подчиненного, но тут же впечатывает его виском в стену. Удар оглушает Венгрию, он, обмякнув остается на ногах лишь из-за железной хватки Третьего Рейха. — И это после всего того, что я сделал для тебя. Для вас всех. Неблагодарные свиньи, — немец начинает кричать, — и что в ответ? Предательство, мятежи, неповиновение! И это когда мы проигрываем войну! Рейх заламывает руки венгра за спину, заставляя того выгнуться от боли и неудобной позиции. Немец начинает тащить его по коридору, выкручивая запястья и хватая за шею, если Венгрия спотыкался или замедлял шаг. — Я требую безусловного подчинения сейчас, Ungarn, — от этого тона в сочетании с немецким венгра передергивает. Все это болезненно напоминало о наказаниях Австрии, только вот Третий Рейх был в разы кровожаднее и изобретательнее, — не думай, что сможешь выпутаться из этого без последствий. Мне надоели твои уловки и ужимки. Ты будешь полностью под моим контролем. Никаких больше исключений для тебя я делать не буду. Я устал от того, что мое доверие раз за разом предают. Тебе это ясно? Венгрия молчит, крепко сжимая зубы. Ему нечего ответить Рейху, он ожидал такой реакции. Вот только не так скоро. Господи, лишь бы Польше не досталось из-за этого тоже. — Я задал вопрос, — гаркает немец прямо в ухо, — тебе все ясно? — Да, — выдыхает венгр, закрывая глаза. Ему действительно все было ясно.