Пламя и тьма

Он ждал. Каждая минута, каждый час приближал его к тому моменту, когда огонь будет медленно растекаться по венам. Но вот наступил долгожданный день. День, когда такие как он имели больше власти, силы, чем в иные дни. И каким бы желанным не был этот миг, Юлиан оказался совсем не готов к тому чувству, что горело внутри. Над дверью громко зазвенел колокольчик, оповещая его о том, что пришел очередной покупатель. В уютный книжный магазин неторопливо вошла девушка, с любопытством ребенка озиравшаяся по сторонам. Юлиан постарался изобразить некое подобие приветственной улыбки, но выходило у него плохо. Ему повезло, что ей не было никакого дела до продавца с лихорадочным румянцем на щеках и затуманенным взором. В теле поднималась волна жара, огонь словно сжигал изнутри, но внешне парень оставался спокоен. Он знал, что она видела. Простой книжный магазин с тысячами мелочей, расставленных повсюду. Некоторые из них были обычным декором, которым не брезговали и они, но другие вещицы были наделены силой, которая для обычных людей могла ощущаться как тепло, как холод, как желание. Множество книг — пестрых и одноцветных, с яркими обложками и без, для любого возраста и пола — украшали высокие полки. В воздухе витал тот самый запах пыли, новых обложек, но Юлиан чувствовал еще один — свежий, какой бывает в летнюю пору после дождя. Сейчас девушка — милый белокурый ангел в васильковом платье — оказалась во власти невидимых чар. Волей случая она попала в этот маленький магазин на одной из самых множества улочек города, которую не всегда заметишь сразу. Его сила заставляла ее с интересом изучать темные фолианты, которые совсем не походили на те милые любовные романы, что она собиралась найти. Юлиан вздрогнул от накатившей волны жара, но девушка будто не замечала состояние продавца, ведомая тем же, что сейчас пожирало парня изнутри. В обычные дни Юлиана забавляло, как под действием не самых сложных заклинаний люди брали совсем не то, ради чего пришли, но то, чего втайне желали, что прятали ото всех. Раскрыть секреты перед очаровательным продавцом? Не сложнее, чем перед самим собой. Юлиан добавил совсем чуть-чуть мощи своим заклинаниям. Все сейчас было напитано силой, сегодня никто не будет жалеть, вкладывая в чары столько, сколько пожелает. В другое время он бы поостерегся так легко заставлять людей раскрывать свои желания, но сейчас все чуть ли не искрило от силы, так что заметить что-то будет сложнее. Тем более, что его собственные чары мало чем отличались от той чистой, незамутненной энергии, что оплетала все вокруг. Юлиан вздрогнул, когда рядом раздался звонок телефона, вырвавший его из задумчивости. Руки почему-то тряслись, но он только вздохнул громче обычного. Девушка в васильковом платье даже не заметила ни капель пота, стекавших по виску, ни губ, сжатых сильнее обычного. Даже вечно яркая улыбка выходила вымученной, неестественной. — Привет, — голос его не подвёл, в отличии от остального тела, сдававшегося перед чем-то большим. Так всегда было в первые дни у молодых, более опытные к этому были готовы заранее, выбирая те вещи и желания, что возможно было сотворить только сейчас. — Привет, Юлиан, ты тоже чувствуешь, да? Это что-то невероятное, ты не поверишь, что у меня получилось, — голосок Эсси был звонким, радостным и таким счастливым, что Юлиан невольно улыбнулся. Девушка в трубке что-то продолжала говорить, но он думал только о том, что сегодня произойдет. Когда придет этот день обычно никто сказать не мог. Просто в какой-то момент силы становилось больше, она начинала медленно сводить с ума. Чтобы хоть как-то спасти себя, выплеснуть ту огненную бурю, кипевшую внутри, выкручивавшую кости, отравлявшую разум, устраивали шабаш. Время их силы, их власти. Время, когда людям, бессильным и смертным, путь в старый лес закрыт. И люди боялись. Поэтому никто не потревожит их сегодня, когда у многих будет возможность испытать себя. Покупательница положила перед ним небольшую книгу. «Сотня способов убийства» гласила надпись, сделанная на кожаном переплете красной вязью. Голос в трубке все также продолжал что-то вещать об открывшихся возможностях, но только сейчас Юлиан осознал, что совсем потерял нить разговора. — Прости, Эс, я перезвоню позже, — скороговоркой в трубку, чтобы затем вежливо улыбнуться и пробить товар. Милое создание тонкими пальчиками ухватило запакованную книгу, шустро выбегая прочь из пропитанного силой и книгами помещения. Она даже не стала слушать ничего из обычных фраз при покупке, не забрала сдачу, так ей не терпелось начать чтение. Юлиан усмехнулся, проводив взглядом ее исчезнувшее в проеме платье. Только колокольчики звякнули ей на прощание. День проходил также, как и любой другой. Люди приходили, выбирали что-то, а затем убегали прочь, будто забывали обо всем на свете. На него никто не обращал внимания. Ни закушенные губы, ни подернутый поволокой взгляд, ни покрытый испариной лоб не бросались людям в глаза. Покупатели привычно суетились, пока он побледневшими от крепкой хватки пальцами держался за столик и мило улыбался всем и каждому. Эсси он так и не перезвонил, хотя надо бы. Он ведь хороший друг, который пропустил половину из того, что она сказала. Кажется, девушка пыталась донести до него что-то о том, что неплохо было бы сделать парочку амулетов, но она не могла выбрать на чем их делать. И какие тоже выбрать не могла. Обычно никто не отдавал себя какой-то из сторон полностью, всем было удобно обращаться то к свету, то к тьме, потому что это было проще, сил тратилось меньше. Амулеты тоже делали примерно также. А если и были глупцы, выбиравшие только один путь, то они либо сами долго не могли протянуть, либо их доставал Совет. Сегодня многие будут обращаться совсем не к свету, чтобы получить желаемое. Юлиан думал об этом весь день, пробивая очередную покупку, проверяя новую партию книг, закрывая магазин на ключ, который затем нужно будет отдать сменщику. Тот вечно терял свой. К вечеру жар усилился, но стал настолько привычным, что Юлиан перестал замечать, как дрожали руки, когда он открывал дверь, как раздражал оголённые нервы запах дыма, доносившийся из открытого окна, забытого закрыть утром. Он наспех схватил какие-то вещи, повалил светильник, пролил воду на пол, почти поскользнувшись спустя пару минут, закрыл старый платяной шкаф, уронил ещё что-то по мелочи в попытках собраться, но в итоге просто уселся на пол и бездумно смотрел в одну точку. За окном медленно загорался закат, небо окрашивалось в алый. Словно пятна крови на посветлевшем небе были прощальные лучи. Нужно было идти. До нужного места он добрался за полчаса. Машин почти не было, только две или три, которые мчались в том же направлении, что и он. Редкие прохожие бросали на проезжающих незаинтересованные взгляды, чтобы, когда те скроются за поворотом, забыть даже о такой мелочи. Юлиан остановил машину возле небольшого дерева у обочины, откуда к лесу вела узкая протоптанная тропа. Прохладный воздух ни капли не помогал справиться с накатившим жаром. Солнце, окрасив небо в алый, скрылось за высокими темными деревьями. Парень уставшим взглядом посмотрел на раскинувшийся перед ним лес, в котором тьма уже вступила в свои права, опутывая все вокруг. Он медленно, не разбирая дороги, брел по вилявшей то вправо, то влево лесной тропинке, уводившей все глубже в чащу, с каждым шагом отбрасывая ставшие ненужными вещи. Одежда мешала дышать, чувствовать, жить вместе со всеми. Ему казалось, что он слышит звуки музыки, заливистый смех и счастливые визги тех, кто уже добрался до поляны в самом сердце леса. Чудилось, что он уже видит отблески яркого пламени, вокруг которого устроили пляски молодые ведьмы. Но первым, что парень увидел, оказавшись на залитой светом костра поляне, была рука, протягивающая ему кубок с вином. Юлиан не думал, сразу принял чужой дар, делая несколько глотков. Все внутри будто разгоралось сильнее с каждым глотком пряного, душисто-сладкого напитка. Кубок опустел, а на языке осталась только горьковатая сладость, перебиваемая едким запахом костра. В голове зашумело, сердце застучало в груди пойманной птицей. Все вдруг стало не важным — имя, люди, магазин, желания. Осталась только сила и дым над золотистой в дрожащем пламени костра травой. Он был со всеми и все были с ним. Кто-то схватил его за руку и увлек за собой, но вспомнить имени того, кто крепко держал его за руку и тащил в круг танцующих, он не мог. Как и никто другой не смог бы вспомнить имени того, кто перед ним. Можно было запомнить яркие всполохи пламени на коже, красные от вина губы, на вкус кислые и пресные, горячие руки, обвившие за талию и тянущие к липкому от пота телу. Вспомнить лицо сложнее, чем тихий шепот над ухом, зовущий кого-то, просящий что-то у того, кого обычно старались не звать. В какой-то момент Юлиан понял, что вокруг уже бродят фавны, а мелкие бесята, вызванные кем-то для потехи, шныряли между ног с полными кубками вина, что скорее походило на кровь. На голове Юлиана девушка с длинными рыжими волосами, совсем не прикрывавшими упругую девичью грудь, устроила венок из каких-то черных цветов. Он силился вспомнить название, но ещё один протянутый ему бокал усилил рвущийся наружу жар, окончательно забирая во власть яркого пламени. Каждый отблеск света манил, завлекал, предлагал сдаться и поддаться искушению. Обнаженная кожа горела, ветерок игрался темными прядями, разметав их. Они танцевали. Все те, кто слышал этот зов, все те, кто, как и он, был опьянен силой. Вокруг был только жар. Фавны развлекали всех, танцуя на голове и пытались петь, девушки хохотали, а он сгорал вместе с кинутыми в костер засохшими цветами. Хоровод, крики, тихий шепот с горящих губ. Все слилось в единое существо, двигающееся вместе с языками пламени. Жар, крики, смех, пламя, танцы в кругу, теплые ладони, прохладный ветер, пряный запах костра, карие, голубые, зелёные глаза — всё одно, все одни. Он слышал слова, что шептали кровавые губы мужчины рядом с ним, когда обжигающе холодная сталь полоснула по ладони. Несколько капель крови упали на траву, скатываясь по тонким стебелькам на чёрную землю. Не будь он так опьянен, Юлиан бы закричал, заставил бы замолчать, прекратить, потому что если мужчине с мутным холодным взглядом удастся то, о чем он молил, никто из них не уйдет с этой поляны. Этот шепот отрезвил многих. Все начали переглядываться, шум на мгновение стих, но резкий порыв ветра поднял яркие языки пламени высоко к небу. Все как заворожённые смотрели на золотистые искры, снова возвращаясь к той неге, что была совсем недавно. Горящие золотом глаза он заметил сразу. Этот взгляд, обжигавший словно адское пламя, был насмешливым и влекущим. Противиться — нельзя, сдаться — страшно. Но Юлиан пошел, никем незамеченный, прошел вглубь чащи, с каждым шагом уходя все дальше от шума, криков и жарких языков пламени. Он уже не видел, как на секунду в голубых глазах миловидной девушки с золотистыми волосами отразился отблеск понимания и грусти, который тут же исчез вместе с поднявшимся ввысь языком пламени. — Иди сюда, — манящий шепот и сильные руки, утягивающие прочь от звуков, криков и ставшего адским пламени. Он не противился, шел вперед, как мотылек летит к свету. Ему хотелось вернуться, хотелось туда, в шум и жар, но беловолосый мужчина крепко держал за руку. В чужих объятиях хорошо, жар словно отступил с каждым невесомым прикосновением. Глаза, привыкшие к яркому свету, скоро привыкли и к полутьме. Он смог различить внимательный взгляд, не ледяной и не обжигающий, но манящий, длинные серебристые пряди, ниспадающие на широкие плечи. — Боишься? — горячий шепот на ухо, пока прохладные ладони плавно скользят по горящей обнаженной коже. Один жар отступает, заменяясь другим, томным и сладким. Отголосок призрачного страха разбился вдребезги, стоило чужим губам оставить всего один поцелуй на приоткрытых губах. И уже не важен стал прощальный шум, огонь и крики, перераставшие в вой. Остались только жар и желание. Его тянут куда-то, утягивают за собой на расстеленный для него плащ, черный, как сама ночь. Прохлада окутывала тело, но разум все ещё горел. Чужие губы обжигали холодом, ласкали, заставляли жалобно просить ещё и ещё. Пальцы цеплялись за широкую спину, но его громкий шумный вздох потонул в жадном поцелуе. Ему оставалось только выгибаться на каждое прикосновение, шептать что-то, обещать все, что угодно, лишь бы не переставали касаться так ласково, желанно, бережно. Хотелось чувствовать в себе, дарить столько же и отдаваться также яростно, пылко, сгорать как те цветы в пламени костра. — Будешь теперь моим? — Да, — на все да. И на сильные толчки, и на губы, оставлявшие яркие следы на покрытой испариной молочной коже. Дышать было трудно, дыхание — одно на двоих. Он не кричал, все его крики тонули в жадных поцелуях, только теснее, ближе прижимался к сильному телу. Удовольствие тоже было обжигающим, густым, до чернильных пятен перед глазами сильным. Сколько длились сладостные минуты он не знал и знать не хотел, просто наслаждаясь каждым мгновением, отдав все и забрав не меньше. Жар отступал постепенно. Ветер вдруг стал пронизывающим и холодным, та сила, что пьянила, постепенно рассеивалась, оставляя в голове лёгкий шум. Теперь Юлиан в полной мере мог ощутить чужую давящую силу, которая под его пальцами была почти послушной, доверчиво льнула к теплым пальцам. — Уйдешь? — Юлиан отогрелся в теплых объятиях, наслаждаясь мягкими поцелуями в шею. — Ты пойдешь со мной. Как обещал когда-то. Возразить Юлиану было нечего, да и все возможные протесты забылись, когда его снова утянули в жадный поцелуй. На утро останутся на пепелище только угли и тонкая струйка дыма над высокой чащей. Каждый пришедший получит то, чего желал, отдавая душу. Беловолосая ведьма с немым вопросом в голубых глазах, пошатываясь, будет бродить между спящих тел, но знакомого лица и копны каштановых волос так и не увидит. В голове промелькнет образ голубых глаз, зачарованно смотрящих во тьму, где золотистыми всполохами светился внимательный взгляд. Но как промелькнут, так и исчезнут расплывчатые силуэты, навсегда забирая с собой воспоминания о той ночи. Тот, кто призвал его, беззвучно будет шептать что-то помертвевшими бесцветными губами. Плату нужно отдавать самому и совсем не тем, что уже принадлежало ему. Где-то далеко бледный юноша будет жадно хватать губами воздух, наслаждаясь жадными поцелуями. Но то будет после восхода солнца, когда тьма отступит, забрав свое.