***
Женщина — и что ж с того? Может, это имеет значение для презренных наземников и клеймёных воров, но не для трона Орзаммара. И не для её высочества Середы Эдукан, любимой дочери короля Эндрина, благословенной самим Камнем. Разве не крепка её рука в доброй битве, разве не ловят воины одно лишь мимолётное движение её брови, готовые убивать и умирать за свою принцессу? Разве не ей рукоплещет на Испытаниях восторженная толпа, разве не ей удаётся сталкивать лбами почтенных деширов на Советах? — Иногда в горшке нужно помешивать. Это забавляет, — улыбается она верному оруженосцу, что смотрит на неё с голодной нежностью. Середа знает, что хороша — и в зачарованных золочёных доспехах, выкованных лучшими оружейниками Орзаммара, и в белом шёлковом платье с алмазной тесьмой. И даже без него. Она слишком хороша для принцессы и в самый раз — для королевы. Кажется, отец считает так же, не зря же он тепло улыбается одними глазами, выделяет её средь братьев, ставя в пример твердолобому, как бронто, наследному принцу Триану, и ленивому мягкотелому Белену, что — подумать только! — делит ложе с клеймёной шлюхой из Пыльного города. Матушка бы расплавила Камень, если б узнала! Пыли не место в Алмазных залах и тем более в королевском дворце, но Середа, застав растрёпанную девицу в комнатах брата, милостиво дозволяет ей остаться — всё равно потом Белен, наигравшись, прогонит её взашей. Пока что Середе нужна поддержка брата, и ради того она готова потерпеть его маленькие причуды. Особенно сейчас, когда у них общая цель. Середа придирчиво смотрит в глаза брата — серые и испуганные. Скорее всего, он немного кривит душой и сгущает краски — из-за презренного страха за свою шкуру, но и только. Едва ли такой, как Белен, способен просчитывать настолько далеко. Младший брат королевы — вот его предел, вот его предназначение. Горим за её спиной шумно дышит, не решаясь говорить без дозволения благородных, и предупреждающе стискивает мозолистые ладони на рукояти меча. Потом, в покоях, Середа снисходительно улыбается, расплетая тяжёлые косы: — Милый мой Горим, неужели так плохо быть возлюбленным королевы? — Я с вами, миледи Эдукан, — горячечно пыхтит Горим, вжимая её в ложе. — Только Камень разлучит нас. Камень разлучает их уже следующим вечером. — Отец, неужели ты не видишь, что это подстроено?! Она кричит и рвётся из рук стражников. Её доспехи и косы больше не золотые, они красные от свежей крови Триана и его солдат. — Хотел бы я, чтобы глаза лгали мне, дочь. Но я воспитал чудовище. Отец смотрит на неё с тихой скорбью, будто хоронит заживо. За его спиной тонко улыбается Белен. Только сейчас Середа понимает, что у него взгляд не труса, но тезпадама — голодный и застывший. «Глупец доверяет своим глазам. Мудрый в камне подозревает глубинного охотника» — так говорят старики. Дура. Камень, какая же она безмозглая дура!***
Гнилые кости занимаются нехотя, противятся горячим колдовским искрам. От свежих еловых веток идёт удушливый дым. Наверху, на тропе, тихо фыркают кони, оставленные под охраной пса. Сэра, вытянув из заплечного мешка потрёпанную книжицу, по слогам читает песнь людского бога. Солас не знает, кто именно погряз в большем невежестве — эта несносная девчонка или её лесные сородичи, что помнят лишь осколки от осколков и поклоняются тем, кто почитал их за скот. Скоро всё изменится.***
Камень Глубинных троп холодит израненные босые ступни, нависает над головой — не защищая, но грозя раздавить, как солдат тысяченожку. Даже Камень предал её. Твари идут за ней не таясь, и топот их ржавых сапог гулко разносится под сводами пещеры. Кажется, они совсем не знают усталости. Каждый шаг даётся ей с трудом, дыхание с хрипом вырывается из воспалённого рта, словно шелестит сухим скрипучим эхом. Или это собираются в стаю тезпадамы, почуявшие лёгкую добычу? Ну же, ещё немного. От смертоносных вод лавовой реки поднимается жар, обжигает лицо и руки, сушит злые слёзы. Как же хочется воды — настоящей, прозрачной воды, не из зловонных луж. Середа, едва не налетев на отвратительное рогатое капище, ныряет в выросший перед ней тоннель. Чужая секира — скованная не гномами, но на их погибель — висит за спиной неподъёмной тяжестью, тянет вниз. В Камень. Тоннель заканчивается тупиком. Нажье дерьмо! Она поворачивается лицом к тварям, покрепче перехватив секиру. Рывок. Другой. Мерзкое чавканье разрубленной плоти. Лязг стали о сталь. В глазах темнеет — только бы не потерять сознание от голода. Когда она ела в последний раз? Стрела с жалобным звоном ударяется о камень над её головой. В следующий раз ублюдок не промахнётся. Выдохнув, она снова заносит секиру — уродливая голова генлока, оскалившись, с глухим стуком катится по камням. Вот бы отсечь так же голову ублюдка Белена и вырвать его поганый лживый язык! Шум боя стихает, и Середа тяжело опирается на секиру. Бок болит — не разогнуться, холщовая тюремная рубаха становится мокрой и тяжёлой. Пахнет кровью. Нет, это не может быть конец! Разве так положено умирать принцессам, пусть даже вычеркнутым из хроник и замурованным на Глубинных тропах? В глазах снова темнеет, и Середа, пошатнувшись, цепляется за скользкий чёрный камень, задевает босой ногой что-то мягкое. Мёртвый зверёк, похожий на крысу, но с короткой мордой и длинным пушистым хвостом — в Орзаммаре таких не было. Пришёл с поверхности? Только сейчас она замечает ещё один лаз — низкий и полуобалившийся. Воздух там необычный, он будто бы движется, тянет холодом по пальцам, раздувает волосы подобно кузнечным мехам, пахнет чем-то смутно знакомым… маслом для рук, которое украдкой покупал у наземников Горим и дарил ей, смешно потупив глаза и улыбаясь в бороду. Хвоя. Поверхность. Жизнь. Середа обдирает колени и локти, протискиваясь в лаз и волоча за собой секиру. Камни больно царапают раненый бок, срывают наспех наложенную повязку, не спешат выпускать Середу из своего плена, но кто они такие, чтобы приказывать принцессе? Небо опрокидывается на неё чашей козьего молока, жжёт глаза, врывается в лёгкие, звенит в ушах тысячей звуков, и она — оглохшая, ослепшая, потерянная — падает на бок, вцепившись обеими руками в секиру. Перед плотно зажмуренными веками переплетается вязь горячих красных линий, тело становится непослушным, а мысли — медленными и тягучими, как лавовые реки Глубинных троп. Наверное, так чувствует себя каждый отвергнутый Камнем. Ничего, она привыкнет. Ей нужно всего несколько мгновений, и она откроет глаза, снова перевяжет рану, поднимется через странные колючие растения к тропе — кажется, там была каменистая тропа. Почему так холодно? Тропа непременно приведёт её в город Денерим, где верный славный Горим уже заждался свою принцессу. Ей только нужно немного отдохнуть.***
— Если мы поспешим, то ещё успеем добраться до лагеря затемно, — говорит Блэкволл, всматриваясь в безмятежное небо над их головами. — А там и до оплота рукой подать. Скрывается за поворотом тропы врытая в землю секира. Костёр давно догорел, обратившись в чёрные угли. Впрочем, это ненадолго — упрямые горные травы, что почти не изменились со времён Арлатана, скоро снова возьмут своё, оставив пепелище лишь в памяти Морозных гор.