***
Ястреб пристально глядит на обмотанное бинтами лицо. Он вообще когда-нибудь улыбается? Даже во сне Старатель хмурит брови. Ястреб тянет руку, но на полпути останавливает, несколько секунд медлит, потом стягивает перчатку и нежно касается бинтов, заживляющих пластырей, под которыми скрыт новый, уродливый шрам, рассекающий всё лицо. Вряд ли в будущем ему представится такая возможность. Не потому, что сам Старатель не позволит, а просто потому, что её может и не быть. Кончиками пальцев он ведёт по будто высеченному из камня профилю, и его руки касается тёплое дыхание. Обрубки крыльев ещё заживают, чешутся, и внутри как-то тянет от того, что это его ошибка и что он не предусмотрел такой исход. Больше он этого не допустит.***
— И что всё это значит? — спрашивает Старатель, окидывая недовольным взглядом рассевшегося в его кресле Ястреба. — Вот пролетал мимо: решил в гости заглянуть, — тянет он, закидывая ноги в ботинках на стол. — И мы так и не отметили твою выписку из больницы. Таками достает откуда-то из-под стола бутылку саке и прикрывает глаза, довольный собой, ожидая, что Старатель сейчас сожжёт тут всё к чертям. Но тот, видимо, привыкший к подобным выходкам, складывает руки на груди и сдержанно, но гневно выплёвывает: — Пошёл вон. Он на самом деле не хочет и не собирается уходить, пробегает хитрым взглядом по крепким бицепсам и расправляет крылья только для того, чтобы взлететь и усесться задницей на край стола. — Да ладно тебе, ты вообще когда-нибудь отдыхаешь? Ты что, трудоголик? Старатель всё ещё неподвижно стоит у двери, до последнего надеясь, что незваный гость оставит его в покое. — Тебе надо расслабиться. Давай, поговорим по душам, — Ястреб хлопает по столу рядом с собой, чем еще больше раздражает хозяина этого офиса и решает перевести тему. — Ну, и битва… знаешь, ты был великолепен. Старатель медленно моргает, кажется, немного оттаивает и идёт к шкафчику за гуиноми, устало бормоча: — Я держался из последних сил… — Трудно было, да? Его вопрос остается без ответа, и Таками, словно кот, наклонив голову, наблюдает, как Старатель подходит к столу, открывает бутылку и разливает саке. Чертовски непривычно видеть того без геройского костюма, без огненной бороды, такого домашнего, похудевшего и немного размякшего. Он залпом выпивает своё и наполняет заново, оборачивается на Ястреба, будто ожидая от него чего-то, и вдруг серьёзно спрашивает: — А твои крылья? Восстановились? — Что? А, да, всё отлично! — Кейго улыбается во весь рот и расправляет их, загораживая буквально половину кабинета, накрывает весь стол точно и словно окутывает стоящего рядом Старателя. Ястребу хочется, чтобы тот коснулся гладких красных перьев, но случится это, наверное, только в другой жизни.***
В следующий раз «не-в-геройском» он сам. На каком-то важном награждении или вечеринке… Ястреб стоит на самом верхнем этаже, на открытой площадке, смотрит на утопающий в сумерках город, на этот лес бесконечных небоскрёбов-великанов, на маленьких людей внизу и чувствует себя невообразимо свободным, немыслимо всевластным. Ему хочется раскинуть руки и крикнуть что-нибудь глупое, не важно что: он вынимает ладони из карманов, расправляет крылья и набирает в лёгкие воздуха, как вдруг слышит, что позади скрипит дверь. Старатель в костюме как разгоревшийся очаг: обдаёт теплом и светом. Он молча становится рядом и угрюмо обводит взглядом соседние небоскрёбы, пока не останавливается на Кейго, будто только сейчас заметив его здесь. — Какое твоё настоящее имя? — внезапно спрашивает он. Ястреб замирает, словно изваяние, смотрит в одну точку и не думает ни о чём. На мгновение становится страшно, что это не его имя, что он его забыл — так редко он его кому-то говорит. — Таками Кейго, — пробует он неуверенно, вспоминает, какого это — слышать и отзываться. Ястреб не выпытывает, но Старатель глядит в сторону и произносит: — Тодороки Энджи.***
Ястреб находит его в офисе в тренажёрном зале и опять докучает вопросами. Он в хорошем настроении и ему нечем заняться, а Старатель в мокрой от пота майке делает жим лёжа. Конечно, он не может упустить момент и пытается непринуждённо окидывать глазами мускулистую фигуру. — Почему ты стал героем? — спрашивает Кейго, наблюдая, как Тодороки увеличивает ширину хвата, выгибает поясницу, выпячивая грудь, и продолжает делать упражнение. Он не торопится с ответом, и Ястреб уже думает, что его проигнорировали, но немного отдохнув и выпив воды, Старатель отвечает: — Я хотел превзойти всех. Быть номером один. — Как-то банально, не находишь? — Тодороки кидает на него раздражённый взгляд, и тот машет руками в примирительном жесте. — Эй, не кипятись, но теперь-то ты что будешь делать? Ты вроде как уже на вершине. — Я не знаю…***
Ястреб сбегает сразу же, как Старатель заканчивает тренировку и уходит в душ, запирается в туалете и пытается успокоить сердце. Мыслями он всё ещё там: в зале, в том моменте, где мышцы Тодороки сокращаются, когда напрягаются его руки, как широко расставлены его ноги и через лёгкий хлопок спортивных штанов видны очертания большого члена. Он всё ещё там — он думает, а что если бы он сел на него и потёрся: встал бы у Старателя? Уронил бы он штангу или закончил бы, а потом отделал бы его? Таками вымученно выдыхает, чешет кончик носа и уже знает, что придётся подрочить — иначе не сосредоточиться. О, как же он хотел оказаться в тех сильных руках, чтобы Старатель накрыл его собой, спрятал от этого чёртового мира, чтобы взял его сзади, возможно, оставил бы несколько засосов или синяков. Ястреб даже не сплёвывает, предэякулята достаточно: он истерично дрочит, закрыв глаза, и чувствует, как оргазм медленно накатывает волнами. Ладонь скользкая, колени дрожат, ноги неприятно потеют.***
Кейго идёт, прихрамывая на правую ногу: либо растяжение, либо вывих — он еще не понял. Левое крыло тянет и болит — некоторые перья обгорели, потому что Старатель случайно задел его, да и лицо сейчас не в лучшем виде — противник попался с ближним стилем боя. В этот раз он отхватил больше. Тодороки нагоняет его в несколько широких шагов и возмущенно окрикивает: — Куда ты пошёл? Тебе нужна медицинская помощь. — Всем нам нужна помощь… тебе, кстати, тоже, — бубнит Ястреб и жмурит глаз — с рассеченной брови стекает кровь. — Не строй из себя мученика! Машины скорой помощи уже подъезжают. Да остановись ты, — Старатель хватает его за предплечье, заглядывает в лицо, как-то хмурится и взгляд на долю секунды смягчается. Он сжимает руку сильно, почти больно, но Кейго не смеет вырываться. Ястреб столько раз сражался и столько раз спасал жизни, но он до сих пор не понимает, что значит быть героем. Отстаивать свои идеалы и представления о добре? Быть сильнейшим и войти в историю? Защищать что-то важное — не только своё? Но у него ничего и никого нет. Есть только что-то маленькое, слабое, что удалось построить за прошедшее время с окружающими людьми. Иногда ему кажется, что он не сможет за это умереть, что любить — недостаточно веская причина. Таками боится умереть, так и не сказав об этом никому. — Я в порядке. Он взлетает на несколько десятков сантиметров над землёй, насколько ему позволяет раненое крыло, смотрит в вечно хмурое лицо и подаётся вперед. Ведь пока есть такая возможность, пока он без огненной бороды, Ястребу хочется ощутить колючую щетину, несмотря на мешающие очки, всего на секунду прижаться к горячим губам и после увидеть взбешённые бирюзовые глаза. — Ты что вытворяешь? — свирепо говорит Старатель и толкает так, что его отбрасывает на некоторое расстояние. — Всё в полном порядке, Тодороки Энджи, — он пробует незнакомое имя, произносит по слогам, слизывает солёную кровь, попавшую на губы, и улетает.***
Время уже давно за полночь, когда Ястреб заглядывает в офис Старателя. Секретарь говорит, что тот у себя и без вопросов пропускает — он в последнее время часто здесь бывает. Кейго никогда не видел, чтобы люди от усталости засыпали на рабочем месте. Тодороки в своей строгой кофте спит прямо за столом, лёжа на руке: его плечи мерно вздымаются, и Ястреб на миг застывает посреди кабинета, — неловкий и лишний — боясь нарушить зыбкую тишину. У него в руках две упаковки якитори, и он подумывает уйти, но потом решает, что будет сожалеть об этом. Таками аккуратно ставит их перед Старателем, а сам тихо открывает окно, впуская ночной свежий воздух, и садится на край стола. Проходит около пяти минут, пока Ястреб, болтая ногами, разглядывает Тодороки: расслабленное красивое лицо, трёхдневная щетина на широком подбородке и свежий, покрытый тонкой розовой кожей, длинный шрам. Он решает развлечься и, снимая перчатки, очки и наушники, наблюдает, как одно из его перьев подбирается к Старателю и едва касается носа — щекочет. Тот хмурится, мычит и, не открывая глаз, резко говорит ничуть не сонным голосом: — Какого чёрта ты делаешь, Таками? Кейго каменеет всего на секунду, но сразу берёт себя в руки и пытается улыбаться искренне. — Оу, чувак, да мне просто скучно. Я думал, ты спишь. — Зачем ты пришёл? Сколько вообще времени? — Тодороки, наконец, потягивается, хрустит затёкшей шеей и руками. — Нормальные люди в это время спят дома со своими семьями, — Кейго прощупывает границу и по мрачному сощуренному взгляду понимает, что тему развивать не стоит. — И ещё я якитори принёс. Старатель невозмутимо распаковывает и берёт разом две палочки. — Большим мальчикам надо много кушать, да? — спрашивает Ястреб и, когда Тодороки перестаёт жевать, пытается тщетно скрыть смех. — А это что такое? Кейго вытягивает из стопки бумаг золотой конверт, потом вертит, раскрывает и озвучивает: — Оэдо Онсэн Моногатари? — Жжение и ребята из офиса подарили, когда я официально стал номером один. — Так это было… он ещё действует? Почему ты не использовал его? — Я похож на человека, у которого есть время на плескание в бассейне? — рявкает Старатель, и повисшая тишина становится звенящей.***
В гостинице поблизости они берут двухместный номер, а на входе в онсэн обслуживающий сразу выдаёт юкаты. Подходящий размер для Старателя ищут долго. В итоге, извиняясь и кланяясь, вручают тёмно-синий халат с белым рисунком цветов и жёлтым поясом. Ястреб будет долго ухахатываться, когда увидит его в нем, но глаз отвести не сможет. Они идут в соляной бассейн, — по словам Тодороки, маленькая лужа — окруженный большими серыми камнями и зеленью. И Таками в который раз убеждается в том, что он вляпался, смотря, как Старатель снимает юкату и залезает в бассейн. Они отмокают около двух часов: пробуют бассейны с вулканической и газированной водой; потом идут в ресторан, где даже там Ястреба узнают и просят сфотографироваться. Он берёт рамен, а Тодороки удон, и когда загораются разноцветные фонари, а людей становится больше, Кейго предлагает уйти в номер. — Вот видишь, не так уж это и сложно, — говорит он, нежась в огромной кровати, укутанный в свои перья. — Ты хоть на человека стал похож, а то, наверное, дальше своего офиса ничего не видел. — После соли всё чешется, — ворчит Старатель и трёт мускулистые руки. Ястреб невольно засматривается, но говорит: — К твоему сведению, здесь есть душ. Тодороки пристально смотрит на довольного героя и уходит в смежную душевую. Кейго ощущает себя самым счастливым человеком, даже непослушные крылья никак не хотят складываться и топорщатся. Слишком очевидно, что он наслаждается обществом обычно угрюмого Старателя, его молчаливой силой и осязаемой покровительствующей защитой. Таками не хочется, чтобы этот день заканчивался: завтра это всё исчезнет.***
Тодороки ворочается на своей части кровати полночи, ведь он впервые, наверное, лет за десять делит с кем-то постель. Ястреб тоже не спит, слушает шумное дыхание, пытается успокоить бешено скачущее сердце и, наконец, решается — переворачивается на другой бок и быстро кидает: — Давай переспим. Он следит за реакцией Старателя — вмиг застывшие плечи, затаившееся дыхание. Проходит, наверное, целая минута, но Ястреб знает, что тот не спит. — Да брось, тебе это нужно. Всем это нужно. Кейго придвигается ближе и протягивает руку, чтобы коснуться рельефного торса, но резко развернувшийся Старатель до боли выворачивает запястья, прижимая их к подушке, а сам покрывается огненной бородой и нависает над ним такой грозной стеной, что Ястребу на секунду становится страшно — он бы сейчас и пальцем не успел пошевелить. Огонь бы испепелил за мгновение. — Пошутить надо мной захотел? — рычит Тодороки, вдавливая его поджарое тело в матрас. — Очень неудачная шутка, Ястреб. Таками растерян перед пугающим напором, но находит в себе силы выдавить понимающую ухмылку и ворочается, пытаясь подтянуть выше ноги, чтобы обвить ими талию Старателя. Он ёрзает и трётся, и в ответ на задушенный стон говорит: — Ты же хочешь. Я чувствую, что хочешь. Тодороки ослабляет хватку и, должно быть, считает пульс на запястье. Молчит, глядит заискивающе и оценивающе, ищет что-то подозрительное в лице Кейго. — Ты с самого начала знал, к чему всё идёт, так почему сейчас делаешь вид, что не замечал? — раздражённо и вызывающе шипит Ястреб. Таками уже сам заведён настолько, что голова кружится, и тогда он выдаёт последний возможный аргумент. — Это на один раз и только между нами. Ничего личного. Глаза Старателя так быстро наполняются желанием, что становятся синими; огонь пропадает, и в голове что-то щёлкает — они срываются и синхронно снимают футболки, сталкиваются, словно два идущих навстречу поезда. — Давай так, — Ястреб нетерпеливо подталкивает Тодороки лечь на спину, а сам забирается на его торс, расправляет во всю ширину крылья. Старатель смотрит с каким-то осознанием и просьбой, что у Кейго начинает щемить в груди. Они находят какую-то порционную упаковку с кремом для рук, и Ястреб торопливо разрабатывает себя всё то время, что Тодороки надрачивает ему. Он опять так обильно течёт, что грубая ладонь быстро становится скользкой, и Кейго уже не может ждать. С первым, вторым и третьим толчком не приходит ничего, кроме боли, но потом становится легче. Он закрывает глаза и начинает получать извращенное удовольствие от трения, от ощущения крепких мышц под руками, от окружающих запахов. Когда его ноги начинают ныть, и он замечает, как меняется дыхание Старателя, то заводит ладонь за спину и мнёт нежную мошонку, отчего прямые брови на лице Тодороки хмурятся, он сжимает в руках узкую талию Ястреба и судорожно прерывисто выдыхает. Кейго ещё какое-то время покачивается на твёрдом члене, трогает себя и, запрокинув голову, сжимает бока Старателя коленями.***
— Знаешь, я, кажется, понял, что значит быть героем, — негромко говорит Старатель, когда предрассветное зарево окрашивает небо над Шинагавой в непередаваемые цвета. Ястреб ждёт, что он скажет. Просто хочет запомнить важные слова. У него замерзают ноги, и он закидывает одну на Тодороки, словно коала, и чувствует, как огрубевшие пальцы бережно перебирают алые перья за спиной. — Это значит обладать способностью преодолевать боль и страх перед смертью, — Таками замирает и внимательно вслушивается. — Быть готовым отдать своё будущее взамен будущего твоих любимых.