***
Пробуждение лёгкое, как выныривание из тёплой воды в объятия такого же тёплого воздуха, даже напряжение в мышцах от минувшей усиленной тренировки кажется сейчас незначительным отголоском. Обстановка вокруг, тем не менее, все та же, скинутые с тумбочки личные вещи и лихо сдернутое на пол покрывало первыми бросаются в привыкающие к темноте номера глаза Карима. Все выглядит слишком привычно, без намёка на, да простит его Тони, что-то мистическое или сверхъестественное, коим казалась ему вся эта затея. Он уже было по-настоящему расстраивайся, что ничего не вышло или он и вовсе попался на унизительный командный пранк, когда взгляд зацепляется за знакомую фигуру, сидящую у самого края широкой кровати и до сих пор скрывавшуюся в полумраке комнаты. До включателя — рукой подать, и уже через мгновение свет ночника освещает гостя с ног до головы, лишая Бензема не только ненужной сейчас способности здраво мыслить, но и такой жизненно важной функции как способность дышать. В голове гудит от открывшейся ему картины, сердце заходится в странном ритме, стучит, кажется, в самом горле, готовое вот вот вырваться наружу. Парень напротив сидит, подогнув под себя стройные ноги, плотно обтянутые до колена белыми гетрами с золотой окантовкой, и пристально смотрит в ответ, чуть склонив голову в бок, открывая вид на изгиб шеи. На нем сверкает белоснежный комплект формы Реала, с чуть свободной для него футболкой и подскочившими выше середины бедра шортами, золотистые линии по бокам которых так и зовут повторить их узор прикосновениями собственных пальцев. Уголки губ парня приподняты с намеком на улыбку, от привычно смотрящих с прищуром глаз разбегаются мелкие морщинки. Его лицо выглядит таким реальным, тем самым, на которое Бензема неоднократно заглядывался украдкой во время тренировок, что форвард просто теряет на задворках сознания мысль о том, что это все не более чем мираж, отпуская себя. Карим резко подаётся вперёд, накрывает жадно чужие тонкие губы своими, не веря до конца в происходящее, но желая насладиться каждой секунды вожделенного помешательства. Ладони почти бесконтрольно скользят по мягкой щетине щек, ползут ниже по острой линии челюсти, оглаживают шею и сразу поднимаются к волосам, чтобы запутать пальцы в непослушных прядях, пока их хозяин охотно отвечает на поцелуй. Прикосновения чужих рук к груди и плечам через ткань футболки обжигают, но вопреки разлитому уже по всему телу жару, француза пробирает мелкая дрожь, внизу живота приятно тянет. Его самая желанная фантазия и несбыточная, казалось, мечта смотрит на него из-под полуприкрытых век карими глазами Альваро Одриосолы, когда они разрывают наконец поцелуй. — Альваро, — только и может звать Бензема, перекатывая на языке почти рычащую "р", когда тонкие пальцы обхватывают его лицо в ответ, притягивая ближе. — Одри.. Испанец возвращает более спокойный поцелуй, сдержанно и мягко касаясь губ, позволив себе лишь в конце провести по ним языком. Он смотрит еще какое-то мгновение в глаза француза, после чего настойчиво давит на плечи, укладывая того спиной на кровать и без тени смущения седлая его бедра. Серая футболка задирается, обнажая литые мышцы на груди и животе — результат усердных тренировок и железной силы воли. Мышцы пресса напрягаются, когда Карим, повинуясь чужим рукам, привстает с постели, избавляясь от лишнего предмета одежды. Все вокруг продолжает походить на один сплошной великолепный сон, пленником которого хочется остаться навечно. Бензема глухо стонет, когда нависающий над ним парень поочередно прижимается губами к моментально твердеющим соскам, чтобы воспользовавшись отвлеченным вниманием старшего, неожиданно прижать его кисти к матрасу, удерживая за запястья по обе стороны тела. Одриосола размашисто мажет языком по широкой груди, покрывает влажными поцелуями перекатывающиеся мышцы напряженного пресса, иногда позволяя себе слабо прикусить кожу зубами. — Что ты делаешь? — удивлённо зовёт Карим, разминая пальцы прижатых к кровати рук и глядя, как тянется к его животу ниточка слюны изо рта поднявшего на него взгляд парня. — Не знаю, — тот кокетливо склоняет голову к плечу. — Это же твоя фантазия. Он сползает с бёдер чуть ниже, оттягивает резинку спортивных штанов вместе с начавшим причинять дискомфорт бельем, шумно дышит, потоком тёплого воздуха обдавая головку, и отгородив губами островатые зубы, вбирает чуть меньше, чем на половину. Дернувшиеся было вверх руки с невиданной силой вновь фиксируются и удерживаются на месте, безо всякой возможности вплестись в мягкие волосы, ненавязчиво направляя. Впрочем, направлять Кариму совершенно не нужно, потому что парень делает все лучше, чем он представлял возможным — пропускает в горло уже почти до основания, ловко орудует языком, втягивает щеки, создавая вакуум, даже темп выбирает идеальный. "Всего лишь твоя фантазия!" напоминает себе мужчина, пытаясь окончательно не слететь с катушек от одного только вида происходящего, и несдержанно стонет, когда его принимают особенно глубоко. В голове его рвутся цветными огнями фейерверки, шумит гул десятка петард, бедра неконтролируемо вбиваются вверх, быстро и уже в хаотичном ритме, практически не встречая преграды. Разрядка бушующей штормовой волной поднимается над горизонтом, грозя утопить в себе, накрыв с головой, но тут же отступает обратно в море, потому что молодой человек, вдруг заметив ее приближение, отстраняется. — Я хочу тебя. — хрипло объясняет Альваро в ответ на разочарованный стон, все-таки распуская на щеках алые пятна смущенного румянца и элегантным движением стирает с приоткрытых губ блестящую влагу кончиками пальцев, отпустив наконец подрагивающие от вожделения руки мужчины. Карим понимает с полуслова, едва сдерживаясь чтобы не кончить от одной только фразы, продолжающей отражаться тягучим сладостным эхо в его голове, и почти рычит сквозь непроизвольно сжатые зубы. Одриосола в одно мгновение оказывается опрокинут на спину, плотно прижатый к сбившимся простыням, он изящно выгибает поясницу в попытке слиться с крепким, жаром пылающим телом, вжимающем его в кровать. Француз запускает обе ладони под фирменную мадридскую джерси, наслаждаясь дрожью мышц под шелковистой кожей и не может отказать себе в удовольствии смять, кусая, алеющие даже в тусклом свете ночника губы напротив. Ему мало, катастрофически мало прикосновений, потому верхняя часть футбольной экипировки летит вглубь комнаты, куда-то ко всеобщему беспорядку, звучно треснувшая по швам в процессе снятия. Карим прикусывает остро выпирающую ключицу, впивается в шею, в порыве сладкого безумия проходясь вереницей укусов до точеной скулы и ловя возбуждающие до дрожи в коленях стоны, вырывающиеся из им же истерзанных губ. Его ожившая фантазия мечется под ним, хватается пальцами, как оголенными проводами ударяя током, и призывно разводит острые колени, откровенно потираясь сквозь неплотную ткань шорт, под которыми наверняка нет ничего, кроме горячего возбуждения. Бензема не намерен оставлять это догадками, потому, крепко перехватив Одри за талию, рывком стягивает и этот элемент домашней мадридской формы, освобождая аккуратный, истекающий смазкой член, не обремененный всё-таки бельём. Француз тянется было вниз, уже намереваясь сомкнуть вокруг него губы, но чужие проворные пальцы опережают, совсем невесомо скользят сами и сдавливают себя у основания. — Меня не хватит.. надолго, — сбивчиво шепчет Альваро, облизывая пересохшие губы. — Карим, пожалуйста.. Бензема словно только этого и ждет, вновь стонет от одних только слов, и уже его пальцы как по гипнозу пробираются в чужой горячий рот, обволакиваемые влажным, юрким языком. Это сводит с ума, француз вцепляется свободной рукой в чужое бедро с натянувшей нежную кожу выпирающей тазовой косточкой, пытаясь удержаться в этой эфемерной реальности. Смоченные слюной пальцы входят легко, сразу два, от чего Альваро сладко стонет на выдохе, тянет себя за отросшие пряди волос, зарывшись в них обеими руками и выгибается дугой, в желании насадиться сильнее. И его жажда утоляется сполна, размашистыми движениями руки Бензема, не отрывающегося от выцеловывания его шеи, с бешено бьющимся под кожей пульсом. Он отвлекается только на мгновение, скользит взглядом по раскрасневшемуся лицу, где в соответствии стонам искривляются в алую букву "о" искусанные губы и дрожат над закатившимися глазами длинные, слипшиеся от влаги ресницы. — Какой же ты, — севшим голосом произносит мужчина, вожделенно пожирая взглядом каждую деталь, — прекрасный. Ты прекрасный, Одри. Жалобный, похожий на вой звук, вырывается у Альваро из груди, пока его руки уже со всем упорством тянут вниз и так съехавшие спортивные штаны девятки вместе с боксерами, поторапливая. — Возьми меня наконец! — теряя самообладание умоляет испанец. — Пожалуйста, Карим! Мужчина уже не сдерживаясь рычит, ему и самому кажется, будто еще секунда промедления и он умрёт от захватившего все его тело жара. Он дёргает охнувшего Одри ближе, закидывая его ноги в гетрах себе на плечи и наконец входит в него одним слитным движением, размазав предварительно по стволу остатки влаги с пальцев. На задворках сознания все еще бьётся мысль о том, что это все — ненастоящее, плод его воображения в погруженном в видение мозгу, но она блекнет и растворяется с каждым вскриком, каждым стоном парня, распростертого под ним, когда Бензема входит под верным углом. Натянутая на изящных ступнях белая ткань гетр елозит по напряжённым, покрывшимся бисеринками пота плечам, мышцы под ней дрожат, то и дело сводимые судорогами удовольствия. Альваро мечется на постели, закидывает соскользнувшие с плеч ноги мужчине на поясницу, пришпоривая, задавая еще более ритмичный темп. Громко и откровенно стонет, периодически переходя на хриплое "dios mío" при особо глубоких точках, закидывает голову так, что Карим не может отказать себе в удовольствии прикусить идущий дрожью кадык. Француз склоняется ближе, наращивая темп и вжимаясь в горящее тело под собой, наконец урывает себе поцелуй, чувствуя как сжимается вокруг него Одри. Парню хватает одного прикосновения, чтобы излиться в обхватившую его руку, с именем Карима на губах, вскриком вырвавшееся из груди. И Бензема напрочь теряет голову, кончая не то от сдавливающего его жара, не то от звука собственного имени, никогда еще не звучавшего лучше. Он падает рядом на спину, пытаясь восстановить дыхание. Пусть это было видение, сон, забвение что угодно, но он так давно не чувствовал себя более живым, с ощущением тёплого, ни капли не обжигающего огня в груди. Мужчина перекатывается на бок, в свете ночника видя, как Одри в точности повторяет это движение, оказываясь с ним лицом к лицу. — Останься пока я не проснусь, — вдруг тихо просит Карим, не столь настойчиво, как отчаянно, сжимая узкую ладонь в своей и притягивая парня ближе. — Пожалуйста. — Пока не проснешься, — глядя на проваливающегося в сон мужчину, тем же шёпотом повторяет Альваро, в его глазах на секунду мелькает огонёк решимости и он расслабляется, позволяя себе прижаться лбом к мерно вздымающейся груди напротив. — И даже после.***
— Что ты сказал ему? Лукас, чуть склонов голову, пытливо смотрит с противоположной стороны широкой гостиничной кровати, скрестив ноги и сцепив руки в замок. Одетый по-простому, даже скорее по-домашнему, в спортивных шортах и чёрной футболке, растянутой в вóроте, он выглядит так, словно находится в собственном доме в Мадриде, расслабленно и непринуждённо. Тони, после возвращения показательно уткнувшийся в книгу, от которой был изначально оторван, скашивает глаза на вопрошающего и вздыхает. — Сказал, что сотворять им одни и те же фантазии по отдельности я не буду, пусть как-нибудь сами организовываются. — поднятые домиком брови испанца требуют продолжения, так что мужчина дополняет. — Еще сообщил в каком номере оставил отключенного Карима, по времени он должен бы уже проснуться. — А если парень не рискнёт? — Тогда придётся организовать французу его видения. — пожимает плечами хозяин номера. — Но как по мне, то он рискнёт, конечно же рискнет. Я видел его горящий взгляд. Мне даже завидно на несколько мгновений стало. Лукас хмыкает. — Нравится налаживать личную жизнь всем, только бы не себе? — Я просто экономлю энергию, незачем так бессмысленно ею распоряжаться. — Кроос пропускает ехидную нападку мимо ушей, показательно равнодушно перелистывая страницу, текст которой едва ли просмотрел. — Если бы ты хотел сэкономить энергию... — многозначительно тянет Васкес, с неприкрытой издевкой в голосе. — Нет, замолчи! — Ты бы просто не создавал сейчас... — Ей богу, закрой рот! — Меня. Тони отбрасывает книгу на пол, зло и отчаянно рыча тянется к слегка колыхнувшемуся в воздухе и поблекшему на пару тонов мужчине. От пальцев немца, обхвативших чужое лицо, и от его настойчивых горячих губ будто разбегаются струящиеся и сияющие лучи, вновь придавая реалистичности образу испанца перед ним. Мираж, стоит только оторваться от его податливого рта, ехидно скалится ему в лицо его же собственными, уничтожающе назидательными мыслями. В своих тёмных глазах зеркалит его, Тони, малодушную нерешительность, скрытую за каленой немецкой выдержкой и хладнокровностью. Его собственноручно созданная химера олицетворяет ту самую часть Тони, которая боится, до смерти напугана своими чувствами и их последствиями. Он продолжает скалиться, покорно замерев при этом в до сих пор держащих его руках, пока немец не сдаётся самому себе и здравому рассудку. Кроос крепко жмурится и зло трясёт головой из стороны в сторону, опуская по швам опустевшие руки. Через номер от него, за двумя стенами, беспокойным сном спит Лукас Васкес.