Мала

На Контраксии всегда до одури снежно и холодно. В борделях топят так, что ты потом в три ручья обливаешься, даже без одежды. Но жар костей не ломит, и на этом спасибо. В барах всегда теплое пойло и для того, чтобы хоть сколечки охладить напиток приходится пинать (иногда буквально) бармена на улицу, а иногда, если устал колошматить все что движется (и несчастного бармена в том числе) приходится самому выходить на улицу, ставить кружку/стакан в ближайший сугроб и ждать пока алкоголь прекратит быть мерзотно теплым. В общем весь конфликт с последующими взаимными оскорблениями истериками происходит частично из-за алкоголя и только частично, из-за того, что Йонду полный ноль как опекун подростка. * Соплячка вцепилась в бутылку пива, как умирающий от жажды в бутылку спасительной воды. Мелочь зло ругалась, сыпала выученными инородными ругательствами как минимум на трех языках и неумело пыталась пнуть капитана ногой. — Да отдай ты, шкет, ее! — Йонду грубо толкает девчонку и та врезается в стену не успев затормозить. Вообще, давать четырнадцатилетней сопле пиво было хуевой идеей и Удонта собирался самолично проткнуть стрелой того, кто дал мелочи бутылки (судя по двум пустым темным бутылкам рядом с ногами Квилл, кто-то не поскупился на угощение). — Какого хрена? — пьяно цедит это недоразумение, но слава звездам благоразумно продолжает стоять у стены в которую впечаталась. — Не доросла еще бухать, — хмуро обрывает центаврианец, наивно полагая, что разговор на этом, пожалуй, будет исчерпан. — Что? — и этот вопрос звучит вполне искренне. Удонта на свою беду не чует и капли подвоха, так что повторяет ранее сказанное: — Оглохла на морозе? Говорю, мала еще, чтоб бухарем заделываться. Собственно, вот он момент… вернее, точка невозврата. Пит как-то зло хмыкает и отступает стенки. Глаза девчонки горят каким-то непонятным злым огнем. Не детским, непривычно обидным. Нет, это не приближающаяся истерика. Удонта вспоминает, что с таким взглядом дети-рабы шли драться на Арене ради потехи Крии. — Мала для выпивки? — и звучит это даже как-то пугающе спокойно и без надрыва. И быстрее, чем центаврианец успевает вставить хоть слово или сказать, что дальнейшего разговора не будет, Звездная напирает еще одним, вроде как невинным вопросом. — Но не мала для грабежей и убийств? А дальше, словно очередь из пулеметных бластеров: Я не мала для космоса и жизни Опустошителя. Не мала для походов в бордель и разговоров о сексе. Не мала для того чтобы знать что такое смерть. Не мала, чтобы видеть, как парни из команды нюхают наркотики. Я не мала… И таких «я не…» набирается штук под пятнадцать в общей сложности. Пит уже стоит вплотную к капитану и… Йонду кажется, только сейчас понимает, что по росту девчонка его почти догнала. Понимает, что она почти кричит на него, а он даже заткнуть ее не может. Потому что правда, правда это все. Потому что возражать глупо и хочется просто разбить эту несчастную бутылку, желательно об голову девчонки, что б наконец заткнулась, Чтоб совесть, которая с пьяну проснулась, прекратила грызть мясо под ребрами, словно голодный зверь. Размяк ты, Йонду Удонта. Ох, как размяк… — Я не мала для всего этого, но мала для трех бутылок пива? Наверное это какой-то женский дар. Делать кому-то мозги и вызывать чувство вины размером со сраную Галактику. Пронзительные голубые глаза смотрят прямо. И нет в этих глазах и толики прежнего веселья и пьяного угара. Звездная молча забирает бутылку пива из синей лапищи. И послать ее как-то не получается и хоть слово сказать, чтобы доказать что она не права. Права. По каждому сраному пункту права. Этот раунд, старый капитан в сухую проиграл маленькой девочке. Она уходит, напевая под нос какую-то очередную ерунду, так словно не было сейчас никакого разговора, словно всего произошедшего не было, словно все это привидилось. О том, что разговор реален напоминает только две пустые бутылки из-под пива и следу на снегу оставленные маленькими Квилловскими сапожками. Удонта тихо ругаясь неожиданно осознает, что промерз до костей… И кажется, впервые, не только из-за местного климата.