Ди Вонгола

Тсуне уже надоело каждый раз терпеть лживо-обеспокоенные взгляды и участливо-лицемерные высказывания касательно своей внешности от надоедливых стариков из Альянса. Как будто им действительно есть до неё дело. Ах, ну да, они же боссы, как Тсуна могла забыть. Им не может быть всё равно. Савада — на самом деле уже давно «не» — лживо-приторно улыбается на их наигранные вздохи и с усердием замазывает синяки под глазами тональным кремом. Тсуна уже даже не смотрит на своих осунувшихся Хранителей, в очередной раз чуть не набросившихся на распространяющих злорадную ауру уважаемых Донов. Реборн удержит. Не впервой. Тут главное самой не вспылить и не проломить им череп резным стулом или не проткнуть глаз ещё совсем новенькой ручкой. Можно ещё, как вариант, спалить Пламенем, но тут Тсуна сама против — слишком красивая смерть для таких ублюдков. О, Тсунаеши может продолжать этот список вечно — у неё в голове теперь есть длинная сводка всех увлечений мафиози на протяжении десяти поколений. Появилась как раз в тот миг, когда она приняла Пламя, несущее в себе волю умерших прошлых боссов Вонголы. Жаль, правда, что вместе с признанием она получила и их грехи. А вместе с ними и ночные кошмары. Мукуро до сих пор бьётся в попытках сбросить это дурное влияние со своего драгоценного Неба, да не выходит. Даже пламя Тумана, застилающее своей дымкой каждый уголок сознания и присутствующее при каждом кровавом воспоминании, не может перебить волю восьми Легендарных Небес. Девятый — Первый, хмыкает Тсуна — страдает вместе с ней. Такого он точно не хотел. Но Тсуне уже как-то всё равно. У неё растрёпанные выгоревшие на жарком итальянском солнце волосы, бледная до прозрачности кожа и горящая магма Небесного пламени под чёрно-рыжими пушистыми, как и волосы, ресницами. У неё общий болезненный вид, пергаментная кожа с синими-синими ручейками вен под хрустящей кожей и такая вселенская усталость в ввалившихся глазницах, что Реборн молча поджимает губы и идёт к сборищу детей, гордо именующемуся Хранителями, чтобы заставить этих придурков хоть немного поработать, а не судорожно рыскать несуществующее лекарство от кошмаров, в перерывах на это набрасываясь на каждого встречного, осмелившегося открыть рот в присутствии Донны Тсунаеши, с самоубийственным намерением вцепиться в глотку. Реборн уходит молча и бесшумно, тихо прикрывая расписанную узорами деревянную дверь. Тут даже он, Солнечный Аркобалено, не может помочь, как бы сильно он сам того не желал. Не поможет ни Пламя, ни тренировки, ни лекарство, ни изобретение Верде, которое тот пообещал прислать к вечеру. Здесь ничего не поможет. Реборн знает. Так страдал Тимотео, просыпаясь с замершим на губах криком. Так вскакивала с постели донна Даниэла, судорожно глотая горящими лёгкими холодный воздух комнаты. Так воет ночами Тсуна, не в силах проснуться от удушающих воспоминаний. Все они испытали это. И Второй, и Пятый, и Восьмая. Сейчас черёд Дечимо, и Реборн искренне надеется, что она справится. Справится, выдержит и преодолеет. Научится скрывать своё состояние иллюзиями и косметикой, притерпится к постоянно окрашенному алым небу, каждую ночь пожимать будет кошмарам руку, а наутро, как ни в чём не бывало, улыбаться внимательно смотрящим друзьям. Тсунаеши уже не Савада. Тсунаеши — ди Вонгола. А у Королевской Семьи и грехи соответствующие. И они никогда не отпускали своих жертв. Но Тсуна всё ещё немного Савада, думает Реборн, видя её успокаивающую улыбку и обречённые взгляды на разбросанную по столу еду и перевёрнутый шкаф с сервизом. И всё ещё его ученица, отзывается что-то теплом между рёбрами, когда она поднимает на набедокуривших друзей огненно-недовольный, подозрительно знакомый взгляд. Справится, усмехается киллер, насмешливо смотря на попытки побега от разгневанной ученицы.

Справится. А он уж, так и быть, присмотрит на первых порах.